& Среди шума и криков проходившей рядом демонстрации насмерть перепуганных парней толчками и пинками подогнали к Мак-Айверу и Гаваллану, где они встали на колени и смиренно стали умолять простить их. Потом их согнали назад к стене и высекли кнутами, которыми погоняют мулов, быстро отыскавшимися среди заинтересованной и улюлюкающей толпы. Наказание исполнили мулла, двое «зеленых повязок» и еще несколько человек, выбранных муллой из толпы. Безжалостно.
– Бог мой, – пробормотал Гаваллан, морщась.
Водитель-переводчик резко произнес:
– Это ислам. В исламе один закон для всех людей, одно наказание за каждое преступление, и правосудие, осуществляющееся без промедления. Наш закон – это закон Бога, его нельзя касаться, он вечен, не как на вашем продажном Западе, где законы можно выворачивать наизнанку, а правосудие откладывать и вертеть им для пользы законников, которые жиреют на этих вывертах, на продажности, на пороках или несчастьях других людей... – Вопли некоторых из мальчишек прервали его. – Эти сыновья собаки не знают, что такое гордость, – презрительно бросил он и зашагал к своей машине. {...}
– Спасибо, спасибо за то, что помогли нам, ага, – прокричал он ему в окно, напрягая голос. Машина у иранца была старая и помятая, в ней вместе с водителем сидели еще четыре человека.
Иранец опустил стекло.
– Мулла попросил себе переводчика, я помогал ему, не вам, – сказал он, кривя рот. – Если бы вы не пришли в Иран, это юное дурачье не испытало бы искушения, которое вызывает ваше отвратительное хвастовство материальными ценностями.
– Извините, я просто хотел...
– И если бы не ваши столь же отвратительные фильмы и телевидение, которые воспевают ваши безбожные уличные банды и бунтарство в классных комнатах, которые шах привез сюда по указке своих хозяев, чтобы растлить нашу молодежь – включая моего собственного сына и моих собственных учеников, – эти бедные дурни все бы выросли правильными, законопослушными людьми. Будет лучше, если вы уедете до того, как вас тоже поймают за нарушением закона. – Он поднял стекло и раздраженно надавил на клаксон.
& – Вашему Хомейни придется уступить.
– Никогда – в этом его сила. И только некоторые из нас животные, остальные просто слишком забиты, чтобы знать разницу.
& – Это мудро – не питать никаких иллюзий.
& Столько рогаток надо перепрыгнуть, на столько отвесных скал вскарабкаться, столько пропастей преодолеть. Да, но не забывай, что путешествие в десять тысяч лиг начинается с одного шага. Будь немножко китайцем, сказал он себе. Вспомни свое детство в Шанхае, свою старую няньку А Сунь и то, как она учила тебя йоссу – отчасти удаче, отчасти карме. «Йосс есть йосс, молодой хозяин, хороший или плохой. Иногда можно помолиться о хорошем йоссе и получить его, иногда – нет. Но, айя, не слишком доверяйтесь богам: боги – они как люди. Они спят, ходят обедать, напиваются пьяными, забывают, что им положено делать, лгут, дают обещания и снова лгут. Молитесь, сколько хотите, но не полагайтесь на богов – только на себя и свою семью, да и с ней полагайтесь только на себя. Помните, боги людей не любят, молодой хозяин, потому что люди очень напоминают им их самих...»
& Касиги долгое время сопоставлял и комбинировал факты и предположения, но удовлетворительного ответа так и не нашел. Тогда он использовал одну уловку, почти беспроигрышно срабатывавшую с иностранцами вроде этого.
– Мой друг, – произнес он, используя свои самые искренние интонации, – я вижу, что что-то не так, пожалуйста, скажите мне, в чем дело? – Увидев, что лицо Скраггера стало еще более серьезным, он нанес завершающий удар: – Мне вы можете сказать. Вы можете доверять мне, я действительно ваш друг.
– Да... да, я знаю, старина.
Касиги смотрел на Скраггера и ждал, наблюдая, как рыба бьется на крючке, натягивая леску, такую тонкую и такую прочную, которая тянулась назад к сломанной лопасти винта, рукопожатию, разделенной опасности на борту «Рикумару», разделенной военной службе и общему преклонению перед павшими товарищами...
& – Тебе следует немного поэкспериментировать, попробуй мальчика для разнообразия. О, только ради всего святого, не смущайся ты так. Столько раз ты меня разочаровывал, что я даже не знаю, зачем я все еще вожусь с тобой.
– Спасибо.
– У вас, у англичан, всегда такое извращенное, дурное представление о сексе, среди вас столько явных или тайных гомосексуалистов, что остальные находят отвратительным, греховным, порочным до крайности, противным законам Бога, хотя на самом деле это не так. И тем не менее в Аравии, где связь между мужчинами исторически считается нормальной и обыденной – ибо по закону ты до женщины пальцем не можешь дотронуться, если она не твоя жена, под страхом страшной кары, – гомосексуализм, как вы его понимаете, неизвестен. Поэтому мужчина предпочитает содомию, ну так и что? Здесь это никак не мешает ему считаться мужиком.
& Он ждал, чтобы скоро стать мучеником, совершив месть во имя масс против слепой тирании. Теперь уже совсем скоро. Скоро придет тьма или свет, забвение или понимание, он войдет туда один или вместе с другими: пророками, имамами, дьяволами, с кем?
В экстазе он закрыл глаза. Скоро я узнаю, что происходит, когда мы умираем, и куда мы уходим. Обретаем ли мы в конце концов ответ на великую загадку: был Мухаммед последним Пророком Бога или безумцем? Содержит ли Коран истину? Есть ли Бог?
& Хусейн вышел из своей задумчивости, ему было мучительно больно, что Аллах решил оставить его в живых, когда, в который раз, он должен был стать мучеником. Почему? Чем я заслужил такое проклятье?
... Погруженный в раздумья, он вышел из здания аэропорта, не заметив Вессона рядом с газетным киоском, который убирал в карман перьевую авторучку.”
Комментариев нет:
Отправить комментарий