Extremely Loud & Incredibly Close

& Oskar Schell: There are more people alive now than have died in all of human history. But the number of dead people is increasing. One day, there isn’t going to be any room to bury anyone anymore. So, what about skyscrapers for dead people that were built down? They could be underneath the skyscrapers for living people that are built up. You could bury people 100 floors down... and a whole dead world could be underneath the living one.

& Oskar: Can’t you even tell me if I’m on the right track? But if you don’t tell me, how can I ever be right?
    Thomas Schell: Well, another way of looking at it is... how can you ever be wrong?

& Oskar: Was there really a Sixth Borough?
    Thomas: Well, as with anything, if you want to believe, you can find reasons to.

& Oskar: If the sun were to explode... you wouldn’t even know about it for eight minutes... because that’s how long it takes for light to travel to us. For eight minutes, the world would still be bright... and it would still feel warm.

& Oskar: Then how do I find the lock that it fits?
    Walt the Locksmith: ... You never know what a key’s gonna fit. There are a million different possibilities. That’s what I love about keys. They all open something. Just one.

& Stan the Doorman: Why aren’t you in school?
    Oskar: They said I know too much already.

& Oskar: I didn’t know what was waiting for me. Although my stomach hurt and my eyes were watering... I made up my mind that nothing, nothing was going to stop me. Not even me.

---

& Oskar: Only humans can cry tears, did you know that?
    Abby Black: Even the elephant in the picture is crying.
    Oskar: It looks like it, but it was probably manipulated in Photoshop.

& Oskar: I don’t take the train. It’s not safe. It’s an obvious target. All public transportation is. You can get blown to pieces by people who don’t even know you.

& Oskar: “Think about nothing.” That’s an oxymoron, like, “now, then.” An oxymoron is when two words contradict each other. My father and I used to have oxymoron wars... Deafening silence. Original copies. Found missing! “Student teacher”? Liquid gas. Clearly confused. Living dead! “Almost exactly.” Genuine imitation. Accidentally on purpose. Jumbo shrimp.

& Oskar: You know, it’s medically impossible to stop talking... unless your vocal cords are taken out or cut... or diseased with carcinoma of the larynx or something. It said, “Otherwise, it is a hysterical reaction... to a singularly traumatic event... in which the person makes a psychological decision not to speak... because speaking would re-create the event.” Just thought you should know.

& Oskar: So many of them had lost something or somebody, Mom...
    Linda Schell: Just like us.

--
+ quotes on the Imdb.

__ The Cinema.

Awake 1x5

Oregon

& Michael: Maybe we should take the freeway.
    Rex: It says the freeway’s worse.
    Michael: How can it be worse than not moving?
    Rex: Maybe you go backwards.

& Agent Elizabeth Santoro: Still, it gets me out of Portland for a while.
    Michael: I hear it’s nice up there...
    Santoro: Who told you that? All it ever does is rain. Imagine London, but full of hippies.

& Michael: She’s just visiting. It’s not a realistic option.
    Dr. Lee: Is that what she’s been saying, or is that what you’ve been hearing? Confirmation bias makes us susceptible* to hearing only things that reinforce our opinion, and the more closely held our opinion, the more selective we seem to be about the things that we pay attention to.

& Dr. Lee: Unfortunately, Detective, the reality is that this is the way most marriages die... Not with epic rounds of screaming matches, not with threats or ultimatums, but with two people who wander slowly away from one another without a word. They completely forget what it really means to be together until one day, they look up and they discover... there’s no way back.

---

& Vega: L.A. is perfect.
    Michael: Yeah?
    Vega: Yeah. I went out with an actress the other day who asked me to help her memorize lines. She said the only way that she could get into the part was to strip away everything that wasn’t part of the character, so she gets naked and reads a script to me for an hour and a half. I mean, you cannot find that in Oregon.
    Michael: She read to you?
    Vega: Naked.
    Michael: You and I have different definitions of “perfect.”

& Michael: This thing works because I make it work. And nothing’s gonna change that. I won’t let it.

& Gemini: You see, that’s the thing about guys like you and me. There’s no other way for us to be. You take away what makes us us, and what’s left?.. No, don’t let them do that to you. The world needs a few of us to see it... Sideways. Sweet dreams, Detective Britten... And speaking just for myself, I’d be very disappointed if you woke up.

--
susceptible — восприимчивый; чувствительный

On the Imdb.

Юрий Поляков — Гипсовый трубач: дубль два (3/3)

Начало

Как говорил великий Сен-Жон Перс

&  – Эх, Андрей Львович, голубчик, верно сказал старый хрыч Сен-Жон Перс: дружба не покупается, но она продается.

&  Кстати, старый эротоман Сен-Жон Перс разделял женщин на четыре подвида: скромница со скромным телом, скромница с призывным телом, призывница со скромным телом и, наконец, призывница с призывным телом.

&  – В чем противоречие?
    – Ни в чем! Разве только в том, что прокурора в интимные минуты волнуют воспоминания о начинающем правонарушителе.
    – Это не противоречие, коллега, это как раз то, что Сен-Жон Перс называл бахромой жизни.

&  как сказал Сен-Жон Перс, вся жизнь художника есть лишь пища для солитера вдохновенья.

&  – Правда, как сказал Сен-Жон Перс, – продукт скоропортящийся и длительному хранению не подлежит!

&  – Снимите моего «Гипсового трубача». Вы же сами говорили: там есть точные детали времени...
    – Детали снимать нельзя, мил человек! Нель-зя! Что говорил Сен-Жон Перс об этом?
    – Что?
    – Талант ходит с микроскопом, а гений с телескопом.
    – Вы, как я понимаю, с телескопом?
    – Правильно! Я вам не Сокуров, чтобы экранизировать собственное занудство! И я вам не Федя Бондарчук, чтобы фарцевать патриотизмом! Мне нужен расчисленный хаос бытия! Мне нужна история жизни, понимаете? В головах остаются только истории! Вы помните список кораблей в «Илиаде»?

&  – Конечно, после Ельцина Володе пришлось оставить большой теннис. Возникла даже дилемма: что теперь – горные лыжи или футбол? Он выбрал футбол и не ошибся. Как мудро заметил Сен-Жон Перс, судьба – это выбор.

&  – Поймите, Андрей Львович, в искусстве всегда должна быть обида! Всегда. Но мелкое, дежурное искусство обижается только на свое время. А большое, настоящее искусство обижается на вечность!
    – Это ваш Сен-Жон Перс сказал?
    – Конечно же он, златодумец!

&  – Андрей Львович, вспомните завет Сен-Жон Перса: воздержание – прямой путь к человеконенавистничеству!

---

&  – Как сказал Сен-Жон Перс, здоровье в ногах. И умер он на пробежке... А вас, коллега, я жду в авто!

&  Как говорил Сен-Жон Перс, вино помогает мечтать, но мешает делать мечту былью! По-французски это звучит гораздо изящнее...

&  – Как говаривал Сен-Жон Перс, привычка свыше нам дана!
    – Это Пушкин... – робко возразил Кокотов.
    – Слушайте, с вами, писателями, невозможно разговаривать. Чуть что – сразу Пушкин или Бродский! Просто какой-то нездоровый фетишизм!

&  Как сказал Сен-Жон Перс, зависть – геморрой сердца.

&  – Держитесь, коллега! Сен-Жон Перс говорил: «Разочарование – родина вдохновения».

&  Сен-Жон Перс настоятельно советовал: с договором, как и с женщиной, прежде чем расписаться, надо переспать…

&  Как сказал Сен-Жон Перс, герой может напиться лишь на могиле врага.

&  – А вот интересно, почему шпионами чаще всего оказываются атташе по культуре?
    – Потому что культура – вообще дело подловатое. А вам, дорогой Андрей Львович, я хочу напомнить известные слова Сен-Жон Перса: «Современная культура похожа на огромную ассенизационную станцию, в одном из закоулков которой по нелепой прихоти разместили крошечную парфюмерную лабораторию».

&  – Ну вот! Ну конечно! Вот, примечание к параграфу 6.2., в самом низу, крошечными буковками. А ведь Сен-Жон Перс предупреждал человечество: мелкий шрифт – орудие мошенников!

&  Как сказал Сен-Жон Перс, все измены начинаются с клятв в верности.

&  Как справедливо заметил Сен-Жон Перс, в мире мало людей, умеющих красиво любить. Но людей, умеющих красиво разлюбить, еще меньше.

&  Прав Сен-Жон Перс: история, как убийца, любит возвращаться на место преступления, чтобы посмеяться!

&  Римма грустно улыбнулась и пошла прочь, молодо покачивая пожилыми бедрами. А я долго смотрел ей вслед, вспоминая слова Сен-Жон Перса: «Время – самый медленный и самый разрушительный ураган!»

&  – Тот самый! Жизнь, Андрей Львович, как заметил неутомимый Сен-Жон Перс, – трагедия, сочиненная комедиографом. Только большим художникам удается передать эту глумливую странность бытия. Обычно или зубоскалят, или рыдают. Настоящее искусство – плачущая улыбка, как в финале «Ночей Кабирии»...

&  Прав Сен-Жон Перс: свобода – это путь к рабству!

&  – Сен-Жен Перс сказал: «Банальность – это пульсирующая матка новизны».

