28 июл. 2012 г.

Юстейн Гордер — ДИАГНОЗ и другие новеллы

“Ложная

Ложная тревога

  “БЫЛО ПОЛОВИНА ШЕСТОГО ВЕЧЕРА, Иве поразило, что она не испытывала ни малейшего намёка на страх. ...
&  Секунды. Всё важное свершается в течение секунд.
  ... — Ты проснулась, дорогая? Я уже ухожу. Вернусь в половине шестого, как обычно!”


Электронные часы

  “Наконец-то и я купил себе электронные часы с таймером, минутами, секундами и десятыми долями секунд. ...
&  Моя жизнь теперь не та, что прежде. Одно лишь слово «электронные», оно холодно, как сталь.
    Всё было иначе, когда часы шли всё кругом и кругом по стрелке. Ни начала, ни конца. Жизнь кружилась, словно вечная карусель. Но вот циферблат стал показывать точную дату, потом дни недели... Но по-прежнему царила гармония цикла. Мне надо было ежедневно заводить часы.
    Ныне я ношу всю оставшуюся мне жизнь вокруг запястья. Все секунды и десятые доли секунд запрограммированы. Электронным часам известны даже дни високосного года. (Это запрограммировано аж до 2050 года. Тогда мне исполнится 98 лет.)
    С электронными часами вокруг запястья я слишком часто сижу и наблюдаю за временем, за одной секундой, которая неумолимо и плавно переходит в другую.

&  Я – свидетель неотвратимого процесса. Время никогда не становится тем же, каким было вчера. Никогда больше уже не будет 22 часа 15 минут 36 секунд – суббота, 8 февраля 1985 года (в Токио 06 часов 15 минут 36 секунд, воскресенье, 9 февраля 1985 года).
    Цикл прерван, нарушен. Время повтора прошло.

&  Часы и минуты, может статься, достаточно надёжны. Но секунды и десятые доли секунд заставляют меня думать об атомах и молекулах.
    Сколько секунд остаётся мне жить?
    Сколько десятых долей секунд?
    Часы были у меня и раньше. Но эти часы крадут время. Совершенно откровенно, прямо у меня на глазах. И никто при этом не вмешивается...

&  Электронные часы постоянно напоминают о том, что всё на свете течёт и меняется. Горная цепь – это брызги водопада. Галактика – трепещущий язык пламени. Душа мира изменчива, будто лёгкое облачко дыма. Вопрос заключается лишь в том, насколько точен инструмент.

&  Я не привыкаю к тебе, спутник, обвивающий моё запястье. Твоя правда – жестока. Ты извергаешь свои секунды, словно пули из ручного пулемёта. Арсеналов же у тебя достаточно, чтобы терять время. Однако ничего легкомысленного в этом нет.
  ... Числа твои — числа мёртвых. Удары твоего сердца — холодны, будто коса смерти.”


Когда с визитом пришёл писатель

  “В МАЛЕНЬКОМ ГОРОДКЕ Дорт жили некогда несколько героев романа, и каждый из них играл свою небольшую роль в грандиозно задуманном произведении. ...
&  Герой романа продолжает ходить вокруг костра. Затем он внезапно останавливается, потирает руки и восклицает:
    – Мы – фантазия! ... Повторяю, мы – персонажи романа! Всё, что мы говорим и делаем, разыгрывается в сознании писателя. Мы только не в состоянии видеть его. Это он видит нас...
    Я разоблачил его игру! Вы слышите? Мы – не сами по себе. Мы только внушаем себе это. И более того: даже не мы внушаем, будто мы – сами по себе.
    Когда мы болтаем друг с другом – как теперь, – это писатель разговаривает сам с собой. А когда мы видим друг друга – как в этот миг, – это писатель смотрит на нас своим внутренним взором. Он остаётся где-то на расстоянии и прядёт нить своих мыслей. Именно из этих мыслей, дорогие коллеги, и соткана наша действительность.
    Вам понятно, о чём я говорю? Вам ясно, сколь глубоко наше убожество? Даже то, что я ныне разоблачил нашего писателя – а мы тем самым получили своего рода представление о нём, – это тоже лишь нечто, внушаемое им, потому как мы лишены сознания. Мы сами – сознание. Независимо от того, что мы говорим и делаем, это всё – его слова и его дела! Мы – фантазия. Мы ведь даже не знаем, что мы – выдумка!

&  Не верящие в существование писателя разразились презрительным хохотом.
    – Вы удваиваете действительность, – сказали они.
    – Зачем нам удваивать действительность, если она и так двойственная, – возражали верящие. – Это вы упрощаете её.

&  – Вот видите, – говорили те, кто не верил в писателя, – он не приходит. А причина совсем проста: его не существует. И сколько бы тот, кто не существует, ни напрягался и каким бы мудрым и добрым вышеупомянутый ни был, явиться на праздник он так или иначе не может.
    Так смеялись они и забавлялись за счёт верящих. И даже если верящие были в это время уже слегла разочарованы, у них на эти слова был один ответ:
    – Писатель, должно быть, существует. Не существует нас.

&  – Мы – в родстве! – всплескивая руками, восклицает писатель. – Мы из одной стаи! Я сам – творение!.. И живу в гораздо более глупом мире, чем вы. Через несколько лет меня не станет. Но вы меня переживёте.
    Он делает небольшую паузу, снова оглядывается по сторонам и добавляет:
    – Я – на редкость невзрачное устройство, дорогие мои герои романа! Поэтому я обращаюсь к вам. Однажды меня не станет. Но вы будете жить. Не верь я в это, я бы вообще не тратил свой краткий час на земле, чтобы писать о вас. Для вашей жизни в этом романе вы одолжили мою душу. Но я одалживаю вам эту душу – сам. Она больше не моя, она – ваша. И в основе своей мы в большей степени и есть эта душа, по сравнению с той, которой располагаем.
  ... А жизнь в городке Дорт продолжалась, как и раньше.”


Комментариев нет:

Отправить комментарий