& – Знаешь, как отличить настоящего демагога?
– Не знаю. Ну?
– Ты ничего не замечаешь, пока кто-нибудь, старший и мудрый, не скажет: да это демагог. И тогда тебе хочется провалиться сквозь землю.
& В теорике всегда так. Не только лориты говорят: «Результат не нов». Кто-то всё время заново изобретает колесо. Ничего стыдного в этом нет. Если бы все из жалости к изобретателю ахали и восклицали: «Надо же, колесо, никто прежде до такого не додумался!» – ничего бы хорошего не вышло. И всё равно обидно, когда слышишь, что работал зазря.
& Я не понимал, куда ушло время.
Туда же, куда уходило в предыдущие тысячелетия. Я провёл его за работой.
& И тут он применил гипотрохийную трансквестиацию: сменил тему – неявно подразумевая, что обсуждение закрыто: он выиграл, а я проиграл…
Правильный ответ на гипотрохийную трансквестиацию: «Эй, погоди! Мы ещё не договорили!».
& – Ты слышал про ускорители?
– Конечно. Установки эпохи Праксиса. Гигантские и дорогущие. На них проверяли теории об элементарных частицах и силах.
– Да, – сказал Арсибальт. – То, что нельзя проверить, не теорика, а метатеорика. Область философии. Границу между теорикой и философией определяет наше экспериментальное оборудование.
– Хм. Держу пари, философ бы тебе за такие слова в глотку вцепился. У тебя получается, что философия – просто плохая теорика.
– Некоторые так и считают. Но они говорят не о философии, как определили бы её философы, а о том, что делают теоры, когда заканчиваются возможности их оборудования.
& – Мне всегда казалось, что количество денег не ограничено.
– Может быть, но почти все они идут на порнографию, сладкую воду и войну. На ускорители остаётся самая малость.
& – Я чувствую себя идиотом, вспоминая, из-за чего тревожился и чего боялся всю жизнь, – сказал Арсибальт, глядя мне в лицо. – Теперь я понимаю, что бояться надо было другого.
& – От топологии не уйдёшь, – сообщил он, просовывая в трусы сначала одну ногу, потом другую.
& Если ты искренне веришь в Бога, как ты можешь сформулировать хоть одну мысль, произнести хоть одну фразу, не упоминая Его? Однако богопоклонники... могли часами говорить, не затрагивая Бога даже вскользь. Может, их Бог далеко от наших дел. Или – более вероятно – присутствие Бога настолько для них очевидно, что они не чувствует потребности об этом говорить, как я не говорю через слово, что дышу воздухом.
& – Мы придерживаемся булкианского канона. Это не то же самое, что не верить в Бога. {...}
Булкианское мышление – третий путь между неприемлемыми альтернативами. К тому времени уже поняли, что думаем мы мозгами. И что люди получают информацию от глаз, ушей и других органов чувств. Наивное представление состоит в том, что мозг воспринимает непосредственно реальный мир. Я вижу кнопку на твоей приборной панели, касаюсь её пальцем...
– Не трогай! – предупредил Беллер.
– Я вижу, что ты её видишь и думаешь о ней, из чего делаю вывод, что она и впрямь здесь, как уверяют меня глаза и пальцы, и что, думая о ней, я думаю о реальном мире.
– Это вроде как очевидно, – заметил Беллер.
Наступила неловкая пауза, которую нарушил Беллер, сказав добродушно:
– Наверное, поэтому вы и называете это наивным.
– Противоположная крайность – когда утверждают, будто всё, что мы думаем и знаем о мире вне нас, – иллюзия.
Беллер довольно долго обдумывал услышанное, потом сказал:
– Ну это уже какая-то наглость, так о себе воображать.
– Булкианцев не устраивало ни то ни другое. И как я уже говорил, они выработали третий подход. «Когда мы думаем о мире – или практически о чём бы то ни было, – объявили они, – мы на самом деле думаем о наборе данных, поступающих в мозг от глаз, ушей и так далее». Если вернуться к нашему примеру: мне даны зрительный образ кнопки и воспоминания о том, какой она была на ощупь. Но это всё, что у меня есть. Мозг не может вступить в прямой контакт с кнопкой – у него просто нет к ней доступа. Мозг работает со зрительными и осязательными впечатлениями – данными, поступающими в наши нервы.
Комментариев нет:
Отправить комментарий