&  – Хороший писатель – раб замысла, как верно заметил Сен-Жон Перс.

&  – Недаром Сен-Жон Перс говаривал: «Богатство – это узаконенное преступление!».

&  Сен-Жон Перс говаривал: «Женское одиночество – это Клондайк для мужчин».

Гипсовый трубач—3 (будет? (בהנ"ו))

Mad Men 5x11

The Other Woman

& Stan: ’Jaguar, the mistress who’ll do things your wife won’t.’
    Don: What did I say before? The client doesn’t want to hear the word mistress. Salesmen can use it, but the campaign can’t.
    Michael: ... Jaguar, you’ll love it when you’re in it.
    Don: You know what? Let’s take a break.

& Rennet, Jaguar executive: I’m a hard man to please. I always feel like someone should go the extra mile.
    Pete: We’re open to anything your heart desires.
    Rennet: Well, the other day when we were all touring your offices, our guide was a dynamite redhead.
    Ken: Joan Harris.
    Rennet: Built like a B-52.
    Pete: Yeah, we know who you’re talking about.
    Rennet: Well, I sure would like the opportunity to get to know her better...

& Ken: So you like redheads? I think I know some.
    Rennet: I like that redhead. And I think she and I would both welcome the opportunity to spend a night together.
    Pete: Well, you could ask her out. It wouldn’t be a conflict.
    Rennet: No, I’m kind of shy. All I’m saying is, if it happens, it would make me happy. If it doesn’t, well... no guarantees in life, right?

& Pete: He said he was crazy about you and then he just asked. And then I thought we were past it, but right before we put him in a cab, he said it again and it was quite conditional... A night with you or no vote.
    Joan: Well, I’m sorry to hear that.
    Pete: Anyway, if you can think of some way to break the news to the company that we’re out of this, I’d really appreciate it...
    Joan: You’re unbelievable.

& Pete: It’s just... It seems to me that there’s something that could be worth the sacrifice. We’re talking about a night in your life. We’ve all had nights in our lives where we’ve made mistakes for free.
    Joan: You’re talking about prostitution.
    Pete: I’m talking about business at a very high level.

& Pete: This was an act of desperation. I hope I haven’t insulted you. That’s all that matters to me.
    Joan: I understand.

& Pryce: You have some nerve to even ask her!
    Pete: That’s right. And you should be thanking me because we’ve come too far and are too close to turning this place into what it should be. Now we’re going to walk away? Over what?
    Don: He’s one guy and we can win it without him. End of discussion.

& Pryce: ... Well, why don’t I... Look into it to see what we can afford so you may approach her in the morning with something definitive?
    Pete: So, we’re 75% of this company. There’s no need to create a conspiracy by having a vote, is there?
    Roger: Don’t fool yourself. This is some very dirty business.
    Cooper: Let her know she can still say no.

---

& Stan: You want to help us out? Throw some taglines at the wall?
    Megan: How about... “Jaguar, it’s your problem, not mine.”

& Joan: Tell them I want a partnership, not silent, comprising 5% of the business.
    Pete: Well...
    Joan: There’s no negotiation.
    Pete: Okay.
    Joan: I want documents by the end of the day.

& Joan: I’m not guaranteeing results.
    Pete: I don’t think he’ll have trouble performing. He’s quite ardent.
    Joan: I meant winning the business.
    Pete: Yes. Of course.

& Joan: Which one is he?
    Pete: He’s not bad.
    Joan: He’s doing this.

& Don: I don’t want it like this.
    Pete: It was her idea.

& Don: And if we don’t get Jaguar, so what? Who wants to be in business with people like that?
    Joan: I was told everyone was on board...
    Don: I said no and they voted when I left the room.
    Joan: You’re a good one, aren’t you?

& Herb: I feel like a sultan of Araby and my tent is graced with Helen of Troy.
    Joan: Those are two different stories.

& Herb: You know, I don’t know how much longer I can restrain myself. Let me see ’em.

& — All I want to know is, you must have heard some pretty terrible things about me from Don Draper’s mouth. But why would you want to play for the other team?
    Peggy: It’s not a game. It’s my career.

& Peggy: I want you to know that the day you saw something in me... My whole life changed. And since then, it’s been my privilege to not only be at your side, but to be treated like a protegee and for you to be my mentor and my champion.
    Don: But?..
    Peggy: But... I think I’ve reached a point where it’s time for me to have a new experience.

You Really Got Me — The Kinks

girl, you really got me going
you got me so I don’t know what I’m doing now
yeah, you really got me now
you got me so I can’t sleep at night

--
On the Imdb

__ It's became more and more dirty.

Bending the Rules

& Nick Blades: My head...

& — Move. Move. I said move.
    Blades: First of all, A, I’m a cop. B, we’re in New Orleans and it’s July. Doesn’t it get itchy? Sweaty?..

& Blades: What happened?
    Theo Gold: Two policemen kidnapped and tased me. Friends of yours, I presume.
    Blades: I’ve never been tased myself.
    Theo: Imagine the worst dental appointment of all time.

& Theo: Where did you get a gun, Dad?
    Herb Gold: I bought it. Five, maybe seven years ago.
    Theo: Why?
    Herb: Same reason everybody buys one... It’s a crazy world out there, son. And I got like 30 percent off.

---

& Blades: Feel free to call me any time within the next five minutes.

& Herb: Tell me again. Who are you?
    Theo: Blades is the corrupt police officer. I’m the prosecutor in the case.
    Herb: That is very interesting.
    Blades: Your son’s a great lawyer.

& Garcia: Why the hell isn’t Blades picking up?
    Theo: I don’t know. Am I supposed to know?

--
On the Imdb.

__ How? How did I get trapped in this crap...

Юрий Поляков — Гипсовый трубач: дубль два (2/3)

Начало

&  Сзади послышалось противное кряканье, и черный правительственный «мерседес» с мигалкой в сопровождении джипа, напоминающего броневик, бампером проложил себе дорогу сквозь пробку.
    – Если когда-нибудь случится новая революция, а она обязательно случится, начнется она с того, что однажды возмущенные водилы выволокут вот такого руководящего гуся из машины и прибьют монтировками. Не булыжник, заметьте, а монтировка – оружие офисного пролетариата!

&  – Коллега, вы, может быть, еще и неверующий?
    – А вы?
    – Я сочувствующий.
    – Кому?
    – И тем, кто верит, и тем, кто не верит.
    – А кому вы сочувствуете больше?
    – Всем одинаково.
    – Почему?
    – Ну как вам сказать... Бог ведь или есть, или Его нет. Так?
    – Так.
    – Значит, получается: пятьдесят на пятьдесят.

&  То были благословенные времена гуманного советского дефицита...
    – Почему же это гуманного? – вопросительно проворчал Кокотов.
    – Потому что при Советской власти в дефиците были лишь некоторые товары, как тогда говорили, повышенного спроса. А сегодня в дефиците деньги. Следовательно, дефицитом стало то, что можно купить за деньги, значит абсолютно все! Эрго: мы живем в обществе тотального, бесчеловечного дефицита.

&  Очередная загадка Советской власти: контроль над доходной идеологической халтурой держали именно диссиденты. Кто писал книжки для серии «Пламенные революционеры»? Окуджава, Давыдов да Аксенов. А вот чистку и мелкий ремонт обуви контролировали ассирийцы. Загадка!

&  Мне кажется, померкнувшее сознание мертвецки пьяного человека временно, – подчеркиваю, временно, – отлетает в тот же самый предвечный накопитель, куда прибывают и души тех, кто на самом деле умер. Там они трутся друг о друга и горестно общаются. Только таким, пусть кратким, но невыразимо печальным соседством можно объяснить запредельную тоску, какую ощущаешь, очнувшись после жестокой попойки...

---

&  – Неужели купят? – засомневался я.
    – Но ведь ты же купил! – с экзистенциальной грустью, свойственной труженикам прилавка, ответила она.

&  – подобно всем влюбленным, утомясь, мы подолгу нежились, искренне удивлялись тому, что на огромной планете, где бессмысленно шныряют туда-сюда миллиарды мужчин и женщин, мы, два сердца, измученных брачным одиночеством, нашли друг друга. Зоя, неплохой математик, начинала вычислять вероятность нашей встречи... Кокотов, вы хоть представляете, насколько ничтожна эта вероятность?
    – Нет... – сознался писатель.
    – Вам лучше не знать. Разве это не чудо, что два человека, еще вчера не знавшие о существовании друг друга, оказываются столь близки, что стыдно подумать...

&  А вообще-то мужья обычно переоценивают свою роль в жизни жен, и главное, их в этом не разубеждать. Так советовала моя мама.

&  Если люди не хотят умереть в один день, то и жить, конечно, вместе не стоит. Правда же?

&  – Знаете, в чем между нами разница?
    – В чем?
    – Вы пассивный оптимист. А я активный пессимист. Мир принадлежит активным пессимистам.

