Эдвард Уитмор — Синайский гобелен (3/4)

Ранее

&  Цель миссии? Луна. Место проживания? Лунатический бред. Род занятий? Лунатик.

&  Хадж Гарун сокрушенно понурил голову.
    Но я никогда не выходил в море. Я не покидал Иерусалима, за исключением моего ежегодного хаджа.
    Черт знает что. Синдбад такое творил, а вы даже ни разу не были в море?
    Хадж Гарун закрыл лицо руками, потрясенный тем, как ему не удалась жизнь.

&  Одно старое изречение гласит, что в мире есть лишь сорок людей, и за всю жизнь нам дано узнать лишь дюжину. Это что-то объясняет?
    О'Салливан глубокомысленно кивнул, словно бы взвешивая сказанное. Оно, может, объясняет помешательство и лунатизм, но вряд ли что-то еще.

&  Шепча: сделай же это еще разок прямо сейчас.

&  Отец великий хаким. Он кого хочешь может вылечить.
    Нет. Ты не можешь почувствовать это, потому что иногда у человека бывает такая боль, которая принадлежит ему одному.

&  Единственная реальная империя — это империя ума.

---

&  Если бы мне кто дома сказал, что на Святой Земле вот так живется, я бы решил, что у них от лежания спьяну в грязи башка размякла. Я думал, тут солнце, песок, земля, текущая молоком и медом, а тут хуже, чем идти на веслах вокруг моего острова в шторм. По крайней мере, там ты все время борешься с проклятыми течениями, и тебе просто некогда забивать голову всякой ерундой, а тут сидишь, и ждешь, и думаешь, и снова сидишь и ждешь. Блин, поражаюсь, как могут люди в этом городе просто сидеть и ждать.
    Они рассматривают вещи в перспективе, улыбнулся Стерн. {...}
    Я хочу сказать, что здешние люди, похоже, готовы заниматься этим до скончания света, размахивать кадилом, раскачиваться и бормотать, — пока то, чего они ждут, не припрется снова, как тысячу двести или две тысячи лет назад, и тогда ударят цимбалы, затрубят трубы, и все наконец снова рассядутся по летающим коням, в огненных брызгах и под звуки грома. Наваждение, вот что это такое. {...}
    Все тут чокнутые, и те, что со священными лошадями бормочут себе под нос и чадят ладаном так, что дышать нечем, и те, что шестьдесят лет, раскачиваясь, пекут священный хлеб. Чокнутые, и все. Придумывают ... несбыточные безумные идеи. В воздухе, наверное, что-нибудь, или наоборот, чего-то не хватает. Нет болотной вони, которая не дает человеку оторваться от доброй старой грязи под ногами.

&  Люди убивают любовь по самым разным причинам, но обычно все эти причины в них самих, а не в ком-то еще.

&  Вы помогаете нам. Вы и евреям тоже помогаете. На кого вы на самом деле работаете?
    На нас. На наш народ.
    В наших местах так называют свое племя. С некоторой опаской, несколько соседних племен. А вы?
    Всех нас, арабов и евреев вместе.
    Это невозможно.
    Но это так и есть.
    У собеседника не хватило сил отрицательно покачать головой. Иерусалим, прошептал он и замолчал, чтобы отдышаться. Мальчик, сказал он через несколько мгновений. Сад. Мяч.
    Стерн смотрел в стену и старался не слушать вой ветра. Двумя месяцами раньше, в конце лета, у одного мальчугана случайно залетел в сад футбольный мяч, казалось бы, пустяк, но мальчик был еврей, а сад принадлежал арабу, и все это случилось в Старом городе. Всего лишь мячик, нелепость. Араб узрел сионистский след на своей земле, и мальчика зарезали на месте. В Хевроне толпа арабов зарубила топорами шестьдесят евреев, включая детей. В Сафаде еще двадцать, тоже не щадя детей. К концу волнений погибло сто тридцать евреев и сто пятнадцать арабов, евреев убивали арабы, а арабов английская полиция; мальчик, сад, мячик.
    Все семиты? прошептал араб. Все вместе? Армяне и христиане. Что с ними стало? Где были их братья христиане во время тех убийств?

&  Араб прервал молчание, снова сменив тему, особо не ожидая услышать ответ, который его уже не интересовал, потому что в голову прикочевала следующая мысль.

&  Через несколько лет, подыскивая объяснения мировым событиям, палестинские арабы сплели первые из своих изощренных фантазий про Гитлера. По одной из теорий, он был нанят помогавшей сионистам британской секретной службой, которая дала ему задание изгнать евреев из Европы, чтобы увеличить их приток в Палестину.
    Или еще невероятнее, что Гитлер — сам тайный еврей, и единственная его цель в Европе — подорвать позиции арабов в Палестине, выслав туда как можно больше евреев.
    Так развалилась привидевшаяся Стерну великая Левантийская нация, включавшая арабов, христиан и евреев, и воздействие обрушившихся вестей и водоворота событий на его мечты могло бы стать сокрушительным, если бы он не спасался бегством в воспоминаниях о мирных холмах Йемена и не начал накануне своего сорокалетия принимать морфий.

&  А вот на этом углу в эллинские времена меня оштрафовали за публичную хироманию.
    Что это такое?
    Ты про человека на углу? Не знаю. То ли обкурился гашишем, то ли впал в религиозный экстаз.
    Да нет, я про то, в чем тебя обвиняли греки.
    Ах это, смеясь, крикнул Хадж Гарун. Одержимость рукой, но это не то, что ты думаешь.

&  к тому времени моя война с великой эпидемией сглаза уже близилась к победному завершению. Меня вскоре освободили.
    Личный триумф, сказал Джо.
    Я тоже так думал, но, конечно, славы мне это не прибавило.
    Почему?
    Коммерция. Как только они вновь получили возможность торговать, они тут же забыли о моей религиозной жертве. Здесь так бывает.

&  Они хотят поговорить с вами о вашей трусости. Это слишком легко. Вот обычно их первые слова.
    Но это на самом деле легко, прошептала она.
    Конечно. Когда решишься по-настоящему, это всегда легко. Просто встаешь и уходишь. Но большинство людей на такое не способны; они потому и говорят о вашей трусости, что пытаются забыть о своей собственной. Им от этого не по себе. Им из-за вас не по себе.

&  Вы не хотите узнать о второй причине, почему недопустима неудачная попытка? Потому что иначе вам предстоит узнать, что жизнь, даже великая, не больше чем память. Мне думается, что этим на самом деле объясняется то, что сделал Христос после воскресения.
    Христос?
    Мы же знаем, что он провел сорок дней на Масличной горе с друзьями, а потом исчез. За эти сорок дней он, должно быть, понял, что не может продолжать свое дело с теми же самыми людьми. Все кончилось. Им нужны были лишь воспоминания о нем, которые они сохранили, но не он сам. За те три года, что он проповедовал, он уже успел сильно перемениться и, конечно, продолжал меняться, как все. Но друзьям это было не нужно.

&  А вы? устало спросил Стерн однажды.
    Мне не нужны идолы, ответил мужчина презрительно. Бог во мне. Подожди, и завтра на рассвете ты увидишь единственного и подлинного Бога.
    Стерн заночевал. На следующее утро человек встал спозаранку, съел скудный завтрак и напряг кишечник. Среди прочего там оказался маленький гладкий камешек, который он благоговейно омыл и, смазав растительным маслом, вновь проглотил с восторженной улыбкой.
    Завтра в это же время, сказал он, Бог явится вновь, если ты хочешь вернуться и поклониться Ему.

Окончание. Смирна