“От остановки «Седьмой комплекс» прямой автобус до Ленинского проспекта – и дальше, к сорок пятому. ...
& Раз уж не умер, надо не рассуждать, а действовать – все время, пока не умер. Тогда и умирать будет некогда.
& – Ну, победили... Ну да, точно. Он еще рассказывал: заезжают в деревню, он такой во двор забегает, дверь дома распахивает – и гранату туда. Потом спокойно заходишь и мозги душманов с потолка счищаешь.
– Ты дурак, что ли? Какую гранату? Наши что, фашисты тебе?
– Так если они по колоннам из пулемета! Крупнокалиберный – он знаешь какой?
– Кто – они? Душманы, в деревне? Фигню несешь какую-то, и этот твой друг брата друга тоже, блин, свистит, как Троцкий.
Я завелся что-то не по обстановке, но и Серый тоже хорош. Антисоветчину несет какую-то. И ладно бы прикольную – а то ведь как будто кино про фашистов пересказывает. Где в роли фашистов наши. А наши не могут быть фашистами. Наши не могут кидать гранаты в дом, бомбить города, захватывать чужие острова, ну и вообще – нападать, стрелять в спину, обманывать и предавать. Потому что какие они наши после этого? Они фашисты или там американцы с израильцами – не знаю уж, кто там живет и как правильно называется, но бомбит всех постоянно.
& Я горны терпеть не могу, у них звук жестяной и всегда фальшивый, к тому же чересчур громкий, и вообще они не для радости, а для неприятностей: с постели там вставать, в ногу шагать или в атаку идти.
& – ...Во-вторых, жить не западло. Вот подыхать по глупости или из гордости, без разницы, – это да. Никогда не давай себя убить. Никому. Без предупреждения, с предупреждением – не волнует. Нет такой вещи, из-за которой ты это позволишь.
– А мамка?
– Ну, мамка. А мамке легче, что ли, будет, если ты как бы того? Бред.
– А Родина?
– Родина – мать, – сказал Витальтолич и, кажется, опять разозлился. – Упор лежа принять, пятьдесят отжиманий.
& Фигура директора школы, которого все искренне и истово боятся, была, конечно, известна Марине, но воспринималась как абстракция типа одного из источников марксизма-ленинизма: точно есть такое, объясняется легко, понять невозможно. А придется.
& Раз уж приходится трусливо ждать, лучше делать это как бы между прочим и поодаль. Насколько возможно.
& Зато справедливость. Она часто такая, когда всем только хуже, и почти всегда «зато». Хотя за что, не очень понятно.
& Если с тобой по-человечески, неловко отвечать не по-человечески. Особенно когда не знаешь, что нечеловеки этим пользуются.
& Все кончается, если ждать как следует.
& Человек, который тебя заставляет унижаться перед всеми, и есть враг, больше никто.
Комментариев нет:
Отправить комментарий