&  – Ресторан работает по ценам ведомственной столовой. А как же! Вы помните два эпизода, погубивших Советскую власть? Первый: на светофоре таксист въехал в зад черной «волге» секретаря горкома партии, крышка багажника распахнулась, и потрясенные пешеходы увидели пакет с продовольственным заказом, из которого подло торчали два батона сырокопченой колбасы. Начались массовые волнения. А через два дня «Московские новости» напечатали меню столовой ЦК КПСС, где бутерброд с икрой стоил двадцать копеек. Узнав такое, народ взял штурмом цитадель марксизма на Старой площади, и социализм закончился. Однако, подарив нам всем благословенный капитализм, борцы за рынок для своего личного пользования, так сказать, в награду за годы борьбы и лишений оставили себе немного социализма. В таком оазисе социализма мы с вами, друг мой, только что отобедали.
    – А если напечатать меню «Царского поезда» в «МК»?
    – Бесполезно. Народ уже приучен к несправедливости, как испорченный пионер к содомии, и даже находит в этом удовольствие.

&  Писодей дулся, а оживший игровод вел машину с изящным лихачеством, изредка бросая на соавтора косые взгляды, исполненные той лукавой мудрости, какую сообщают индивидууму своевременно выпитые двести граммов хорошей водки.

&  Что есть, подумал я, свобода? В сущности, всего лишь приемлемая степень принуждения. Не более. И ради того, чтобы одну степень принуждения, домашнюю, привычную, поменять на другую, еще неведомую, чуждую, я оставлю родную страну? Брошу верную жену, любимых подруг и, наконец, животворный русский бардак, питающий соками наше великое искусство?! Нет! Жить среди этих странных англичан, которые говорят так, точно у них отнялась нижняя челюсть? Любить британских женщин, похожих на переодетых полицейских?! Нет! Никогда!

&  Впрочем, Алла Пугачева давно уже приучила нацию к тому, что любые, даже самые неудачные дамские ноги достойны публичного обнажения.

&  – Хорошо, допустим, она не одиночка, но вышла за мужчину, которого не любит. Так иногда бывает.
    – Скажите лучше: иногда так не бывает. Обезлюбевший брак – драма миллионов.

&  – Знаете, у меня на этот счет свое мнение!
    – По каждому поводу, коллега, иметь свое мнение так же невозможно, как отращивать новый член для каждой понравившейся женщины. Куда надежней пользоваться мнениями умных людей.

&  – Ну, как вы тут?
    – Нормально. Это все из-за закуски. Надо было ограничиться солеными огурцами. Вот лежу и думаю: возможно, рай – это пьянство без похмелья, а ад – это похмелье без пьянства. Как вы полагаете?

&  – Вообще, я вам хочу сказать, коллега, ту лабораторию, которой Создатель поручил проектировать женщину как биологический вид, возглавлял явный садист. Возможно, сатана.
    – Почему?
    – И вы еще спрашиваете?! То, что годы творят с красивой женщиной, не сумел бы даже Джек-потрошитель! Девочка, дама и старуха – это три разных биологических вида. Ну сделали бы как у насекомых: гусеница, куколка, бабочка. Или – наоборот. Не помню. Каждая по-своему прекрасна, молода, совершенна! Так нет же, получите: на ваших глазах плодоносное совершенство с атласной кожей, бархатным пахом и сводящими с ума округлостями превращается в морщинистый кожаный мешок, распяленный на артрозных костях...

&  Это ведь особое состояние: твоя жена, которую ты, кажется, знаешь до каждого закоулочка и которой обладаешь во всей ее жизненной ежедневности, вдруг надевает новое платье, чтобы идти в театр, или возвращается из парикмахерской с новой прической... И у тебя возникает в сердце странная тревога, ты сознаешь непредсказуемую самостоятельность твоей женщины, ее обидную недопознанность, опасную открытость миру чужих мужчин.

&  – Но почему, почему – не хватает? Чего?!
    – Не знаю, но чувствую. Талант – это когда чувствуешь, как не должно быть.

&  – Вы хорошо себе представляете, что такое тридцатисемилетняя женщина утром в постели? Жена не в счет, она верный соратник по совместному старению и заслуживает сострадательной нежности.

  ... У вас новый одеколон?”

&  Конец второй части
{ Конец второй части? Конец второй части?! Хмм }

Special (перлы Сен-Жон Перса)

Game of Thrones 2x9

Blackwater

& Matthos: This is the Royal Fleet. And you’re not a smuggler anymore, you’re the high captain.
    Davos: Of course there are several Royal Fleets at the moment...
    Matthos: Not after tonight. When the sun rises, Stannis will sit on the Iron Throne... and you will be his Hand.
    Davos: Gods be good.
    Matthos: God. Father, there is only one and he watches over us.
    Davos: But not over them?..

& Shae: Are you afraid, my lion?
    Tyrion: If the city falls, Stannis will burn every Lannister he can find... Of course I’m afraid.
    Shae: I won’t let them hurt you.
    Tyrion: I’m a Lannister. I don’t have a choice in all this.

& Shae: Do you remember what you said when you met me in your tent?.. That I should make love to you like it was your last day on this earth.

& Cersei: Be careful on the stairs, Grand Maester. There are so many.

& Bronn: It’s warm in here. We’ve got beautiful women and good brown ale. Plenty for everyone. And all you want is to put one of us in the cold ground with no women to keep us company.
    Clegane: Oh, there’s women in the ground. I put some there myself. So have you. You like fucking and drinking and singing. But killing... killing’s the thing you love. You’re just like me... Only smaller.
    Bronn: And quicker.

& Bronn: One more drink before the war? Shall we?

& Varys: I’ve always hated the bells...

& Varys: I’m not entirely sure what you’re suggesting.
    Tyrion: I’m entirely sure you’re entirely sure what I’m suggesting.

& Tyrion: I’m not escaping. Strange as it sounds, I’m the captain of the ship. And if the ship goes down, I go with her.
    Varys: That is good to hear. Though I’m sure many captains say the same while their ship is afloat...

& Varys: You don’t believe in the old powers, My Lord?
    Tyrion: Blood spells, curses, shape-shifting... what do you think?
    Varys: I think you believe in what you see and in what those you trust have seen. You probably don’t entirely trust me...
    Tyrion: Mm, don’t take it personally. I don’t entirely trust myself.
    Varys: And yet I have seen things and heard things... things you have not, things I wish I had not.

& Varys: I don’t believe I’ve ever told you how I was cut.
    Tyrion: No, I don’t believe you have.
    Varys: One day I will.

& Varys: The dark arts have provided Lord Stannis with his armies and paved his path to our door. For a man in service to such powers to sit on the Iron Throne, I can think of nothing worse... And tonight, I believe you are the only man who can stop him.

& Bronn: Do you know how to use that?
    Tyrion: I chopped wood once. No. I watched my brother chopping wood.
    Bronn: I saw you kill a man with a shield. You’ll be unstoppable with an axe.

& Bronn: Don’t get killed.
    Tyrion: Nor you, my friend.
    Bronn: Oh, are we friends now?
    Tyrion: Of course we are. Just because I pay you for your services doesn’t diminish our friendship.
    Bronn: Enhances it, really.
    Tyrion: Oh, enhances... Fancy word for a sellsword.

& Sansa: I will pray for your safe return, My Lord.
    Tyrion: Will you?
    Sansa: Just as I pray for the King’s.

& Shae: Some of those boys will never come back.
    Sansa: Joffrey will. The worst ones always live.

& Joffrey: If I tell the Hound to cut you in half, he’ll do it without a second thought.
    Tyrion: That would make me the Quarterman.

& Tyrion: I’ve never much liked my head, but I don’t want to see it removed just yet.

---

& Sansa: I don’t know why she wants me here. She’s always saying how stupid I am. She hates me.
    Shae: Maybe she hates you less than she hates everyone else.

& Sansa: What’s he doing here?
    Cersei: Ser Ilyn? He’s here to defend us. When the axes smash down those doors, you may be glad to have him.
    Sansa: But we have guards to defend us.
    Cersei: Guards we have paid. Should the city fall, they’ll be the first ones out of the doors.

& Cersei: The only way to keep the small folk loyal is to make certain they fear you more than they do the enemy. Remember that if you ever hope to become a queen.

& Stannis: Prepare to land.
    — Your Grace... We’re too far from the gates. The fire, their archers... hundreds will die.
    Stannis: Thousands.

& Stannis: Come with me and take this city!

& Cersei: What are you doing?
    Sansa: Praying.
    Cersei: You’re perfect, aren’t you? Praying... What are you praying for?
    Sansa: For the Gods to have mercy on us all.
    Cersei: Oh. On all of us? {...} ’Praying to the Gods to have mercy on us all.’ The Gods have no mercy. That’s why they’re Gods.

& Sansa: ... And if the city should fall?
    Cersei: You’d like that, wouldn’t you?.. The Red Keep should hold for a time, long enough for me to go to the walls and yield to Lord Stannis in person. If it were anyone else outside those gates, I might have hoped for a private audience. But this is Stannis Baratheon. I’d have a better chance of seducing his horse... Have I shocked you, little dove? Tears aren’t a woman’s only weapon. The best one’s between your legs. Learn how to use it.

& Clegane: Let’s go. Stannis is sending us fresh meat.

& Clegane: Any man dies with a clean sword, I’ll rape his fucking corpse.

& Cersei: Jaime was taught to fight with sword and lance and mace, and I was taught to smile and sing and please. He was heir to Casterly Rock and I was sold to some stranger like a horse to be ridden whenever he desired.
    Sansa: You were Robert’s queen.
    Cersei: And you will be Joffrey’s. Enjoy.

