Глава 40. Притворная мудрость. Часть 1
& – Директор, – устало произнёс Гарри. – Я знаю, что это не очень хорошо прозвучит, но со всей серьёзностью заявляю: я не злодей, я просто очень творчески мыслю...– Я и не утверждаю, что ты злодей, – серьёзно ответил Дамблдор. – Некоторые говорят, что понять зло – значит стать злом. Но они лишь притворяются мудрыми. Скорее, зло не может любить, и не смеет представить любовь, и не может даже понять любовь, не перестав быть злом.
& – Моим главным врагом был Гриндевальд... Гриндевальд был моим тёмным отражением, волшебником, в которого я превратился бы, если бы поддался искушению поверить, что я хороший человек и потому всегда прав.
& – Я не могу в это поверить, Гарри! Должно быть что-то ещё!
Почему должно? – подумал Гарри, но не сказал вслух, потому что директор явно считал, что у вселенной есть сюжет, и что громадные трагедии не могут происходить при отсутствии столь же громадных, значимых причин.
& Зло просто случается, – подумал Гарри, – и оно ничего не значит и ничему не учит, кроме разве что «не будь злодеем»? Тёмный Лорд скорее всего был просто эгоистичным подонком, который плевать хотел на то, что он кому-то причиняет боль, или дурнем, который совершал глупые банальные ошибки, которые росли как снежный ком. Никакой злой рок не стоит за болезнями мира. Если бы Гитлера приняли, как он хотел, в архитектурное училище, вся история Европы могла бы пойти другой дорогой. Если бы мы жили во вселенной, в которой ужасным вещам разрешено происходить только по веским причинам, они бы вообще никогда не происходили.
Но, очевидно, директор хотел услышать что-то совсем другое.
& Ладно, вещать мудрёными словами не так уж сложно. Вообще-то это даже легче, чем говорить умными словами, потому что нет необходимости придумывать что-то неожиданное или излагать какие-нибудь новые догадки. Достаточно позволить механизму мозга, который отвечает за сопоставление похожих образцов, дополнить штамп и исторгнуть из себя запасённую ранее Глубокую Мудрость...
– Директор, – торжественно провозгласил Гарри, – я предпочитаю, чтобы обо мне не судили по моим врагам.
Получилось даже Глубже и Мудрее, чем Гарри планировал.
– Это звучит очень мудро, Гарри... – медленно произнёс директор. – Я бы хотел... чтобы обо мне судили по моим друзьям.
& – Вам не нравится наука? – устало уточнил Гарри. Он надеялся, что у Дамблдора более положительное отношение к этой стороне магловской жизни.
– Полагаю, для лишённых палочек она полезна, – нахмурился Дамблдор. – Но характеризовать себя этим термином мне кажется странным. Разве наука важнее любви? Доброты? Дружбы? Наука ли вызывает твою симпатию к Минерве МакГонагалл? Разве из-за науки ты заботишься о Гермионе Грейнджер? К науке ли ты обращаешься, пытаясь разбудить тепло в сердце Драко Малфоя?
Знаете, грустнее всего то, что вы, наверное, думаете, будто выдали только что какой-то невероятно мудрый и сногсшибательный аргумент.
А теперь как бы так составить возражение, чтобы оно тоже прозвучало невероятно мудро...
– Вы не когтевранец, – со спокойным достоинством вскинул голову Гарри, – и поэтому вам, возможно, не приходило на ум, что уважать истину и искать её каждый день своей жизни – тоже акт добродетели.
Директор вздёрнул бровь, а потом вздохнул.
– Откуда столько мудрости в столь юном возрасте? – с лёгкой грустью молвил старый волшебник. – Конечно, она тебе ещё пригодится.
Только для того, чтобы производить впечатление на древних волшебников, которые возомнили о себе невесть что, – подумал Гарри.
& – Смерть – это плохо, – Гарри отбросил мудрость ради ясности. – Очень плохо. Чрезвычайно плохо. Боязнь смерти – это как боязнь огромного-преогромного монстра с ядовитыми клыками. Она весьма и весьма разумна и отнюдь не указывает на наличие психического отклонения.
& – Гарри... Я, похоже, непонятно выразился. Тёмные волшебники не стремятся жить. Они боятся смерти. Они не тянутся к свету солнца, они бегут от ночи в созданные ими бесконечно тёмные пещеры без луны и звёзд. Они тяготеют не к жизни, но к бессмертию. И они так сильно жаждут им овладеть, что жертвуют даже собственными душами! Ты хочешь жить вечно, Гарри?
– Да, и вы тоже, – ответил тот. – Я хочу прожить ещё один день. Завтра я тоже буду хотеть прожить ещё один день. Следовательно, я хочу жить вечно – это доказывается через математическую индукцию. Если вы не хотите умереть, это значит, что вы хотите жить вечно. Если вы не хотите жить вечно – значит, вы хотите умереть. Или одно, или другое... Вы меня не понимаете, да?
Две культуры взирали друг на друга через непреодолимую пропасть принципиального непонимания.
& – Я не совершенен, Гарри, но я думаю, что принял смерть, как часть себя.
– Угу, – хмыкнул Гарри. – Видите ли, есть такая штука под названием «когнитивный диссонанс», а если выражаться проще – «зелен виноград». Если бы людей каждый месяц лупили дубинкой по голове и никто не мог ничего по этому поводу сделать, довольно скоро появились бы всякого рода философы, которые, притворяясь мудрыми, нашли бы уйму изумительных преимуществ в том, что тебя ежемесячно лупят дубинкой по голове. Ну, например, что это делает тебя сильнее или что ты счастливее в те дни, когда тебя не дубасят. Но если вы подойдёте к кому-то, кого не лупят дубинкой, и спросите, не хотят ли они, чтобы их начали, в обмен на эти изумительные преимущества, они откажутся. И если бы вам не приходилось умирать, если бы вы пришли откуда-то, где даже не слышали о смерти, и я предложил бы вам, что будет удивительно, замечательно и круто, если люди начнут покрываться морщинами, стареть и в конце концов прекращать существование – что ж, вы бы меня упекли в психушку! Так почему же кто-то додумался до такой глупости, что смерть – это хорошо? Потому что вы её боитесь, потому что на самом деле вы не хотите умирать, и мысль о смерти вас терзает так сильно, что вы придумываете отговорки, чтобы смягчить эту боль. Чтобы вам не приходилось об этом думать...
Комментариев нет:
Отправить комментарий