Карлос Руис Сафон — Игра ангела (4/5)

Ранее

&  – Бог не болтлив. Слова попусту тратит человек.

&  – У меня просто нет вдохновения.
    – Вдохновение появляется, когда локти у тебя прилипают к столу, зад к стулу, а лоб покрывается испариной. Выбери тему, идею и шевели мозгами, пока они не заболят. Вот что такое вдохновение.

&  – Это несправедливо.
    – Все несправедливо. В лучшем случае можно полагаться на логику. Справедливость – редкая болезнь в мире, в основном здоровом как дуб.

&  – Вот это и происходит с человеком, когда он взрослеет? Он перестает верить во что-либо, как вы?
    – Нет. Старея, люди продолжают верить во всякий вздор, причем чем дальше, тем глупее становятся вещи, в которые они верят. Я плыву против течения, поскольку мне нравится бросать вызов.

&  Девушка смотрела на меня с таким выражением, как будто ее жизнь зависела от одного ласкового слова. Я поддался искушению. Добрые слова – одолжения, которые ничего не стоят, не требуют жертв и ценятся намного больше настоящего благодеяния.

&  – Вижу, вы цените хороший вкус. У мужчины должны быть слабости, желательно изысканные, или в старости ему нечего будет вспомнить.

&  На фоне драпировки из сукна красовалась шкатулка, в которой лежали вставные перышки с ручкой из слоновой кости в пару к белой чернильнице с вырезанными на ней фигурками, напоминавшими муз или наяд. От прибора веяло мелодрамой, его словно стащили со стола какого-нибудь русского писателя, из тех, что изливают душу на тысячах страниц.

&  Возвращаясь домой, я предвкушал эгоистическое удовольствие, какое испытывает человек, неожиданно появляясь с подарком в руках.

&  Мифология была перенасыщена божествами, праздными и антропоморфными, у которых нашлось только одно занятие: держать под телепатическим надзором сознание миллионов безвольных приматов, научившихся думать, чтобы вовремя осмыслить печальный факт, что они, слабые умом и телом, предоставлены равнодушной судьбе в заброшенном уголке Вселенной. Осознание собственного ничтожества и безграничное отчаяние привели несчастных к слепой вере, будто небо и преисподняя питают живой интерес к их обыденным жалким грешкам.

---

&  – Вы решили соединить историю и биологию, Мартин?
    – Как я понял из ваших слов, эти две дисциплины суть одно и то же. {...} Путем долгих размышлений я понял, что большинство мировых религий зародились или достигли наивысшего распространения и влияния в те периоды истории, когда общественные формации, их воспринявшие, располагали самой молодой и обнищавшей базой. Допустим, общество, семьдесят процентов населения которого насчитывает меньше восемнадцати лет, причем половину составляют зеленые юнцы, чья кровь кипит от агрессии и тяги к воспроизводству, являют собой благодатную почву, чтобы семена веры дали обильные всходы.
    – Что происходит в зрелом возрасте?
    – К трактовке взрослого человека мы подходим, апеллируя к его фрустрации. В течение жизни человек постепенно расстается с иллюзиями, мечтами, юношескими желаниями, и чем дальше, тем больше ощущает себя жертвой мира и других людей. Мы всегда находим виноватого в своих невзгодах и неудачах, кого-то, от кого хотим избавиться. Неизбежно поэтому приобщение к доктрине, которая подкрепит эту злость и вдохнет силы. Зрелый человек ощущает себя, таким образом, частью группы и сублимирует свои страсти и утраченные желания через общину.

&  – Сутана делает монаха, но главное – прихожанина.

&  – А что вы скажете о женщинах, о второй половине человечества? {...}
    – Всякая организованная религия, за редким исключением, принимает как должное подчинение и подавление женщины, нарочито не замечая ее в группе. Женщина вынуждена мириться с эфемерным присутствием, довольствуясь пассивной ролью и материнством. Она не смеет претендовать на власть или независимость, иначе ей приходится заплатить очень высокую цену. Возможно, она и занимает почетное место среди символов, но только не в иерархии. Так или иначе, но женщина в конце концов становится соучастником и творцом собственного порабощения.
    – А старики?
    – Старость что бальзам для доверчивости. Когда смерть маячит на пороге, скептицизм вылетает в окно. Достаточно одного сердечного приступа, и человек поверит даже в Красную Шапочку.

&  Годы сочинительства детективных сюжетов не прошли даром. Накопленный опыт позволил вывести ряд закономерностей, задававших основные ориентиры в начале расследования. И один из основополагающих принципов сводился к тому, что практически любая приличная интрига, включая любовную, начиналась и заканчивалась запахом денег и правами на недвижимое имущества.

^  Покинув павильон, я отправился в контору регистрации собственности на улице Совета ста и попросил разрешения посмотреть учетные книги, где содержались сведения о правах собственности на мой дом, его покупке и продаже.

^  Моим следующим пунктом назначения стало официозное здание Коллегии адвокатов на улице Майорка, расположенное всего через две улочки от регистрационной палаты.

^  Человечек записал адрес на небольшом листке бумаги и протянул его мне.
    – Диагональ, четыреста сорок два, в двух шагах отсюда. Но уже два часа, а в это время маститые адвокаты обедают с богатыми вдовами, наследницами состояний, или фабрикантами мануфактуры и королями взрывчатки. Я подождал бы до четырех.

&  – Не начинай искать повод не писать до того, как научишься писать. Это привилегия профессионалов, ее следует заслужить.

&  – Кроме того, я, или, вернее, мы оба, в неоплатном долгу перед Семпере.
    – Удар ниже пояса.
    – Так не вынуждай меня применять еще более бесчестные приемы.
    Любая стратегия убеждения, достигающая цели, апеллирует сначала к любопытству, затем к тщеславию и, наконец, к доброте или угрызениям совести.

^  Я выскочил из вагона до того, как он полностью остановился, и зашагал вверх по крутой улице Майор-де-Саррия. Через пятнадцать минут я достиг цели своего путешествия.

^  Шоссе Вальвидрера начиналось в тенистой аллее, тянувшейся позади замка из красного кирпича, где размещалась Коллегия Сан-Игнасио.

&  Отец презирал слезы. Он считал, что мужчины не плачут по другим, только о себе. Но если мужчины так делают, то они слабаки и не заслуживают никакой жалости.

&  – Ничто не склоняет нас к вере больше, чем страх, ощущение опасности. В момент, когда мы чувствуем себя жертвой, все наши поступки и верования обретают законное основание, сколь бы спорными они ни были. Наши противники или просто соседи теряют равный с нами статус и превращаются во врагов. Мы же перестаем быть агрессорами и становимся защитниками. Зависть, алчность или обида, движущие нами, делаются священными, ибо мы утверждаем, что действуем в свою защиту. Зло, угроза всегда гнездятся в других. Первый шаг к пламенной вере – страх. Страх потерять свою личность, жизнь, положение и верования. Страх – это порох, а ненависть – фитиль. Догма, в конце концов, всего лишь зажженная спичка.

&  – Поясните кое-что. Вы хотите веру или догму?
    – Нам недостаточно, чтобы люди верили. Они обязаны верить именно в то, во что мы хотим, чтобы они верили. Им не полагается испытывать сомнений или прислушиваться к голосу тех, кто сомневается. Догма должна стать частью самой личности. И любой усомнившийся – наш враг, то есть зло. И наше право и долг дать ему отпор и уничтожить его. И это есть единственный путь к спасению. Верить ради того, чтобы выжить.

Окончание