& Cersei: When I told you about Ser Ilyn earlier, I lied. Do you want to hear the truth?.. You want to know why he’s really here? He’s here for us. Stannis may take the city, he may take the throne, but he will not take us alive.

& Joffrey: Dog, I command you to go back out there and fight!
    Tyrion: You’re Kingsguard, Clegane. You must beat them back or they’re going to take this city... your king’s city.
    Clegane: ...Fuck the Kingsguard. Fuck the city. Fuck the King.

& Tyrion: Don’t fight for your king and don’t fight for his kingdoms. Don’t fight for honor. Don’t fight for glory. Don’t fight for riches, because you won’t get any. This is your city Stannis means to sack. That’s your gate he’s ramming. If he gets in, it will be your houses he burns, your gold he steals, your women he will rape... Those are brave men knocking at our door. Let’s go kill them.

& Clegane: The lady is starting to panic.
    Sansa: What are you doing here?!
    Clegane: Not here for long. I’m going.
    Sansa: Where?
    Clegane: Someplace that isn’t burning.

& Clegane: Do you want to go home?
    Sansa: I’ll be safe here. Stannis won’t hurt me.
    Clegane: Look at me. Stannis is a killer. The Lannisters are killers. Your father was a killer. Your brother is a killer. Your sons will be killers someday. The world is built by killers. So you’d better get used to looking at them.

& Sansa: You... won’t... hurt... me.
    Clegane: No, little bird, I won’t hurt you.

The Rains of Castamere

“And who are you,” the proud lord said
“that I must bow so low?
Only a cat of a different coat
that’s all the truth I know.
In a coat of gold or a coat of red
a lion still has claws
and mine are long and sharp, My Lord
as long and sharp as yours.”
And so he spoke, and so he spoke
that Lord of Castamere
but now the rains weep o’ver his hall
with no one there to hear.
Yes, now the rains weep o’er his hall
and not a soul to hear.

--
On the Imdb.

__ Awesome episode.

Юрий Поляков — Гипсовый трубач: дубль два (1/3)

Гипсовый трубач, или конец фильма (Гипсовый трубач—1)

Гипсовый трубач — 2

  “История эта продолжилась утром, когда жизнь еще имеет хоть какой-то смысл. ...

&  Четыре типа писателей. Первые, их большинство, записывают заурядные мысли случайными словами. Вторые для заурядных мыслей находят-таки точные слова. Третьи глубокие мысли излагают случайными словами. И лишь четвертые, а их единицы, способны выразить глубокие мысли точными словами.

&  Готовя себя к творческому подвигу, автор «Русалок в бикини» сидел, глядя на чуть подрагивающую белизну экрана, и вяло гнал от себя фантазии о мировом триумфе будущего фильма. Перед этой непорочной пустотой он испытывал особенный трепет, о котором хорошо сказал знаменитый сетевой поэт Макс Энтеров:

О белый космос монитора,
Панельных символов оскал!
Тебя, о чистый файл мой, скоро,
Ах, очень скоро, страшно скоро
Загадит мыслящий фекал!

&  – Потому что «любить иных тяжелый крест...»
    – Да, любовь это самый мучительный способ быть счастливым...
    – Роскошная мысль. Ваша?
    – Нет, Сен-Жон Перса... – зачем-то соврал Кокотов.

&  Вы не представляете, на что способна правильная девочка из ненависти к своей правильности!

&  Женская верность – такой же каприз, как и измена.

&  – А я вот не пойду!
    – Нет, вы идите! Для мужчины работа всегда на первом месте. Мама говорит: «Труд делает мужчину человеком!»

&  Отраженное счастье – удел многих.

&  На зубах, знаете, люди не экономят, ибо именно зубы постоянно напоминают нам о том, что сделаны мы, мой друг, черт знает из чего, а жизнь наша есть ежеминутное разрушение плоти.

---

&  – О, это знаменитый Вова из Коврова.
    – Он кто?
    – Хороший человек.
    – А по профессии?
    – Хороший человек – это и есть профессия...

&  – А выпечка-то у вас вчерашняя. Нехорошо!
    Официанты потупились и промолчали с лютой покорностью дворни, уже наточившей на барина топоры...

&  – Нет, мой друг, не прогулки вас ждут за гробом, а упорный труд! Мне, знаете, иногда кажется, на том свете мы все будем работать над ошибками.

&  – В аду, дорогой Андрей Львович, вас заставят проживать жизни тех, кому вы напакостили! Станете, к примеру, матерью-одиночкой, брошенной мужем без денег в период лактации. {...} Вспомните, вам когда-нибудь хотелось человека, предавшего, обобравшего, надувшего вас, – задушить, разорвать в клочья, порубить на мелкие кусочки?
    – Ну, в известной мере...
    – Так вот, все эти воображаемые мстительные кары в аду грешники испытают наяву! Если, скажем, за всю твою подлую жизнь полторы тысячи человек мысленно дали тебе пощечину, а девятьсот мечтали плюнуть в лицо, ты обязательно получишь эти полторы тысячи оплеух и девять сотен плевков. Будешь стоять, а они будут идти и наотмашь хлестать по щекам, будут идти и плеваться. Отсюда, кстати, заповедь: ударили по левой – подставь правую, чтобы левая хоть чуть-чуть отдохнула...

&  – А на что вы, кстати, жалуетесь?
    – Так, ни на что...
    – Смотрите, коллега, незнание симптомов не освобождает от заболевания!

&  Регистратура выглядела как рецепция дорогого отеля, а касса была отделена пуленепробиваемым стеклом; за ним виднелось девичье лицо, печальное, как и у всех, кто считает чужие деньги.

&  Мимо сновали хорошенькие, как на подбор, медсестры, проходили с неторопливой целеустремленностью врачи, пробредали пациенты, которых можно было разделить на три категории. Первые, энергичные, уверенные в себе, всем видом показывали: мы пришли сюда лишь затем, чтобы улучшить свое и без того отменное здоровье, а также развеять некоторые пустяковые сомнения. Вторые были растеряны, на лицах то появлялся, то исчезал ужас поставленного диагноза, и этот ужас, перегорая, постепенно оборачивался угрюмой верой в медицину. Третьи уже ничему не верили, почти примирились со скорым исчезновением и медленно шаркали, храня тайну этого невозможного примирения глубоко в себе...

&  Одноклассники – это твое первое человечество. Десять лет ты изо дня в день встречаешься с одними и теми же маленькими людьми, вы вместе страдаете, забивая голову необходимым мусором знаний, взрослеете, на глазах друг у друга превращаясь из неусидчивых наивных мальчиков и девочек в юношей и девушек, уже почти готовых к разрушительной тайне любви. Именно с одноклассниками ты впервые переживаешь все то, что потом, повторяясь, будет вдохновлять, будоражить, корежить и уничтожать твою взрослую жизнь. Первые радости, огорчения, привязанности, дружбы, влюбленности, клятвы, измены, – все, все оттуда, из школьного класса! Даже первая смерть – и она оттуда...

&  Жизнь, в сущности, – чудовищная, но, увы, одобренная жестоким Творцом подлость по отношению к человеческому телу, стареющему быстро и отвратительно. Но еще страшней и нелепей – когда по ночам в развалинах плоти бродят, светясь, призраки молодых желаний и надежд.

&  Наукой доказано: умственные способности взрослой хрюшки достигают уровня четырехлетнего ребенка, что не так уж и плохо для будущего окорока.

&  Жена, разрешающая мужу все, как правило, позволяет себе еще больше.

&  Конечно, смерть – сама по себе жуткая несправедливость, но пока она неизбежна для всех, это уравнивает, утешает – и можно смириться. Все там будем! А если не все? Мир разделится на две касты: бедные останутся смертными, а богатые купят себе вечность. У Абрамовича будут не только яхты и «Челси», он к тому же еще никогда не умрет! Ну уж нет! Начнется даже не классовая, а межвидовая схватка за право на бессмертие, которого, как обычно, на всех не хватит. И тогда неудачники объявят войну вечности, потребуют отмены бессмертия – ради справедливости и тленного равенства. И, конечно, победят, как уже победили однажды бессмертных эллинских богов, променяв их на щуплого распятого Христа.

Окончание

Салман Рушди — На юге

  “День, когда Младший упал, начался так же, как любой другой день: взрыв тепла, разбегающегося воздушными волнами, трубный голос солнца, неостановимый прибой транспорта, молитвенное пение вдалеке, дешевая киношная музыка этажом ниже, громкий танцевальный номер с трясением бедрами по телевизору у соседа, детский плач, материнский окрик, хохот по неизвестной причине, алые плевки, велосипеды, свежезаплетенные косички школьниц, запах крепкого сладкого кофе, зеленое крыло, мелькнувшее на дереве. ...

&  Бедняки – пуритане что днем, что ночью.

&  – Во-первых, юг – это фикция, существующая только потому, что все на нее согласились. Допустим, землю представляли бы не так, а наоборот. Тогда мы были бы северяне! Вселенная не понимает верха и низа. И собака не понимает. Для собаки нет ни юга, ни севера. В этом смысле стороны света похожи на деньги, которые имеют цену только потому, что люди так условились.

