& Несколько дней спустя сообщили о приходе Пита Крамера. Фубуки не на шутку разволновалась.
К несчастью, было очень жарко. Голландец снял пиджак, и на его рубашке выступили широкие пятна пота вокруг подмышек. Я увидела, как Фубуки изменилась в лице. Она пыталась говорить как ни в чём не бывало, словно ничего не заметила. Но голос её звучал фальшиво, и чтобы выдавливать из себя звуки, ей приходилось вытягивать шею вперёд. Всегда такая красивая и невозмутимая, теперь она походила на вспугнутую куропатку.
Продолжая вести себя столь жалким образом, она исподтишка наблюдала за коллегами. Её последняя надежда была на то, что никто ничего не заметил, но, увы, невозможно было узнать, заметил ли кто-то то же, что и она. По лицу японца вообще ничего невозможно понять. {...}
Когда пахучий иностранец удалился, моя начальница была бледна. Однако, ей предстояло худшее. Начальник отдела господин Саито первым кинул камень:
— Я бы не выдержал ни минуты дольше!
Таким образом, было разрешено позлословить. Остальные тотчас же подхватили:
— Да понимают ли эти белые, что от них пахнет мертвечиной?
— Если бы только объяснить им, как от них воняет, мы бы озолотились на продаже качественных дезодорантов на западном рынке!
— Мы могли бы помочь им пахнуть получше, но невозможно помешать им потеть. Такова их раса!
— У них даже красивые женщины потеют.
Они были очень довольны.
& Казалось, в компании Юмимото забыли обо мне. Это было самым лучшим, что со мной могло произойти. Я начинала наслаждаться своим положением. Благодаря полному отсутствию всяких амбиций, я не представляла себе прекрасней доли, чем сидя за столом, созерцать смену настроений на лице моей начальницы. Готовить чай и кофе, иногда выбрасываться из окна и не пользоваться калькулятором, вот и всё, что мне было нужно.
& Понятие чести чаще всего толкает на идиотские поступки. И не лучше ли вести себя по-идиотски, чем потерять честь?
& Преимущество грязных писсуаров в том, что рядом с ними не боишься пасть ещё ниже.
& Так началась моя новая жизнь. Какой бы странной она ни казалась, у меня не было ощущения, что я коснулась дна. Не смотря ни на что, эта работа была не так ужасна, как работа бухгалтера, я имею в виду моё задание по проверке командировочных затрат. Между ежедневным извлечением из калькулятора умопомрачительных чисел и извлечением из чуланчика рулонов туалетной бумаги, я не колеблюсь в выборе.
& Санитарная гигиена невозможна без гигиены мысли.
& В Японии это называется саботажем. Это одно из тягчайших преступлений, настолько отвратительное, что для него употребляют французское слово. Потому что нужно быть иностранцем, чтобы вообразить подобную низость.
& Я вспомнила угрозу Фубуки: "Вы ещё не знаете, что с вами может случиться". Она не блефовала. Настал час расплаты за мои грехи. Моё сердце замерло. Мой разум составил завещание.
Помню, я подумала: "Он изнасилует тебя и убьёт. Да, но что сначала? Хорошо бы прежде убил!"
& Я очень редко пускалась в разговоры на своём новом посту. Это не было запрещено, но неписаное правило удерживало меня от этого. Странно, но когда занимаешься столь малопривлекательным делом, сохранить достоинство можно только молча.
В самом деле, если мойщица унитазов болтлива, можно подумать, что ей нравится её работа, что здесь она на своём месте, и что эта должность придаёт ей весёлый вид и заставляет без умолку щебетать.
Если же она молчит, это значит, что её работа для неё то же самое, что умерщвление плоти для монаха. Незаметная в своей немоте, она несёт свой крест во искупление грехов человечества. Бернанос говорит об удручающей банальности зла; мойщице унитазов знакома удручающая банальность испражнений, всегда одинаковых, несмотря на их отвратительные диспропорции.
& самым странным было то, что когда я на своём посту в туалетах 44 этажа чистила за кем-нибудь унитаз, мне было трудно представить, что где то там, вне этого здания, через 11 остановок метро, было место, где меня любили, уважали и не видели никакой связи между мной и щёткой для унитазов.
& Моя участь была не хуже остальных. Просто она была более унизительной. Но этого было не достаточно, чтобы я завидовала другим. Их жизнь была так же ничтожна, как и моя.
Бухгалтера, проводящие по десять часов в день за переписываем цифр, были в моих глазах жертвами, положенными на алтарь божества, лишённого всякого величия и таинственности. На протяжении вечности покорные рабы посвящали свою жизнь действительности, обгонявшей их: раньше, по крайней мере, они думали, что в этом есть нечто мистическое. Теперь же они не могли больше себя обманывать. Они зря проживали свою жизнь.
Япония — страна, в которой самый высокий процент самоубийств. Я лично удивляюсь тому, что самоубийства не происходят там ещё чаще.
Что ожидало бухгалтера с мозгом, иссушенным цифрами, вне стен предприятия? Обязательная кружка пива в компании таких же измученных, как и он сам, коллег, часы в переполненном метро, уже заснувшая супруга, усталые дети, сон, засасывающий подобно водовороту, редкий отпуск, с которым никто не знает, что делать: во всём этом нет ничего, что заслуживает название жизни.
Самое большое заблуждение — считать этих людей привилегированными по отношению к другим нациям.
& Вице-президент пребывал в прекрасном расположении духа.
Завидев меня, он воскликнул:
— Амели-сан!
Он произнёс это с той восхитительной японской манерой, когда говорящий, называя человека по имени, подтверждает тем самым его существование.
& — Это белый шоколад с зелёной дыней, его делают на Хоккайдо. Отменный вкус. Они великолепно воссоздали вкус японской дыни. Возьмите, попробуйте.
— Нет, спасибо.
Я любила японскую дыню, но мне не понравилось, что её вкус смешали со вкусом белого шоколада.
Мой отказ почему-то рассердил вице-президента. Он повторил свой приказ в вежливой форме:
— Мэссиагатте кудасай.
То есть: "Пожалуйста, попробуйте."
Я отказалась.
Он начал спускаться ниже по языковым уровням.
— Табете.
Что значит: "Ешьте".
Я отказалась.
Он крикнул:
— Таберу!
Что означало: "Жри!"
& Я протянула руку к пакетику, думая, что возможно в саду Эдема всё происходило также: Ева совсем не хотела есть яблоко, но жирный змей в неожиданном и необъяснимом приступе садизма, заставил её это сделать.
& Что же касается вице-президента, то он {…} слушал меня с весёлым одобрением.
Всё это напомнило мне слова Андре Моруа: "Не говорите о себе слишком плохо, вам поверят".
& Время, согласно своей давней привычке, прошло.
... Эта записка доставила мне удовольствие. Но одно восхитило меня больше всего остального: она была написана по-японски.”
Комментариев нет:
Отправить комментарий