& Сзади послышалось противное кряканье, и черный правительственный «мерседес» с мигалкой в сопровождении джипа, напоминающего броневик, бампером проложил себе дорогу сквозь пробку.
– Если когда-нибудь случится новая революция, а она обязательно случится, начнется она с того, что однажды возмущенные водилы выволокут вот такого руководящего гуся из машины и прибьют монтировками. Не булыжник, заметьте, а монтировка – оружие офисного пролетариата!
& – Коллега, вы, может быть, еще и неверующий?
– А вы?
– Я сочувствующий.
– Кому?
– И тем, кто верит, и тем, кто не верит.
– А кому вы сочувствуете больше?
– Всем одинаково.
– Почему?
– Ну как вам сказать... Бог ведь или есть, или Его нет. Так?
– Так.
– Значит, получается: пятьдесят на пятьдесят.
& То были благословенные времена гуманного советского дефицита...
– Почему же это гуманного? – вопросительно проворчал Кокотов.
– Потому что при Советской власти в дефиците были лишь некоторые товары, как тогда говорили, повышенного спроса. А сегодня в дефиците деньги. Следовательно, дефицитом стало то, что можно купить за деньги, значит абсолютно все! Эрго: мы живем в обществе тотального, бесчеловечного дефицита.
& Очередная загадка Советской власти: контроль над доходной идеологической халтурой держали именно диссиденты. Кто писал книжки для серии «Пламенные революционеры»? Окуджава, Давыдов да Аксенов. А вот чистку и мелкий ремонт обуви контролировали ассирийцы. Загадка!
& Мне кажется, померкнувшее сознание мертвецки пьяного человека временно, – подчеркиваю, временно, – отлетает в тот же самый предвечный накопитель, куда прибывают и души тех, кто на самом деле умер. Там они трутся друг о друга и горестно общаются. Только таким, пусть кратким, но невыразимо печальным соседством можно объяснить запредельную тоску, какую ощущаешь, очнувшись после жестокой попойки...
& – Неужели купят? – засомневался я.
– Но ведь ты же купил! – с экзистенциальной грустью, свойственной труженикам прилавка, ответила она.
& – подобно всем влюбленным, утомясь, мы подолгу нежились, искренне удивлялись тому, что на огромной планете, где бессмысленно шныряют туда-сюда миллиарды мужчин и женщин, мы, два сердца, измученных брачным одиночеством, нашли друг друга. Зоя, неплохой математик, начинала вычислять вероятность нашей встречи... Кокотов, вы хоть представляете, насколько ничтожна эта вероятность?
– Нет... – сознался писатель.
– Вам лучше не знать. Разве это не чудо, что два человека, еще вчера не знавшие о существовании друг друга, оказываются столь близки, что стыдно подумать...
& А вообще-то мужья обычно переоценивают свою роль в жизни жен, и главное, их в этом не разубеждать. Так советовала моя мама.
& Если люди не хотят умереть в один день, то и жить, конечно, вместе не стоит. Правда же?
& – Знаете, в чем между нами разница?
– В чем?
– Вы пассивный оптимист. А я активный пессимист. Мир принадлежит активным пессимистам.
& – Ресторан работает по ценам ведомственной столовой. А как же! Вы помните два эпизода, погубивших Советскую власть? Первый: на светофоре таксист въехал в зад черной «волге» секретаря горкома партии, крышка багажника распахнулась, и потрясенные пешеходы увидели пакет с продовольственным заказом, из которого подло торчали два батона сырокопченой колбасы. Начались массовые волнения. А через два дня «Московские новости» напечатали меню столовой ЦК КПСС, где бутерброд с икрой стоил двадцать копеек. Узнав такое, народ взял штурмом цитадель марксизма на Старой площади, и социализм закончился. Однако, подарив нам всем благословенный капитализм, борцы за рынок для своего личного пользования, так сказать, в награду за годы борьбы и лишений оставили себе немного социализма. В таком оазисе социализма мы с вами, друг мой, только что отобедали.
– А если напечатать меню «Царского поезда» в «МК»?
– Бесполезно. Народ уже приучен к несправедливости, как испорченный пионер к содомии, и даже находит в этом удовольствие.
& Писодей дулся, а оживший игровод вел машину с изящным лихачеством, изредка бросая на соавтора косые взгляды, исполненные той лукавой мудрости, какую сообщают индивидууму своевременно выпитые двести граммов хорошей водки.
& Что есть, подумал я, свобода? В сущности, всего лишь приемлемая степень принуждения. Не более. И ради того, чтобы одну степень принуждения, домашнюю, привычную, поменять на другую, еще неведомую, чуждую, я оставлю родную страну? Брошу верную жену, любимых подруг и, наконец, животворный русский бардак, питающий соками наше великое искусство?! Нет! Жить среди этих странных англичан, которые говорят так, точно у них отнялась нижняя челюсть? Любить британских женщин, похожих на переодетых полицейских?! Нет! Никогда!
& Впрочем, Алла Пугачева давно уже приучила нацию к тому, что любые, даже самые неудачные дамские ноги достойны публичного обнажения.
& – Хорошо, допустим, она не одиночка, но вышла за мужчину, которого не любит. Так иногда бывает.
– Скажите лучше: иногда так не бывает. Обезлюбевший брак – драма миллионов.
& – Знаете, у меня на этот счет свое мнение!
– По каждому поводу, коллега, иметь свое мнение так же невозможно, как отращивать новый член для каждой понравившейся женщины. Куда надежней пользоваться мнениями умных людей.
& – Ну, как вы тут?
– Нормально. Это все из-за закуски. Надо было ограничиться солеными огурцами. Вот лежу и думаю: возможно, рай – это пьянство без похмелья, а ад – это похмелье без пьянства. Как вы полагаете?
& – Вообще, я вам хочу сказать, коллега, ту лабораторию, которой Создатель поручил проектировать женщину как биологический вид, возглавлял явный садист. Возможно, сатана.
– Почему?
– И вы еще спрашиваете?! То, что годы творят с красивой женщиной, не сумел бы даже Джек-потрошитель! Девочка, дама и старуха – это три разных биологических вида. Ну сделали бы как у насекомых: гусеница, куколка, бабочка. Или – наоборот. Не помню. Каждая по-своему прекрасна, молода, совершенна! Так нет же, получите: на ваших глазах плодоносное совершенство с атласной кожей, бархатным пахом и сводящими с ума округлостями превращается в морщинистый кожаный мешок, распяленный на артрозных костях...
& Это ведь особое состояние: твоя жена, которую ты, кажется, знаешь до каждого закоулочка и которой обладаешь во всей ее жизненной ежедневности, вдруг надевает новое платье, чтобы идти в театр, или возвращается из парикмахерской с новой прической... И у тебя возникает в сердце странная тревога, ты сознаешь непредсказуемую самостоятельность твоей женщины, ее обидную недопознанность, опасную открытость миру чужих мужчин.
& – Но почему, почему – не хватает? Чего?!
– Не знаю, но чувствую. Талант – это когда чувствуешь, как не должно быть.
& – Вы хорошо себе представляете, что такое тридцатисемилетняя женщина утром в постели? Жена не в счет, она верный соратник по совместному старению и заслуживает сострадательной нежности.
... У вас новый одеколон?”
& Конец второй части
{ Конец второй части? Конец второй части?! Хмм }
Special (перлы Сен-Жон Перса)
Комментариев нет:
Отправить комментарий