& — И все же, — медленно проговорила Сервилия, — когда Силан умер, что-то ушло из его комнаты. Я не видела, как это ушло, не слышала ничего. Но оно ушло, Цезарь. Комната опустела.
— Я думаю, ушла мысль.
— Мысль?
— Разве не все мы — просто мысль?
— Для нас или для других?
— И для нас, и для других, хотя эта мысль не обязательно одна и та же.
& — Ничто не длится вечно, — сказала Сервилия.
— Включая нас, как я тебе говорил.
— Но у нас есть имена, Цезарь. Если их не забывают, то это своего рода бессмертие.
— Это — единственное, к чему я стремлюсь.
& — Я ничего не использую против тебя, Сервилия, я просто говорю тебе правду. Жена Цезаря должна быть вне подозрений.
— Я вне подозрений!
— Нет.
— О, я не верю этому! Ты несправедлив! Несправедлив!
— Конечно, ты должна считать это несправедливым. Но это ничего не меняет, Сервилия. Жена Цезаря должна быть вне подозрений.
& — С тех пор как boni услышали, что ты возвращаешься домой, они что-то замышляют против тебя. Они намерены отказывать тебе во всем. ... У них есть блестящий плебейский трибун Фуфий Кален, и я думаю, он собирается налагать вето на любое предложение, если это предложение будет в твою пользу.
— О боги, не может быть! Цезарь, что с ними происходит? Я увеличил дань Риму от восточных провинций с восьми тысяч талантов в год до четырнадцати тысяч! И ты знаешь, какова доля казны в трофеях? Двадцать тысяч талантов! Понадобятся два дня, чтобы показать во время триумфа всю мою добычу. Сколько кампаний я должен воспроизвести на платформах! Я отмечал триумфы на всех трех континентах! До меня этого не делал никто! Десятки городов названы моим именем или в честь моих побед, — города, которые я основал! Цари ходят у меня в клиентах!
Помпей согнулся в кресле, и слезы покатились по его щекам. Он не мог поверить в то, что никто в Риме не желает оценить его достижения.
— Я ведь не прошу сделать меня царем Рима! — воскликнул он, нетерпеливым жестом смахнув слезы. — Я прошу сущую мелочь по сравнению с тем, что я даю!
— Согласен, — сказал Цезарь, — но дело в том, что все они знают: сами они не смогли бы сделать этого. Они ненавидят воздавать триумфатору по заслугам.
& «Это тебе не Цицерон, — подумал Цезарь, глядя, как красное лицо Помпея твердеет. — Вот человек, который одним ударом может превратить boni в бесформенную массу. Но он этого не сделает. Не потому, что у него не хватит смелости. Раз за разом он доказывал Риму, что способен на все. Но где-то в глубине души он всегда сознавал, что все-таки он — не настоящий римлянин. ... А я, римлянин из римлян, — что сделал бы я, если бы boni ударили меня так, как они собираются ударить Помпея Магна? Кем я стану — Суллой или Магном? Что могло бы меня остановить? И сможет ли что-нибудь остановить меня?»
& Без сомнения, с годами симпатия к Помпею росла. Не потому ли, что и сам Помпей наконец вырос?
Нет, Цезарь, не злись на него. Помпей не заслужил, чтобы на него злились. Как бы ни было неприятно сознавать, что какой-то Помпей завоевал все и вся, факт остается фактом: этот Помпей завоевал все и вся. Отдай человеку должное, признай, что, может быть, ты сам способствовал его росту. Но беда роста заключается в том, что человек оставляет позади себя всех остальных.
Комментариев нет:
Отправить комментарий