&  «В конце жизни, – жаловался Старший Младшему, у которого часто спасался от визгливых орд своей и жениной кровной родни, – самым отвратительным кажется запах ее милого начала: нагрудничков, ленточек, нагретого молочка в бутылочках и распускающих вонь, присыпанных тальком задиков». Младший не мог удержаться, чтобы не ответить: «Скоро и ты станешь беспомощным. Тебе тоже понадобится посторонняя помощь для отправления телесных надобностей. Младенчество – не только наше прошлое, но и будущее». Гневное выражение лица Старшего показало, что стрела попала в цель.

---

&  Для Старшего поход за пенсией был актом, подтверждающим его заслуги сколь бы ни была мала недельная сумма, она означала благодарность общества за труды его жизни. А для Младшего этот поход был актом вызова. «Я для вас пустое место, – сказал он однажды в лицо человеку за решеткой. – Деньги получил, и проваливай. Но придет и ваша очередь стоять там, где я стою. Поймете тогда». Одна из немногих привилегий дряхлого возраста – возможность резать правду матку даже незнакомым людям. Никто не велит тебе заткнуться, и лишь немногим хватает духу ответить. Они думают, приходило порой в голову Младшему, что нет смысла спорить с теми, кто вот вот протянет ноги. Он понимал природу презрения в глазах почтового работника. Это было презрение жизни к смерти.

&  Они стояли, вцепившись в перила, и пыхтели. Младший находился ниже Старшего, он уже миновал площадку третьего этажа. Это был их обычный способ спускаться – на расстоянии друг от друга, чтобы, если один упадет, он не сбил с ног второго. Они были слишком ненадежны, чтобы доверять друг другу. Доверие – тоже возрастная привилегия.

&  Во дворе они немного передохнули под деревом «золотой дождь». На их глазах оно из крохотного саженца вымахало на свои нынешние великолепные двадцать метров. Его быстрый рост, хотя они об этом никогда не говорили, был им неприятен, поскольку намекал на скоротечность всего и вся...
    – Теперь оно перестало расти, – одобрительно произнес Младший. – Поняло наконец, что вечность лучше прогресса. В очах Господа время неизменно. Это понимают даже деревья и животные. Только люди воображают, будто оно куда-то движется.

&  – Он был моей тенью, – сказал он женщине с деревянной ногой, – а я его. Две взаимные тени – вот к чему мы свелись. Старики движутся через мир молодых, подобно теням, их не видно, они не стóят внимания. Но тень видит другую тень, понимает, кто она такая есть. Так и мы. Мы знали, позволю себе сказать, кто мы такие есть. А теперь я кто? Тень без тени. Тот, который меня знал, не знает теперь ничего, и поэтому я никому неизвестен. Что это, женщина, если не смерть?

&  Смерть и жизнь – всего навсего соседние веранды.

  ... Старший, как всегда, стоял на одной, а на другой, продолжая многолетнюю традицию, стоял Младший, его тень, его тезка, и перечил ему.”

Lie to Me 2x4

Honey

& Foster: All right, twice now you’ve done what we call a false inference dodge, Mr. McHenry. You have yet to answer the question.

& Foster: He just changed nouns.. from Connie to Eric’s wife.
    Eli: Yeah. Plus, he answered ’no’ too quickly, and his voice was a different pitch, a little higher.

---

& — So, what do you do?
    Cal: All right. I’m gonna give you an honest answer.
    — I’m already intrigued.
    Cal: I try to help people... “Try” being the operative word. I know that must sound foolish or pretentious or both, but there it is.

& — Describe your ideal woman.
    Cal: Well, I could describe her till the cows come home, but the real question is whether or not I’m her ideal man.
    — You never know till you try, right?
    Cal: Yeah.

--
On the Imdb.

Сергей Лукьяненко — Новый Дозор (2/2)

Начало

&  – Это молодость, Антон. Не беспокойся, она пройдет.

&  Так уж в жизни устроено, что чья-то жизнь – это всегда чья-то смерть...

&  Мы все, даже в отношениях с друзьями, что-то недоговариваем, а что-то скрываем. Не обязательно из дурных побуждений. Иногда проще и быстрее недоговорить, чем объяснять и убеждать.

&  Не уверен, что знание делает счастливым. Как правило, гораздо блаженнее те, кто не ведает правды.

&  – В Европе принято думать, что всегда и везде есть как минимум два пути, причем один из них – хороший. Мы, в Азии, знаем, что путей может не быть вообще, а может быть бесчисленное множество. Но это не значит, что хотя бы один путь окажется хорошим.
    – Я в России живу. Это и не Европа, и не Азия. Путей у нас вообще нет, только направления, но нас это никогда не смущало.

---

&  Те, кто говорит, что телевизор смотреть не стоит, – дураки. Просто это надо делать раз в три-четыре месяца. Тогда глаз не замыливается.
    Но конечно, если смотреть с интервалом в три-четыре года – то это еще показательнее.

&  Антон посмотрел на дочь и вдруг – совершенно неожиданно – понял, что его дочь уже не совсем ребенок, что она ступила на ту таинственную тропинку, что уводит из детства в юность и на которой остаются брошенными и забытыми говорящие куклы, плюшевые мишки и любимые родители...

&  Есть такой простой способ понять, что чувствует в жизни слепой человек, – закрыть глаза и попробовать что-нибудь сделать. Что-нибудь привычное и нетрудное. То, что обычно и так делаешь «не глядя», – достать ложку из ящика стола, закурить сигарету, вставить диск в проигрыватель.
    Больше пяти минут для того, чтобы все и навсегда понять, не требуется.

&  Что поделать. Дети растут быстрее, чем мы успеваем это осмыслить.

&  Что сделать, чтобы убежденные альтруисты могли ни в чем себе не отказывать? Ответ прост – отучить их считать.

&  – Антон! Ты помнишь анекдот про то, как заставить кошку вылизывать себе под хвостом?
    – Нет.
    – А зря, он хоть и детский, но демонстрирует разные подходы к решению проблемы... Там как водится, представители трех народов действуют. Американец кошку загипнотизировал. Француз долго и тщательно дрессировал... А русский намазал кошку горчицей, после чего она стала вылизываться добровольно и с песней.

&  Да пусть даже на всей Земле установится мир и благополучие, человек – это такая скотина, которая всегда найдет повод страдать!

&  Был у Стругацких в романе «Пикник на обочине» славный дядька по имени Рэдрик Шухарт, который в конце книги пошел к исполняющему желания Золотому Шару, выкрикивая (или про себя бормоча? Ох, уже не помню...) единственное благое желание, что смог придумать: «Счастье всем! И пусть никто не уйдет обиженный!»
    Разумеется, злые языки немедленно переделали этот вопль души мятущегося интеллигента во фразу «Счастье всем! И пусть никто обиженный не уйдет!» Что, конечно, сильно меняет концепцию. Но как-то при этом привносит честный реализм в фантастическую историю.

&  – Шеф, вот скажите честно, вы что угодно можете обосновать с точки зрения добра и справедливости?
    Гесер подумал. Почесал кончик носа.
    – В целом, наверное, да. Но ты не переживай, это ко всем приходит с возрастом.

&  – Тебя тревожит другое... Что сам ты будешь старым, больным, с одышкой и колотьем в боку, трясущимся над скудной пенсией и стонущий от несправедливости мира... уже не в силах не только другим помочь – но и себя защитить...

&  Вот так всегда!
    А как хотелось бы знать, правильно ли ты поступил.
    Но никто и никогда не даст на это ответа.

  ... Даже Сумрак.”

Awake 1x4

Kate Is Enough

& Dr. Lee: Has it occurred to you that part of why you’re finding it difficult to help your son is because you haven’t truly accepted what he’s experiencing.
    Michael: Of course I have.
    Dr. Lee: Do you believe your wife is dead, detective Britten?

& Dr. Lee: Seeing this woman Kate in reality, and then dreaming about her where her life has unraveled, what comes to mind?
    Michael: I don’t know. Things...
    Dr. Lee: Well, things are, obviously, they’re different. You’ve created different versions of everything in order to protect yourself from the discovery that this is reality. The fact that this Kate person shows up in the world in which you see Rex proves that that’s a dream.
    Michael: How?
    Dr. Lee: Would you have dreamt of running into someone you haven’t seen for ten years, and then the very next day she just happens to show up in reality? Isn’t it far more reasonable that you ran into her here in reality first, on the boat, and then your mind carried her over into your dream?

& Dr. Evans: Every time the answers become clear, you try to find ways to cover them up. I think what’s more relevant to the question of which Kate is real, is why you’re seeing her in one world and reflecting her so differently in the other.
    Michael: I don’t know. It’s not like she’s... Well, either of them aren’t particularly central to either case.
    Dr. Evans: Well, is it possible that these diverging Kates have less to do with the cases you’re working on, and more to do with Rex?
    Michael: Rex?
    Dr. Evans: Yeah, think about it.

---

& Freeman: So how’s it going with Rex?
    Michael: I don’t know. I can’t get a word out of him. Can’t even get an opening.
    Freeman: Don’t you find that ironic? I mean, here you are, this big-time detective, you can get killers to turn, but you can’t get two words from your own kid?

