Трюм
МЫ ПЕЛИ
“А я еду, а я еду за туманом,
За туманом и за запахом тайги. ...
Ты у меня одна,
словно в ночи луна,
словно в степи сосна,
словно в году весна.
Нету другой такой
ни за какой рекой,
ни за туманами,
дальними странами.
Если друг
оказался вдруг
и не друг, и не враг,
а так.
Идет на взлет по полосе мой друг Серега,
мой друг Серега, Серега Санин.
Сереге Санину легко под небесами,
другого парня в пекло не пошлют.
То взлет, то посадка,то снег, то дожди.
Сырая палатка,и писем не жди.
& Здесь надо сделать перерыв, отложить гитару, затянуться протянутой сигаретой, здесь все молчат, и это молчание в такт, здесь горит свеча в бедной комнате общежития,или фонарь во дворе, или костер в лесу, или автомобильная покрышка в пустыне, здесь еще не решены судьбы, еще бесконечно будущее, еще огромна и могущественна страна,даже если эта мать несправедлива, здесь твоя жизнь ищет свой смысл, твоя любовь жаждет единственное обретение, здесь поколение соединяется в братстве, перед тем как врозь ринуться каждому по тропе трудов и лет, но как связка снопа, как перетяжка прутьев в ветшающей человеческой метле, за тонкой перегородкой памяти всегда здесь звучание и слова, неопределимая значимость настроения и счастливая печаль надежд и грядущих потерь: это ветер времени, воздух эпохи, этот нотный рисунок ложится на душу, как татуировка, и душа твоя томится ощущением неизбежности и непоправимости будущего, проницая грань жизни и смерти и влекомая делами и потерями ценою в жизнь. Короче, хочется выпить и добавить, хочется любви и геройства, хочется гордиться и оплакать величественную и прекрасную трагедию жизни, по возможности собственной. Звенят стаканы, летят искры, мы готовы к судьбе и согласны платить цену, потому что это и есть счастье — платить высшую цену за желанную судьбу.
Уходят, уходят, уходят друзья,
одни в никуда, а другие в князья.
В осенние дни и в весенние дни,
как будто в году воскресенья одни...
Уходят, уходят, уходят, уходят мои друзья.
& Песня — это была свобода. Мы пели только то, что не показывали по телевизору, не слышали по радио, не печатали в книжках и журналах. Если прорывался Высоцкий — это была наша победа: это от нас он пришел и к ним тоже, официальным, но не от них к нам.
Корабли постоят, и ложатся на курс,
но они возвращаются сквозь непогоды.
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю
я коней своих нагайкою стегаю, погоняю!
Уходим под воду
в нейтральной воде.
Мы можем по году
плевать на погоду,
а если накроют
локаторы взвою
по нашей беде!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья!
Спасите наши души, спешите к нам!
& Понимаете, любое время имеет свой музыкальный фон. Свой поэтический задник. И этот нестройный мелодичный гул — сумма внутренних движений народа. Скажи мне, что вы поете, — и я скажу вам, что вы за люди.
& В этих песнях, в этих стихах с нехитрой мелодией было все, что надо: романтика и идеал, любовь и смерть, война и подвиг, юность и старость, тюрьма и родина. Иногда это была очень наивная романтика, очень жестокий надрыв и очень примитивная лиричность. Высокая поэзия мешалась с уличным самопалом, как шампанское с сивухой, но искомый эффект достигался: было хорошо.
Спасибо вам, святители,
что плюнули да дунули,
что вдруг мои родители
зачать меня задумали
в те времена далекие,
теперь почти былинные,
когда срока огромные
брели в этапы длинные!
& Встанем и выпьем поименно за тех, кто вкладывал не уча: что жажда жизни, тоска по счастью, притяжение великих дел и любовь к родине — это одно чувство. Галич, Городницкий, Окуджава, Визбор, Кукин, Анчаров, Клячкин, Ким. Высоцкий. И еще сто...
& Нет — было одно официальное исключение: пели все:
Ваше благородие
госпожа удача,
для кого ты добрая,
а кому иначе.
Девять граммов в сердце
постой, не зови:
не везет мне в смерти —
повезет в любви!
& Обратные примеры были ужасны, когда юные девушки в постукивающих вагонных сумерках затягивали лирично:
Веселей, ребята! Выпало нам
строить путь железный, а короче — БАМ.
& Души требовали песен, а петь можно было только то, что знали... Милых певуний хотелось заткнуть и отдать в детский дом на перевоспитание.
В Кейптаунском порту,
с пробоиной в борту,
«Жаннета» поправляла такелаж!
И не церковь, и не кабак,
и ничего не свято.
Нет, ребята, все не так,
Все не так, ребята!
& Я хотел только сказать, что какое время, такие и песни. Что поешь — то живешь. Нет, ну классик же тоже говорил, типа: ни в чем не выражается душа народа так, как в песнях.
Как на Дерибасовской, угол Ришельевской,
в восемь часов вечера разнеслася весть:
как у нашей бабушки, бабушки-старушки,
четверо налетчиков отобрали честь!
На морском песочке
я Марусю встретил:
в розовых чулочках,
талия в корсете.
И вдали мелькал его челнок
с белыми, как чайка, парусами.
... А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,
и когда наши кони устанут степями скакать,
и когда наши девочки сменят шинельки на платьица, —
не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять.”
Комментариев нет:
Отправить комментарий