Амели Нотомб — Ртуть

  “Чтобы жить на этом острове, надо иметь, что скрывать.  ...

&  – Если у человека есть возможность не умереть, он обязан жить!
    – Зачем?
    – Ради живых, которые его любят!

&  Ну почему нельзя сделать кому-то добро, не причинив при этом зла? Почему нельзя кого-то любить и не погубить?

&  – Ртуть отражает.
    – Совершенно верно. Но при одном условии: ртути надо придать вращательное движение.

&  – К разговору побуждает собеседник.

&  – Есть книги, которые нравятся больше, когда их перечитываешь. «Пармскую обитель» я прочла шестьдесят четыре раза, и в каждый следующий раз читать было интереснее, чем в предыдущий.
    – Как можно шестьдесят четыре раза читать один и тот же роман?
    – Если бы вы были влюблены, разве вам хотелось бы привести только одну ночь с предметом вашей страсти?
    – Это нельзя сравнивать.
    – Можно. Одно и то же желание, как и один и тот же текст могут иметь множество вариаций. Было бы жаль ограничиться только одной из них, тем более если шестьдесят четвертая – лучшая.

&  «Мне здесь все время хочется спать!» Ей вспомнились азы психологии, освоенные ею во время учебы: у определенной категории людей, по тем или иным причинам не удовлетворенных жизнью, подсознание само находит выход, именуемый бегством в сон. В зависимости от степени недовольства это может проявляться по-разному: от легкой сонливости до летаргии.

&  – Нет ничего страшного в том, что вам исполняется двадцать три года.
    – Речь не об этом. Капитан себя не помнит от радости, что нам исполнится сто лет на двоих. У стариков бывает такая блажь, им вечно чудится символика в цифрах.

&  – Великие книги потому и великие, что каждый читатель становится их автором. Вы прочитываете их так, как вам хочется.

---

&  – Это Стендаль, а не Брэм Стокер. Читайте лучше про вампиров: гемоглобиновые сцены понравятся вам больше.
    – Не говорите дурно о Брэме Стокере: я его обожаю.
    – И я! Я люблю и груши, и гранаты. И я не требую от груш, чтобы они походили вкусом на гранаты. Груши я люблю за их утонченную сладость, а гранаты – за кровь, брызжущую на подбородок.

&  – Вы подлец.
    – Мне это не мешает жить.

&  – Эротика – глупость, мадемуазель, но еще большая глупость – лишать себя этого удовольствия.

&  Вот уж поистине, в мире книг главное – твердо стоять на ногах.

&  – Вы так боитесь быть красивой? Я это понимаю, хоть мне до вас и далеко. Уродство куда как удобнее: не надо ни с кем соперничать, живи себе в своем несчастье, купайся в нем, все так просто. Красота – как обещание: надо суметь его сдержать, надо быть на высоте. Это куда труднее... Но не каждый стремится получить эту милость, не каждому хочется быть избранным, видеть изумленный восторг в глазах окружающих, воплощать мечту всех и каждого и, просыпаясь по утрам, всматриваться в свое отражение в зеркале: не оставило ли на нем время своих отметин? Уродство – оно незыблемо, оно на всю жизнь. Кроме всего прочего, оно делает из вас жертву...

&  Зачем нам нужны мертвые, как не для того, чтобы сильнее любить живых?

&  – Мне наплевать на полицию!
    – Ты не права. Спокойствие не имеет цены.

  ... Много всего произошло с каждой из них, но всегда они были неразлучны.”

  “У этого романа два конца. ...

&  – Люди, способные быть счастливыми, достойны восхищения. Чем пытаться разрушить их счастье, завоеванное е нелегкой борьбе, лучше отдать должное их мужеству и решимости.

&  Как жестоки сновидения: чтобы заставить нас страдать, нам сначала дают взглянуть на чудо, а потом его отнимают!

&  Ему вспомнилось высказывание эфиопского мудреца...: «Любовь, – дело великих ходоков». Теперь он наконец понял, как правдивы эти слова.

&  – Не станете же вы отрицать, что я чудовище?
    – Нет, не стану. Но что может быть лучше для красавицы, чем повстречать чудовище?

  ... Это была белая лилия, и она протянула ее Хэзел.”