& Dr. Evans: It’s like everything else. Things are different, but... equally plausible. So, if you find it just as realistic that a tragedy can strengthen someone or destroy them, what I’m wondering is what you think makes it go in one direction or the other.

& Kate-1: That was it. And for a long time, I was so angry at myself and at the world. I didn’t see the point in anything. And it’s not like people didn’t want to help. It’s just that when a thing like that happens, you don’t know how to let them. I skipped work. I didn’t talk to my friends. My mom kept trying to get me back out there, telling me it would make me feel better. But I kept telling her that that was the point. I didn’t want to feel any better. Eventually, she just let me be... After that, I started finding my own ways to deal with the pain.

& Kate-2: She just wouldn’t let me be... I don’t know how my mom did it. I mean, she was just as sad and hurt as I was. Somehow she had the strength to not only stay on her feet, but to get me back on mine. And she must have tried a thousand times to get me back into my life, and I just kept saying no. I guess I’m lucky that she was willing to try a thousand and one.

--
On the Imdb.

Сергей Лукьяненко — Новый Дозор (1/2)

  “Старший сержант Дима Пастухов был хорошим полицаем. ...

&  — Спаси вас бог, — сказал мужчина. — Я не могу.

&  Ошибки надо исправлять. Хотя бы те, которые можно исправить.

&  это была обычная предсказательная болтовня по принципу «трех П» — пол, палец и потолок.

&  – Что именно мне делать?
    – Убивай все непонятное, что попробует войти в офис, – ответил Гесер.
    — Я врач, а не убийца! — возмутилась Света.
    — У каждого врача должно быть свое кладбище, — отрезал Гесер.

&  — Ше илех адони а нэхбад ми а маком а зэ! — крикнул Жермензон.

&  Светлым Иным возможность пошутить легко заменяет невозможность соврать.

&  – Ты ценишь прорицателя больше пророка?
    – Конечно. Прорицатель говорит о том, что может случиться, – и будущее можно изменить. Пророк вещает истину. То, что неизбежно. Зачем знать неизбежное, Антон? Если неизбежное плохо, то не стоит расстраиваться раньше времени. А если хорошо – пусть лучше будет приятная неожиданность. Многие знания – многие печали.

&  – Не верь всему, что говорят в сказках, – ответил я, перелистывая страницу. Волшебник Ринсвинд попал в очередную передрягу, из которой, конечно же, выпутается. Герои всегда выпутываются, если автор их любит... и если не устал от них.

---

&  – Раз начал говорить, то говори. Или говори сразу, или не произноси никогда. Все прочее – нечестно.

&  Эразму Дарвину было четырнадцать лет и в двадцатом веке он бы обиделся на обращение «мальчик». Но в семнадцатом веке это было нормально. Собственно говоря, человек из двадцатого или двадцать первого века принял бы Эразма за ребенка десяти-одиннадцати лет. Возможно, его бы смутило, что и штаны, и камзол Эразма ничуть не отличаются от одежды его взрослого спутника, но это тоже была часть времени. Дети не являлись чем-то особенным, требующим иного отношения, питания или одежды. Просто маленькие человеческие существа, которым, возможно, посчастливится стать полноценными взрослыми. Даже на картинах лучших живописцев того времени тела и лица детей были неотличимы от тел и лиц взрослых – если взгляд художника и ловил отличие в пропорциях, то сознание успешно отвергало разницу. Мальчик – это просто недомужчина. Девочка – просто недоженщина... впрочем, девочки меняли свой статус на женский очень быстро, и это никого не смущало. Человеческое тесто, куда упали первые дрожжи цивилизации, бурлило и расползалось. Человечеству надо было расти. А для этого – больше рожать, потому что не в человеческой власти было меньше умирать.

&  Все рассказывают только идиоты. Информация – это и оружие, и товар.

&  – Может, и к лучшему, что вы русский, – сказал Эразм. – Я вас не очень люблю, уж извини, еще со времен Севастопольской кампании. Но французов не люблю еще больше.
    – Еще со времен Столетней войны... – пробормотал я.
    – Почти что так. Но вы, русские, в прошлом. Вы мертвый враг, а мертвого врага можно и уважать, и жалеть.

&  – Знание – это великое искушение, перед которым трудно устоять...

&  Надпись на стене гордо сообщала, что паб ведет свою историю с начала семнадцатого века и когда-то именно в нем пили свою последнюю кружку пива следующие на эшафот преступники.
    Умение англичан гордиться тем, что другие народы предпочли бы замолчать, – удивительная черта...

&  – Я просто выбираю меньшее зло.
    – Выбирая меньшее зло, ты никогда не должен забывать, что все-таки выбрал зло, – серьезно сказала Арина.
    – Но не выбирая ничего, мы выбираем сразу и большее, и меньшее зло, – ответил я.

&  Вся наша жизнь – бесконечный выбор. Остаться дома или выйти прогуляться. Пойти в кино или посмотреть телевизор. Выпить чая или воды.
    Даже эти никчемушные выборы могут переменить всю жизнь. Что уж говорить о выборе посерьезнее! Жениться или повременить. Сменить работу или остаться на прежней. Переехать в другой город или в другую страну.

&  – Как они этого добились?
    – Жестокой диктатурой, – усмехнулась Арина. – Ты же большой мальчик, должен понимать, что четко работающий транспорт, порядок и безопасность на улицах, вежливые люди и хорошая медицина – это все достижения диктатуры.
    – О да, Лондон тому примером, – саркастически сказал я.
    – Конечно. Просто у англичан период диктатуры уже кончился. Больше не огораживают земли, выгоняя крестьян из дома, и не вешают детей за кражу носовых платков. Больше не продают в Китай опиум под дулами пушек, подсаживая на него четверть населения страны. Больше не выкачивают сокровища из колоний. Британцы хорошо потрудились для диктатуры и заслужили право на демократию, толерантность и плюрализм.
    – Интересный взгляд на мир.
    – Честный. Сам знаешь, «джентльмен к западу от Суэца не отвечает за то, что делает джентльмен к востоку от Суэца...» Да что нам британцы? А ну-ка, вспомни, чем из истории нашей страны ты можешь гордиться? Военными победами? Присоединением территорий? Полетами в космос? Заводами и электростанциями? Могучей армией и всемирно известной культурой? Так все оно сотворено при тиранах и диктаторах! Санкт-Петербург и Байконур, Чайковский и Толстой, ядерное оружие и Большой театр, Днепрогэс и БАМ.
    – Ты, никак, старая, в коммунисты подалась, – буркнул я.
    – С какой стати? – фыркнула Арина. – Я про твердость власти, жесткость ее, если угодно. Политические гримасы меня не интересуют.
    – Ну а к чему все эти достижения, если Санкт-Петербург был построен на костях, а в Советском Союзе нельзя было купить туалетной бумаги?
    Арина улыбнулась.
    – Да к тому же, что европейские колонии в Африке и Азии, английские огораживания с разорением крестьян, американские рабы на хлопковых полях... и вечные кровавые войны по всему миру. Вначале страна жиреет и процветает – не путай с народом, речь именно о стране! Потом правители мягчеют, народ расслабляется – и начинается спокойная вольная жизнь. Римские легионы уже не маршируют по приказу Рима, а спокойно загнивают в какой-нибудь Иудее. Аристократия предается своим порокам, народ своим... разница только в цене шлюх и гастрономических изысках. А под боком уже подрастают злые, голодные и связанные единой жесткой волей, которые смотрят на бывшую могучую державу как на вкусный обед. И тут уж два варианта – либо страна встряхнется и снова начнет жить, хоть народу от этого придется ох как не сладко... Либо страна умрет. Вместе с народом, конечно. Станет частью той самой диктатуры, от которой ушла и к которой не хотела возвращаться. Вечный круговорот силы и слабости, жесткости и мягкотелости, фанатизма и терпимости. Повезло тем, кому выпало жить в начале эпохи покоя, когда и аристократ уже не может затравить простолюдина собаками, и простолюдин не отстаивает свое право бездельничать. Это и называют золотым веком... только длится он куда меньше.

Окончание

Hysteria

& Mrs. Parsons: My husband... he’s a good man. A very hard worker. And huuu... There were... there is just... one thing... Sometimes at night... and it comes to me. I imagine myself... splitting his fat, bold head with a great large ax. It’s just a feeling that comes over me many... many times a day... a feeling of humm... expectation, aah... hungering.

& Mortimer Granville: Honestly... ugh... That oaf Richardson had this way with perform surgery in the sewer using rusty saws and it would be Beekman’s pills for everybody. No matter the ailment...
    Richardson: Granville! I’m aware I specifically told the nurse not to change these bandages.
    Mortimer: Soiled bandages are a heaven for germs.
    Richardson: Germ’s theory is poppycock, Granville. Now stop speaking of it. You’re frightening the patients.
    Mortimer: Poppycock? But Lister has proved it. All the latest journals...
    Richardson: Tight, Granville. No, we won’t be needing those. Thanks very much. A study there of calm reassurance and regular bleeding. These are the keys to modern medicine.

& Dr. Dalrymple: Tell me doctor... what do you know of hysteria?
    Mortimer: Huh... Nothing.
    Dr. Dalrymple: Nothing? But it’s a plague of our time! I would venture to say, that half the women in London are affected. It stands from an overactive uterus. In its most severe forms, it demands drastic measures. Institutionalization, surgery even. But in it’s mildermanifestations: Nymphomania, frigidity, melancholia, anxiety... it’s eminently treatable.

