“Отец всегда говорил: скверный у меня характер. ...& Я ни за кого не болею, ни в чем не участвую и ни за что не берусь — ни за большое, ни за малое (за малое в особенности). И не то чтобы я злобный ненавистник, просто в толк взять не могу: зачем?
& Меня можно назвать циником.
Только не путайте со скептиком, ради бога. Скептики тоже ни во что не верят — но это оттого, что им до всего есть дело, они смотрят всюду и делают вывод: человечество загрузло и увязло, истины оно не видит и видеть не может. Истина — дама слишком благородная для липких ручонок толпы.
А циник не верит, потому что ему наплевать. Мать вашу, какое мне до истины дело? А вам какое?
& Про меня вы должны знать и помнить одну вещь: я никогда ничего не забываю.
Никогда и ничего.
& Я всегда считал писательство попросту обострением человеческой способности нести чушь.
& Я — существо обыденное и банальное. С грандиозными планами молодости, честолюбием и святым убеждением: я сам себе хозяин и сделаюсь, кем захочу. Но жизнь эту белиберду не слишком-то слушает, идет себе потихоньку, и все тут. Решил то, сделал это, пошел туда, удрал сюда — год за годом, и вот сидишь один-одинешенек на горе, и непонятно, как туда залез и как с нее слезать. Человеческой жизнью правят не великие идеи, а мелкая сиюминутная выгода, самоугождение нижайшего, пошлейшего толка...
& Обстоятельства сплошь и рядом определяют, кем мы становимся и куда попадаем. Мелкие дела. Делишки, детки лени. А потом просыпаешься и видишь: молодые мечты и сорокалетняя реальность — по разные стороны пропасти и дна не видать. Можно заламывать руки и вопить: «Как?» Но ответ-то для вас не секрет, всегда знали. Он впечатан в самое нутро, он и есть нынешний «вы» — куча поблажек своим слабостям.
& Все законники — сплошь циники, исключений я не встречал. Когда проводишь жизнь, изображая внимание и сочувствие к всевозможным мерзавцам, тебе повсюду видится только мерзость. Неизбежная профессиональная хворь.
& Чтобы по-настоящему поверить в дерьмо, нужно его потрогать.
& Люди всегда делают из жизни роман. Не попросту описывают, как было и что стало, а непременно покрутят, заострят то, пригладят это...
& — Во что они верят?
— По ним, этот мир… в общем, он нереальный.
— Разве не со всеми религиями так? — ляпнул я, не удержавшись.
& Конечно, трагедия остается трагедией, какой бы глупостью ни сопровождалась. Горе и смерть всегда бьют в сердце, проламываются к самому нутру сквозь все случайное, нелепое, абсурдное. Но у жизни есть скверная привычка с какой-то извращенной регулярностью преподнести настоящую беду в завершение анекдота. Мы всё ожидаем шекспировских страстей, а вокруг большей частью бесчисленные версии шоу Джерри Спрингера[8] — жалкие, дешевые, грязные.
& Немногие умирают красиво.
& Поразительно, как супружеские пары умудряются превратить каждого встречного в консультанта по семейным проблемам.
& К людям моей профессии редко приходят в спокойном состоянии. Но вся ершистость, слезливость и другие ненужные эмоции пропадают как по волшебству, едва речь заходит о деньгах... Люди всегда ценят простоту и надежность или хотя бы их видимость. А материи проще и очевиднее купли-продажи и придумать трудно.
Раскрытый бумажник — лучшее средство от соплей и истерик.
& Трудно сдержать раздражение, когда видишь, сколько получает желающий твоей помощи, и сравниваешь со своим убогим доходом.
& Гребаные богатеи. Всегда им неловко и стыдно за свой достаток, за свою ухоженность и образованность. Но это, конечно, если сохранилась хоть капля совести.
& Вот оно, неудобство постоянной клоунады. Когда вдруг становится не смешно — а рано или поздно обязательно становится не смешно, — на тебя смотрят будто на незнакомца, чужого сумасброда, не понимая, как с тобой обращаться.
& Ноль последствий — значит, ноль ответственности.
& — Вы можете измениться, да, можете! — так он мне чирикал. — Вам это легче, чем сменить белье!
Он был из тех бойких трепачей, которые все время придумывают для пациентов оправдания и зовут это «терапией».
Комментариев нет:
Отправить комментарий