Артуро Перес-Реверте — Баталист (4/5)

Ранее

&  – Зачем рисовать то, что уже было кем-то нарисовано, причем более удачно?
    – Каждый должен рисовать то, на что он способен. То, что видел. Или видит.
    – Прежде, чем умрет?
    – Конечно. Прежде, чем умрет. Никто не должен уйти, не оставив за спиной горящую Трою.

&  – Вы говорите, что любая картина рассказывает историю. Даже те, которые зовутся абстрактными, всякие там современные картины?
    – Картины, которые интересуют меня, действительно о многом говорят. Взгляните.
    Он протянул руку к лежащим на ступеньках книгам, взял три из них, положил на стол и принялся перелистывать страницы, пока не наткнулся на то, что искал. Это была репродукция картины Аньелло Фальконе, классического художника-баталиста XVII века: «Сцена грабежа после битвы».
    – Что вы видите на этой картине? {...}
    – Не знаю. Была тяжелая битва, а теперь солдаты-победители снимают с убитых одежду и драгоценности. Всадник в доспехах – их командир, он выглядит очень властным. Похоже, он требует отдать ему женщину, которую собираются насиловать. – В этот миг Маркович посмотрел на Фолька. – Да, здесь действительно целая история. Вы правы.
    – А вот еще одна картина, – продолжал Фольк.
    – Кто ее автор?
    – Шагал. Скажите, что вы на ней видите?
    – Не знаю... По моему, какая то абстракция.
    – Это не абстракция. Вполне реальные события. Люди, предметы. Впрочем, простите, что перебил. Продолжайте.
    – Дайте подумать... Не знаю. Прямые линии, геометрические фигуры, как на вашей фреске, хотя у вас нет таких острых углов и вы не расчленяете людей и предметы. Старик, самовар, крошечные человечки танцуют... Неужели здесь тоже какая-то история?
    – Конечно.
    – А как называется картина?
    – Вон, внизу написано мелкими буквами. – «Пьяница». Это русский солдат. Он вернулся с войны, или собирается вернуться, а может быть, наоборот, идет на войну, и так напился, что уже не отличает водку от чая. С головы слетела шапка, он очень удивлен, потому что прямо на столе танцует одна его знакомая крестьянка. Может быть, она танцует с человеком, который и нарисовал картину. {...} Каждый рассказывает по-своему. Я ведь сказал, что солдат пьян как сапожник Посмотрите на другую картину... Как она вам?
    – Еще более странно. Выглядит как рисунки на заборах в бедном районе. И надпись внизу: «In Italian»... Чья она?
    – Жан-Мишель Баскья, негр испано-гаитянского происхождения. Эту картину он написал в восьмидесятых годах.

&  Помнишь ту старую рекламу «Кодака»? Вы нажимаете кнопку, мы делаем все остальное. В мире, где ужас продается, как сюжет для произведений искусства, где искусство рождается с идеей, что его будут фотографировать, где изображение страданий не вызывает ни угрызений совести, ни сочувствия, фотографии войны никому не нужны. Мир делает все остальное: он присваивает снимки, едва щелкнет затвор камеры. Щелк, алле-оп, спасибо, пока. И все же фотография гораздо человечнее, чем изображение, мелькающее на экране телевизора. Но ничто не проходит впустую – кадры западают в душу.

---

&  Они с Ольвидо говорили о красоте, любуясь акварелями Тернера в лондонской галерее Тейт: Венеция на рассвете, вид Сан-Пьетро-ди-Кастельо или панорама из отеля «Европа» были не только идиллическим пейзажем, увиденным глазами английского художника середины XIX века, но и неведомой границей – акварель и ее размытые оттенки отлично передавали нужный эффект – между очарованием рассвета и разнообразием всех остальных явлений, которое многоликая планета, затерянная во Вселенной, обворожительный многоцветный призрак ужаса, готова предложить любому зрителю, оказавшемуся в соответствующем месте.

&  Нынешний опыт Фолька подсказывал, что однажды может наступить ночь без рассвета, за которой ожидают только тени, означающие конец пути, и мир, где существует только один цвет – черный.

&  До того дня несмотря ни на что в нем жила робкая надежда, что время их сблизит, и он каждое утро будет видеть ее заспанные глаза, и ее тело день за днем будет медленно увядать в его объятиях. Безмятежная старость, общие воспоминания…

&  Мужчина считает себя любовником женщины, в то время как он всего лишь ее свидетель.

&  У каждого явления есть свои плохие и хорошие стороны. ... Боль обрекает на одни страдания, но одновременно оберегает от других... Боль меняет приоритеты. Замедляет время.

&  Он вспоминал строку, которую Ольвидо продекламировала как-то раз в Риме: Taci е riposa: qui si spegne il canto.
    Он медленно покачал головой и тихо, почти не разжимая губ, повторил слова, пристально глядя на фреску. Молчи и отдыхай – здесь заканчивается песня.

&  У Кирико есть две картины, произнесла она неожиданно. Особенные картины. Ты их, конечно же, знаешь, по крайней мере, должен знать, потому что одна из них напоминает твои фотографии: на ней множество тайных законов, формул и знаков. Она называется «Меланхолия разлуки». Ты понял, о какой картине я говорю? Конечно, ты ее знаешь. Она висит в галерее Тейт в Лондоне. Вторая – «Тайна встречи».

&  – Знаете что?.. В вас есть такое, что мне не нравится.
    Фольк понимающе улыбнулся:
    – Кажется, я догадываюсь, что вы имеете в виду.
    – Именно это мне и не нравится. То, что вы знаете, о чем я говорю.

Окончание