& Dr. Dalrymple: Are you fit?
    Mortimer: I have never shook from hard work in the pursuit of helping the most needy among us.
    Dr. Dalrymple: Jolly good. Shall we say, umm... three pounds a week?
    Mortimer: Three pounds?!
    Dr. Dalrymple: Four. Plus food and lodging.
    Mortimer: I accept.

& Mortimer: She’s his daughter. Emily Dalrymple. I’ve only met her briefly, but...
    Edmund St. John-Smythe: But what?
    Mortimer: Oh, Edmund. She is magnificent.
    Edmund: The epitome of English virtue and... Womanliness.
    Mortimer: I haven’t the hope.
    Edmund: Huh. Handsome, young doctor. What more could a woman ask?
    Mortimer: Huh, better income... Social equal...
    Edmund: Overrated. A few laughs, stiff pricks. That’s all a woman wants.
    Mortimer: And you know this because?..
    Edmund: Oh, I’ve read it in a magazine.

& Edmund: A toast then. To the end of Dr. Mortimer Granville, once a brilliant student, most recently, a visionary doctor to the poor, and now, handmade to anxious middle-aged women.
    Mortimer: Edmund St. John Smythe. Bachelor. Benefactor. Miserable student. Sometimes drunkard. Full time sexual deviant and supreme waster of time and money, especially if it has anything to do with the science of electricity.
    Edmund: To the telephone.
    Mortimer: To the Queen.
    Edmund: To calling the Queen on the telephone.

---

& Dr. Dalrymple: Throughout history, the medical establishment just offered hysterical women a veritable small respond order of treatments. Warm baths, ice baths, water jets, mesmerisation, horseback riding even. But, I favour a more direct approach. Now, I like to begin with a drop of musk oil... followed by oil of lilies.

& Dr. Dalrymple: Good steady pressure. That’s the key.

& Dr. Dalrymple: Notice the effect, Doctor? Shortness of breath. Blushing of the skin. Fluttering of the eyelids, twitching... Vocalization... All perfectly normal... Merely, involuntary physiological reaction to the treatment.

& Mortimer: I apologize. Hysteria is a disabling condition suffered by half the women in this city.
    Charlotte Dalrymple: Keeps you busy, I see.
    Mortimer: Does wonders for disagreeable personalities.
    Charlotte: You find me disagreeable?
    Mortimer: I’ve only ever seen you shout at people and slam doors.

& Charlotte: Dr. Granville... Trolling for patients? Afraid you finding cases of hysteria here. Women are all too busy trying to find enough to eat.

& Mortimer: How do you feel, Molly?
    Molly: Bloody marvelous, what do you think?
    Mortimer: Would you say you had a paroxysm?
    Molly: I’d say three from counting. It got a little muddled in the middle.

& Molly: What do you call that little thing?
    Mortimer: I was calling it the feather duster.
    Molly: Well I’d think of something quick, so that a girl knows what to ask for.

& Mortimer: Everything all right, Mrs. Castellari?
    Mrs. Castellari: Bravo!

--
+ quotes on the Imdb.

Awake 1x3

Guilty

& Michael: I want to take a shower first. Want to shower with me? Save water?
    Hannah: For the sake of the environment.

& Cooper: What’s it got to do with proving I’m innocent?
    Michael: You wouldn’t believe me if I told you.

& Freeman: Still not sure why you can’t tell me who tipped you on Cooper’s place in the desert.
    Michael: Not allowed to give up the source.
    Freeman: Not allowed?
    Michael: It’s complicated.

---

& Dr. Lee: You know, at some unconscious level, you might have always suspected that Cooper was innocent. Cooper’s failed appeal coincided with your son’s death, which caused you to create a dream in which you had to prove Cooper’s innocence. Or you would have to relive the loss of your son.

& Dr. Evans: The point is, you felt guilty. And to alleviate that guilt, you created a dream where you freed Cooper.
    Michael: If that’s the case, it didn’t work. I don’t feel any better about what happened to him.
    Dr. Evans: Isn’t that interesting? Even when you go so far as to dream a world where everything turns out all right, you’re still plagued with guilt...

& Dr. Evans: I’d like you to ask yourself something, Detective. Where do you think this inability to forgive yourself comes from?

& Rex: I do think there’s something else after this life. I want you to know I love you. And that’s what I’m going to hold onto... until I see you again.

--
On the Imdb.

Дина Рубина — Альт перелетный

«Еврейская невеста»

  “Из Парижа выехали ночным в Брюссель, куда Йоська заманивал не один уже год, умолял, повторял на плохом своем, с каждым годом тающем иврите: «Вы имеете комнату в моем доме!» ...

&  Буквально за неделю до вторжения нацистов в Бельгию старая кухарка их семьи забрала с собой мальчика погостить к своей бездетной сестре в деревню под Роттердамом. Четырехлетнему горожанину Йоське было обещано, что он впервые увидит близко «коровку, лошадей, уточек...». И он действительно насмотрелся на живность вдосталь, так как всю оккупацию добряки крестьяне прятали мальчика в задней холодной комнате своего деревенского дома, одна стена которой была общей с хлевом. Он всегда был тепло одет на всякий случай – если немедленно придется бежать. Все остальные сорок девять человек огромной, разветвленной и блистательной семьи брюссельских профессоров музыки, врачей, докторов права, художников, канторов хоральной синагоги, ювелиров и фабрикантов были вывезены в вагонах для скота в один из лагерей смерти на территории Польши...

&  – А когда Голландия?
    – Это уже Голландия... – сказал Йоська. – Смотреть в окно: когда коровы красивей, чем женщины, значит, мы въехать в Голландию…

&  – Идемте, я покажу вам Йоськину мечту...
    Мы опять поднялись наверх, в залы Рембрандта, и подождали, пока немного рассеются зрители перед «Еврейской невестой».
    – Вот... – сказал Борис. – Смотрите не торопясь...
    Пурпур и золото струили свет, исходящий от этих двоих. Пурпур и золото, и белый шелк, и розоватый жемчуг... Каждый сантиметр картины, даже самые темные ее недра излучали свет.
    Мужчина обнимал свою женщину, рука его целомудренно и нежно касалась ее груди, и в этом движении – как и во всех движениях и взглядах в этой картине – физическое перерастало в духовное. Его крупная благородная рука осторожно слушала ее сердце и одновременно оберегала его... А она своим проникновенным лицом, всем существом, всем телом слушала его... Мужчина существовал для женщины, а женщина – для мужчины, два сердца, которые сошлись, чтобы соединить в этом мире то, что разделено.
    И в миге оцепенения счастья оба они составляли такое единство сущего, как будто Сам Всевышний через них являет миру свет, тот самый свет Первого дня творения, в котором выражена глубокая тайна вечности...

  ... На одной из них под беленой стеной старого арабского дома, на фоне блескучего, заштрихованного мачтами Средиземного моря, сидит дама в моей красной шляпе — с неразборчивым лицом в глубокой тени...”

---

Иерусалимцы. Четки

  “Мне повезло — меня судили за писательство. ...

&  Любой честный литератор относится к своей стране как к возлюбленной шлюхе, с которой нет сил расстаться. Я не исключение, но, кроме всех других нелепых привязанностей, у меня здесь есть Иерусалим.

^ Теплый весенний вечер в Иерусалиме, в районе Нахалат-Шива, на улице Йоэль Соломон...

&  Писатель всегда – джентльмен в поисках сюжета. Всегда гонишься за хвостом фразы, за вибрацией голоса, за интонацией – боли, нежности, счастья... Хватаешь это и – в карман. Пусть полежит, это товар не скоропортящийся. Наоборот, его полезно настаивать, как рябиновку.

&  – Израильтянам до нашей культуры еще срать и срать! – это уже реплика из другого летучего разговора – толпа несется дальше, дальше... Русская речь булькает, шкворчит и пенится на общей раскаленной сковороде.
    – ...Захожу в аптеку – обезболивающее купить. Она мне: «Молодой человек, вы говорите по-русски?» – «Да». – «Так перейдем на нормальный язык!»

&  Молодой человек лет двадцати пяти, классный системный программист, вальяжный увалень, гурман, эпикуреец. Когда рассказывает что-то или рассуждает, поднимает плутовские глаза к небу и спрашивает:
    – Правда, Господи? – И сам себе отвечает, поглаживая себя по макушке: – Правда, Боренька!

&  Он родом из Польши, несколько лет в детстве, после войны, провел в России. Вот уже сорок лет живет в Иерусалиме. Некоторое время мы обсуждаем политическую ситуацию, я, по всей видимости, слишком резко отзываюсь о наших «кормчих».
    – Вам не нравятся евреи? – участливо спрашивает он.
    – Мне не нравятся люди, – подумав, говорю я. Он вздыхает, улыбается и широко поводит рукой, где за окном вдоль шоссе тянется слепяще-синяя полоска Средиземного моря.
    – А я, знаете, люблю наши края! – говорит он, щурясь. – Какие погоды у нас! Нет, вы что думаете – я получил русское образование, я ничего не забыл, я все помню! «Всякий русский любит быстрой езды!» Это Гоголь, между прочим, хорошенький антисемит. Я ничего не забыл!
    Да, Гоголь... Навестив наши края, он горестно заметил в одном из писем: «Был у Гроба Господня, а лучше не стал».

