& — Благодарность может обернуться ужасной обузой, — сказал Гай Юлий Цезарь...
— Клитумна действительно очень добра к нам, и мы не имеем права ранить ее чувства, а ты можешь ее серьезно обидеть, постоянно прячась от нее.
— Я знаю, что она ужасно добрая! Именно этим я и недоволен!
& — Я не требую, чтобы ты извинилась перед всеми нами, ибо ты потеряла нашу любовь и уважение, а это обесценивает всякие извинения.
& Хотелось бы мне сказать, что Юлилла получила хороший урок, но я очень сомневаюсь. Пройдут годы, и ты, Гай Марий, тоже испытаешь все эти пытки и столкнешься с дилеммами отцовства. Если бы я мог утешить тебя, сказав, что ты учтешь мои ошибки!.. Но тебе это не удастся. Все дети разные, и их родители не похожи друг на друга. Где мы ошиблись с Юлиллой? Честно сказать, я не знаю. Я даже не знаю, ошибались ли мы вообще. Может быть, порок ее врожденный? Мне очень больно, и бедной Марсии тоже. Она отвергает все попытки Юлиллы вновь подружиться с нею. Ребенок ужасно страдает. Я спрашиваю себя: следует ли нам сейчас сохранять расстояние между нами? И я решил, что следует. Любить-то мы ее любили, а вот к дисциплине не приучали. Чтобы из нее вышло что-то хорошее, она должна пострадать.
& — И все же берегись, Югурта.
— Беречься? Чего? Попыток меня убить? Других предателей?
— Римлян. Они как солнце, ветер или дождь. В конце концов они все превращают в песок.
& — Справедливо, Гай Марий. — Сулла прочистил горло. — Я благодарен тебе.
— Не надо меня благодарить. Если бы я не думал, что получу от тебя хорошую отдачу, Луций Корнелий, ты бы сейчас здесь не сидел. — Марий протянул руку. — Не будем благодарить друг друга. Просто преданность и товарищеские отношения между двумя солдатами.
& — Да, Луций Корнелий, это совсем не просто. Но именно поэтому и стоит это делать! Какой человек, способный и честный, захочет гладкой дороги? Чем более тернист путь, чем больше препятствий на пути, тем сильнее удовлетворение.
& — Чтобы освежить вашу память, приведу вам точные цифры, сколько человек должно находиться в армии, состоящей из четырех легионов.
Гаю Марию не было нужды заглядывать в записи. Он просто стоял там, на консульском возвышении, впереди своего курульного кресла, и приводил цифры — по памяти:
— Общий состав: пять тысяч сто двадцать пехотинцев в одном легионе, плюс тысяча двести восемьдесят нестроевых вольноотпущенников и еще тысяча нестроевых рабов на легион. Затем кавалерия: две тысячи конников и еще две тысячи нестроевых вольноотпущенников и рабов для ухода за лошадьми.
& — Эти набеги в Галлию — лишь пробные, Луций Корнелий. Они просто выжидают, собираясь с духом. Они могут быть варварами, но даже самый последний варвар знает: если он хочет осесть где-то недалеко от Внутреннего моря, сначала ему придется иметь дело с Римом. Германцы придут.
— Согласен. Но ведь мы с тобой не одни. Так чувствуют сейчас все в Риме. Постоянное беспокойство, страх неотвратимого. И наши победы не помогают, — сказал Сулла. — Все вокруг словно сговорилось помогать германцам. Есть такие — даже в Сенате! — кто везде и повсюду трубят о нашей обреченности, словно худшее уже случилось. Кое-кто поговаривает, что германцы — это кара богов.
Марий вздохнул:
— Не кара, а испытание.
& — Иностранные полководцы, знакомые с римской стратегией и тактикой, есть. А вот римских войск у них нет. Наши методы созданы для наших людей — римлян, латинян, италийцев.
— Дисциплина, — кивнул Сулла.
— И организованность, — добавил Марий.
— Но ни то, ни другое не вознесет нас на вершину этой горы, — напомнил Сулла.
Марий засмеялся:
— Верно! Однако есть еще кое-что, чего нельзя пощупать. И скопировать тоже нельзя.
— Что же?
— Удача. Никогда не забывай про удачу.
& — А этот почему?
Она поджала губы:
— Толстый.
— Некрасивый, да?
— Это указывает на отсутствие самодисциплины, отец.
& Девять этажей по девять футов в высоту каждый — довольно скромно. Инсулы по соседству были на три-четыре этажа выше. Зато этот дом занимал целиком небольшой треугольный квартал на стыке двух улиц — Малой Субуры и улицы Патрициев.
& "Твой горячо любимый тесть, Гай Юлий Цезарь, сегодня скончался. Как ты знаешь, у него была злокачественная опухоль в горле. Сегодня он закололся мечом. Он сделал правильный выбор. Уверен, ты со мной согласишься. Никто бы не захотел долго оставаться обузой для своих близких, особенно когда это ущемляет достоинство мужчины и римлянина. Разве кто-нибудь из нас предпочел бы жизнь смерти, если жить — значит бессильно лежать в собственных испражнениях и ждать, пока раб обмоет тебя? Нет, когда человек не может управлять своим организмом, пора уходить."
& Все германцы чисто брились. Длинные соломенного цвета волосы либо заплетены в косы, либо свободно свисали. Растительности на груди у них почти не было. Кожа — не такая розовая, как у кельтов, скорее бледно-золотистая. Веснушек или рыжих волос — ни у одного. Глаза — светло-голубые, совсем не встретишь серых или зеленых. Даже самые старые из них были очень подтянуты, с плоскими животами, и выглядели они как настоящие воины, никаких следов изнеженности. Римляне не знали, что мужчин, начинающих жиреть, германцы убивали.
& Филипп поднялся:
— Только что ты купил себе народного трибуна, Гай Марий, — сказал он и протянул руку. — Более того, я буду твоим верным сторонником до тех пор, пока занимаюсь политикой.
— Рад слышать это. — Марий пожал ему руку.
Но как только Филипп ушел, Марий приказал принести таз теплой воды и вымыл руки.
& — Греки — существуют. Римляне — поступают. Выбирай! Я никогда еще не видел человека, кому удалось бы соединить оба состояния бытия. Мы — противоположные концы пищеварительного тракта. Греки и римляне. Римляне — рот, мы загружаем его. Греки — дырка в заднице, они выбрасывают. Никакого неуважения к грекам, просто метафора, — сказал Главция. Он проиллюстрировал свою мысль, сунув виноград в римский конец пищеварительного тракта.
& Главция глубокомысленно сказал:
— Вот о чем я подумал, Луций Апулей. Народ-то, по крайней мере, ответственный и образованный. Столп римской традиции. Но что, если однажды кто-то начнет говорить о неимущей черни так, как ты говоришь сейчас о народе?
Сатурнин засмеялся:
— Пока животы простолюдинов набиты и эдилы устраивают красивые зрелища и игры, неимущие будут счастливы. Чтобы заставить голодранцев соображать что-то в политике, надо Римский Форум превратить в Большой цирк!
Комментариев нет:
Отправить комментарий