& ...Но хуже всего обстоит дело с евреями. Очень странный народ. Они вели себя крайне разумно, пока пару лет назад не умерла старая царица Александра. Она оставила двоих сыновей, которые теперь грызутся за престол. Их распря усложняется тем, что религия для них не менее важна, чем государство. Поэтому один сын должен быть верховным жрецом, как я догадываюсь. Другой станет царем евреев. Но верховный жрец Гиркан считает, что хорошо бы соединить эти две должности. У них получилось что-то вроде маленькой войны, и Гиркана победил брат Аристобул. Затем появляется идумейский принц по имени Антипатр, который нашептал что-то Гиркану и убедил его стать союзником царя набатеев Арета. Сделка заключалась в том, что Гиркан передаст Арету двенадцать арабских городов, которыми управляли евреи. Затем они осадили Аристобула в Иерусалиме, как они называют Хиеросолим. ...
& Я слышал, Лукулл шумно радуется, что привез в Италию сказочный фрукт по имени вишня. А я привезу все сорта растений, включая нежный и сочный сорт лимона, который я обнаружил в Мидии, — оранжевый лимон, не странно ли? Должен хорошо расти в Италии, любит сухое лето, плодоносит зимой.
& ...скука. Единственная эмоция, которую не может преодолеть ни один брак.
& В Риме вершиной всех способностей гражданина считался возраст в сорок три года — именно в этот год он должен стать консулом. После этого у человека наблюдается спад, какими бы огромными ни были его auctoritas или dignitas. Он мог стать цензором, принцепсом Сената и даже второй раз консулом через десять лет. Но как только мужчина достиг шестидесяти лет, он уже бесспорно преодолел свой пик.
& — Кто-то из них должен был снять свою кандидатуру. А оба они разделили голоса между собой, — объяснил Цезарь... — Кроме того, в юности я был личным жрецом Юпитера Наилучшего Величайшего, а Сулла лишил меня этого звания. Великий понтифик тоже принадлежит Великому Богу. ... Не найдется голосовавшего в Риме, который не был бы убежден, что мой понтификат станет для Рима удачей, ведь я всегда принадлежал Юпитеру Наилучшему Величайшему.
— Это могло бы и помешать тебе. Они могли сделать вывод, что человек, который был flamen Dialis, не способен принести Риму удачу.
— Люди всегда ждут кого-то, кто объяснит им, как они должны относиться к богам. Я просто постарался сделать это прежде, чем оппозиция додумается до этого. А они не додумались!
& — Вся моя жизнь прошла в Субуре, и сколько раз я видел сам, как простой человек, имевший лишь одного раба, торжественно шествовал к атрию Весты, чтобы оставить там свое завещание. Ему и завещать-то особо нечего, разве что брошь, несколько стульев и стол, очень ценную для него печь для сушки сена да своего раба. Одетый в тогу гражданина, неся в руках талон на зерно как свидетельство его статуса римлянина, гордый, как Тарквиний. Он не имеет права голосовать в центуриях, а его принадлежность к городской трибе делает его голос бесполезным в колодце комиций. Но ему позволено служить в наших легионах и хранить свое завещание у весталок.
— Ты забыл упомянуть, господин, что каждый раз он приходит сюда с тобой как со своим патроном, — сказала Лициния. — Мы ведь замечаем, кто из патронов находит время, чтобы прийти со столь ничтожным клиентом, а кто посылает вместо себя одного из вольноотпущенников.
— И кто же приходит сам? — полюбопытствовал Цезарь.
— Ты и Марк Красc — всегда. Катон — тоже. И Домиции Агенобарбы. И больше, кажется, никто.
Комментариев нет:
Отправить комментарий