&  Он умер, а женщина эта так и живет – удивительная пленница своей истовой веры, старая иерусалимка. Время от времени она является в Министерство абсорбции, берет адрес или телефон какой-нибудь совсем новой семьи репатриантов и некоторое время опекает этих обезумевших от собственного шага в пропасть, людей: возит их повсюду, объясняет все, рассказывает – приручает к Иерусалиму, царственному дервишу, припыленному королю городов, мифу сокровенному. А к нему ведь необходимо припасть, не глядя на мусорный бак у соседнего дома... И вот она, приемная дочь Иерусалима, понимает это, как никто другой, и поит, поит из собственных ладоней драгоценной любовью к этому городу, который пребудет вечно, даже если распахать его плугом – как это уже бывало, – вечно пребудет, ибо поставлен – на скале.

&  Вот Лондон – огромный, имперской славы город. Париж – чарующий, волшебный город! Нью-Йорк – гудящий вавилон, законодатель мод...
Иерусалим – миф.

  ... Миф сокровенный...”

Two and a Half Men 3x21

And the Plot Moistens

& Kandi: Alan, do you ever fantasize when we’re making love?
    Alan: Well, occasionally I pretend that I’m better looking. What about you?
    Kandi: Sometimes I imagine we’re in the middle of a big department store.
    Alan: Having sex?
    Kandi: No, shopping. Why would I fantasize about having sex while I’m having sex? Do you think about ham and cheese when you’re eating a sandwich?
    Alan: Can’t argue with that.

& Alan: How’s it going?
    Charlie: Forget it, Alan. I only do the after-sex chat with people I’ve just had sex with.
    Alan: Come on. She’s playing Family Feud with her toes.
    Charlie: I don’t care if she’s playing banjo with her nipples.

---

& Jake: She say what I’m in trouble for?
    Charlie: Nope.
    Jake: Boy, it’s the not knowing that drives you crazy.
    Charlie: Yeah, like a pregnancy test...
    Jake: Yeah... I don’t get it.

& Kandi: Sixth grade was the happiest two years of my life...

--
+ quotes on the Imdb.

Awake 1x2

The Little Guy

& Dr. Evans: Oh, my God, that is interesting. Do you know that the exact access to the unconscious mind that you’re describing has been sought after since the beginning of civilization? The Greeks used to sleep in temple chambers, hoping to receive insight from their dreams. Even philosophers and scientists have recorded incredible breakthroughs delivered to them while asleep.
    Michael: Guess I should have been a scientist. All I do is end up working twice as many homicides.

& Rex: I’m just saying, we don’t have to force ourselves to do this.
    Michael: What, eat?
    Rex: At the table. Together every night.
    Michael: You used to eat with your mother, right? When I wasn’t here?
    Rex: Yeah, usually.
    Michael: What did she have to do to convince you to sit down with her?
    Rex: I don’t know. I guess she cooked actual food.

& Dr. Lee: Let me be clear, Detective. Your condition is the result of a deeply fractured psyche. It is a problem. It is not a tool.
    Michael: Well, you can call it whatever you like, Doctor. I seem to be doing all right with it.

& Freeman: Mind telling me what you saw that I didn’t?
    Michael: I don’t know, s... something felt off.
    Freeman: And you asking him about his height, was that just part of what felt off to you?
    Michael: Intuition.
    Freeman: Okay. So where does that leave us?
    Michael: Well, he said they had death threats. What do you say we pull all their computers and see what we come up with?
    Freeman: And what’s your intuition telling you about going down that road?
    Michael: If I hear from it, you will be the first person to know.

& Michael: How tall are you, Sam?
    Sam: Uh, five, five. Why?
    Freeman: ... What’s going on with you? When did this case become about how tall everybody is?
    Michael: It’s kinda hard to explain.

---

& Freeman: So you’re waiting for evidence to point at something you’ve already decided instead of deciding anything based on the evidence? This is not how you work a case, Mike.

& Vega: They’re waiting on us.
    Michael: Roll it to DaSilva. We’re on one.
    Vega: We’re not on anything. We’re looking at pictures of short people. This is insane.

& Captain Harper: Hey, why are you pulling all these mug shots of short people anyway?
    Michael: ’Cause the witness saw a little guy.
    Harper: The homeless guy who hears voices?
    Michael: I mean the witness.

& Rex: Going to the beach with Cole. Be back later.
    Michael: Hey, Rex?
    Rex: Yeah?
    Michael: Wear a helmet.
    Rex: O-Okay.

& Harper: I have it under control.
    Kessel: That’s what you said before.
    Harper: You should have listened. Instead of taking out his whole family. It’s the most insane...
    Kessel: We can debate the details all you want, but let’s remember, we were protecting you as much as anyone.

& Harper: Hey. The guy that you used for the accident... was he short?
    Kessel: ... I suppose so. Why? Did Britten say something?
    Harper: No, I was just wondering.

--
On the Imdb.

Джордж Мартин — Тысяча миров

Цикл «Тысяча миров»

«...И берегись двуногого кровь пролить»

  “Снаружи, на городской стене, на длинных веревках висели детеныши дженши, застывшие пушистые серые тельца. ...

&  — Вы верите в зло?
    — В зло? … Это религиозное понятие, а я не религиозен. Давным-давно, когда я был еще ребенком и воспитывался на ай-Эмиреле, я решил, что ни добра, ни зла нет, есть только разные способы мышления. ... Железные Ангелы заставили меня снова поверить в зло.

  ... В тысяче тысяч лесов и одном-единственном городе роды приступили к молитве.”

{  __ Мистфаль — это Mist fall, a мистрайс, соответственно, — mist rise. Nice. }

---

Башня Пепла

  “Моя башня построена из маленьких черно-серых кирпичей, связанных раствором из блестящей черной субстанции, которая удивительно похожа на обсидиан, хотя, наверное,не может им быть. ...

&  Ночью черные квадратные здания окружает романтическое сияние: серо-оранжевые и бледно-голубые огни города заставляют думать о тайнах, молчаливых песнях и одиночестве...
    — Там кроется множество историй... За каждым огнем скрываются люди, а что ни человек, то иная судьба. Но они живут, не соприкасаясь с нами, поэтому мы никогда не узнаем их историю. {...}
    — Не обманывайся, ты ничего не теряешь. Рассказы о судьбах людей ничего не стоят. Настоящие рассказы обычно имеют какую-то фабулу. Они начинаются, продолжаются какое-то время, а когда заканчиваются, то это действительно конец всего, разве что автор пишет целый цикл. В жизнитак не бывает, люди блуждают без цели, без толку говорят — и так без конца. Ничто и никогда не кончается.
    — Люди умирают, — вставил я. — По-моему, это и есть конец.
    — Конечно, но слышал ли ты, что бы кто-то умер в нужную минуту? Нет, так не бывает. Одни уходят, так и не начав жить по-настоящему, другие на середине лучшей своей роли, а третьи продолжают возиться, когда все уже кончилось.

&  Порой ... меня поражает несправедливость происшедшего, и я понимаю,что слишком много жил сновидениями.
    Ведь сны часто лучше действительности, а рассказы — гораздо красивее жизни.

  ... Я просто убиваю пауков сновидений, пью вино, осыпаю ласками Белку и каждую ночь поднимаюсь на башню пепла, чтобы вглядываться в далекие звезды.”

The Divide

& Mickey: You wanna survive, you listen to me.

& Mickey: Turkish bath in here. Sorry, ladies, no running water to wash your panties. Toilet’s on the left. It’s septic, so after you finish, throw some lime on top of it.
    Josh: That’s fucking disgusting.
    Mickey: It’s called saving water.

& Sam: Josh, what else?
    Josh: Like what?
    Sam: What else?
    Josh: What do you mean what else? That’s it. There’s no survivors. There’s no other civilians. There’s no fucking Red Cross. I don’t know if they’re army. I don’t even know if they’re American.

---

& Mickey: Shame we let those bodies go rotten.
    Sam: What do you mean?
    Mickey: You ever heard about that rugby team that survived the Andes?
    Sam: Their plane crashed.
    Bobby: They were forced to eat their friends and family. They survived up there for months.
    Mickey: They ate everything — ears, toes, assholes.
    Bobby: Uh-huh, arms, legs, brains, the spleen. The only thing they didn’t eat was the penis. If worse comes to worst, you all have full permission to eat my body. Yeah, you do. But not my penis. Nobody — nobody but nobody eats Bobby’s penis.

& Bobby: I’ll just get my swing down... Eenie, meenie, miney, moe. Chop a body from head to toe.

& Mickey: Come on, you motherfuckers! Come and get me! I got nine more fingers for you!

& Bobby: All right, Sam, now remember, it’s just like chopping lumber, but not.

& Mickey: Are you proud of yourself?

Time
Has no shore
Beneath the haze
The infinite
Of night arise
Drift away from my plight
The hurt, the blame
Alone from the soul
Here's my existence
The reason to love
Here's my delight

--
+ quotes on the Imdb.