“Звонок в дверь раздался, когда они еще чаю не попили: на белой скатерти — синие чашки, желтое масло, варенье клубничное грозит перелиться через край хрустальной вазочки, мурлычет патефон, сверкающий чайник пускает солнечных зайчиков, белый хлеб в плетеной корзинке разложен аккуратно, красиво; разрушая симметрию, он взял ломтик хлеба, будто лепесток с ромашки оборвал. ...& Мы, марсиане, не изобретательны: мне никогда бы не пришло в голову, что инструментом адской муки могут стать такие простые предметы: стул, стол, стакан.
& – И «Полеты на другие миры» не читали?
К. довольно равнодушно пожал плечами:
– Каюсь – не читал.
– Не читал Цандера! – старик опять воздел руки к небу. – Он не знает Цандера! Не знает Цандера и собирается строить реактивный двигатель! Цандер – это... Нет-нет. Вам не я нужен. Я вам совершенно не нужен. Вам нужен Цандер. Да-да. Вот с Цандером вы – полетите. На Марс полетите, это уж я вас уверяю.
К. усмехнулся:
– А вы?
– Нет уж, благодарю, – хмыкнул старик и поглубже закутался в одеяло. – Увольте... Да и для чего мне лететь на Марс? Я и так могу быть там в любой миг, когда захочу. Ведь мысль не знает границ, не признает препятствий. Для мысли невозможного – нет...
& Может ли живое существо пройти конвейер и после этого думать о ракетах и мечтать о звездах? И что за сила должна быть у этого существа, если оно способно на такое? Великая раса – да? Но – конвейер, его-то кто придумал? Они же? Нет, я по-прежнему ничего в людях не понимаю.
& Как-то раз, когда Инженеры, по своему обыкновению, поздно вечером Работали Даром...
& Будучи математической моделью, ракета летала как птичка, но при попытке воплотить ее в железе тотчас разваливалась на куски.
& Когда наши разведчики (это было давно) узнали, что обитатели одной далекой планеты (не буду называть ее), являющиеся, как и мы, телепатами, но гораздо более сильными, готовятся мысленно захватить и уничтожить Марс, и сообщили об этом нашему руководству, наше руководство ужасно разволновалось, схватилось за голову, расплакалось, ушло в отставку и со страху умерло, как и добрая половина всех жителей моей бедной планеты. Готовились умереть и все остальные – а что еще можно делать, если тебя хотят убить? – но как-то обошлось: до нас обитатели той планеты, постоянно занятые телепатическим уничтожением друг друга, не добрались и поныне, и мы, успокоившись, стали продолжать жить и расти – тихо расти до того дня, когда кто-нибудь другой пожелает облагодетельствовать или убить нас.
У землян не так: они защищаются. (Тут нам друг друга не понять никогда.) И, защищаясь, убивают; и, убивая, пользуются все более и более совершенным оружием.
& Почему-то люди всегда хотят выглядеть друг перед другом более кровожадными и скучными, чем на самом деле.
& Суть происходящего была ясна даже марсианину: чтобы полюбить подчиненного, превосходящего его умом, начальник должен сам быть очень умен... умнее, чем подчиненный... так что получается парадокс, из которого следует единственный вывод: начальник никогда не полюбит подчиненного, который умнее. Существует ли способ из этой безвыходной ситуации выкрутиться? Оказывается, да: подчиненный должен старательно скрывать свой ум (замечу, забегая вперед, что Л., интеллигентному, ироничному, изящному Л., подобный фокус удавался; но и это не спасло его от гибели).
& Ему, конечно, не нужна была любовь начальника, ему лишь требовалось, чтобы начальник ему не мешал, чтобы предоставил ему свободу – но свободу другому может дать лишь по-настоящему любящий человек.
& Странное дело – наряду с омерзением, которое я должен был отныне испытывать по отношению к обитателям кровавой планеты, в душу мою все глубже проникало совсем иное чувство: любовь и жалость к ним, любовь к тем ее детям, что – немногочисленные, слабые, упрямые – видели дальше других и за ясность своего взгляда – пусть не бесстрашно, не с гордо вскинутой головой, а в тоске и слезах, но все ж жертвовали собою (вещь особенно удивительная для марсианина, ибо мы, ценящие жизнь превыше всего, на подобные поступки ни при каких обстоятельствах не способны), все ж соглашались отдавать свободу и жизнь.
Свою жизнь, замечу, но не чужую.
Ведь не могут же все уподобляться Отцу людей, который принес в жертву Сына, а не Себя.
& Люди любят свои вещи, которые им чем-то дороги. Некоторые люди почему-то больше любят чужие вещи.
& – А что нам остается делать, как не надеяться? Или у вас есть другие варианты?
& Почти все время он лежал с закрытыми глазами и видел таким образом гораздо больше, чем если бы глаза его были открыты. Он видел дочь, мать и жену, видел Инженеров, видел девушек в белых халатах, видел рыжего Ц., видел город в рубиновых звездах и сверкающие мириады звезд иных, видел свои любимые формулы и вожделенные железяки; когда же ему случалось открыть глаза, он видел только обитые досками стены вагона.
Не понимаю, зачем людям нужны глаза, если их души зрячи.
& Представители официальной марсианской науки отрицают предчувствия, но в обыденной жизни, как правило, сплошь да рядом руководствуются ими. Ведь что такое предчувствие? Это когда пораженная чем-то страшным, душа пытается из некоей временной точки дотронуться до себя самой, находящейся в более ранней точке; но помехи во времени куда сильнее, чем в пространстве, и ранняя душа ощущает лишь слабое, едва уловимое прикосновение, смысл которого остается для нее темен.
& – Спасибо, – сказал К.
– Не во что... – равнодушно процедил круглолицый, после чего отвернулся и демонстративно захрапел.
... ...Дорогие земляне! Пожалуйста, исполните мечту К., прилетайте скорей! Марс ждет — с надеждой и любовью...”
Комментариев нет:
Отправить комментарий