“Большая бесконечная река не спеша несла плот с девятью человеческими существами куда-то в неведомые края. ...
& — На свете многое бывает, сын мой, что и не снилось нам в дремучих снах!
& — Дальше идет обзор книги:
«В главе „От созидания к потреблению“ анализируется дрейф общественной и индивидуальной мотивации в эпоху относительного изобилия и благополучия.
В главе „От экспансии троечников к революции двоечников“ описываются методы реванша растущего малообразованного большинства, оттеснившего от „штурвала цивилизации“ просвещенное меньшинство, утратившее былое значение из-за неактуальности дальнейшего развития.
В главе „От постмодернизма к метапостмоду“ обсуждаются основные принципы философии, обслуживающей общество потребления с его гегемонами, и эволюция этих принципов — от отрицания истины к отрицанию знания, от отрицания общечеловеческих ценностей к отрицанию индивидуальных достоинств».
— Что такое постмодернизм, метапостмод и что такое гегемон? — спросил Стим.
— Постмодернизм — такой стиль в архитектуре и литературе, где не надо ничего выдумывать, достаточно взять старое из разных мест и намешать, — ответила Кола. — Но здесь что-то другое имеется в виду, более общее. Про метапостмод не слышала. Наверное, нечто вроде «после постмодернизма», а что такое гадкое слово может означать, даже гадать не хочу.
— Наверное, означает такую философию: «Не парься, все уже создано, ешь и веселись», — предположила Алека.
— А насчет гегемона: я встречала это слово только в комбинации «пролетариат — гегемон революции». Контекст такой, что гегемон первым все громит и захватывает, — сообщила Кола.
— А, понятно, значит гегемоны общества потребления — те, кто первыми опустошают магазины и сметают прилавки при больших распродажах. Видела я такое: гегемоны в большом количестве — страшное зрелище! Мана, продолжай!
— «В главе „От защиты чувств к свержению культуры“ прослеживается, как стремление погасить социальные конфликты выливается в благообразную цензуру и добропорядочный террор.
В главе „От Homo sapiens к Homo officium“ исследуется процесс ультраспециализации, потери общих навыков, эрозии рационального мышления и утраты восприимчивости к культуре — так массы тихо глупеют. Показано, как экономика и политика поощряют деградацию населения». ...
& — Тут вот какая незадача: каждый человек достоин полноценной жизни, даже если он несет поломанные гены. Никто не вправе запрещать ему иметь детей. Иначе — полицейский террор, подавление личности. С другой стороны, народы вправе защищаться от вырождения. И что предложите?
— Культуру, мой друг, культуру и нравственный закон внутри нас, как написано в одной из древних книг, — ответила Мана. — Вот единственное, что работает, когда наступает сплошная незадача. От медицины здесь требуется анализ на поломанные гены. ... Так вот, единственное, что потребуется от общества: прочесть геном каждого и сообщить ему результат. И если он плох — все решается в меру собственного нравственного закона: рожать своих или растить детей с чужими генами.
— Мне кажется, прошлая цивилизация больше уповала на некий внешний нравственный закон, который быстро протух, задавил культуру и превратился в посмешище, — сказал Сэнк. — По крайней мере, это сквозит в книгах XXI века. А что там происходило, когда наступил Темный век, одним ялдобродам известно. Судя по результатам, ничего хорошего.
— Мама, — вступил Инзор, — ты совершенно правильно говоришь про нравственный закон, но он ненадежен. Всегда найдется тот, для кого собственные гены дороже здоровья будущих поколений.
— Инзор, мама права, — вмешался Стим, — зачем тебе стопроцентная надежность? Тут же простейший линейный дифур работает: достаточно, чтобы каждый носитель дефектного гена передавал его в среднем меньше, чем одному потомку, и все эти гены экспоненциально вымрут. Так что внутренний нравственный закон рулит!
& Молодость — лучшее время для накопления данных, а зрелость — лучшее время для их осмысления. Забегая вперед, могу сказать, что подступающая старость — лучшее время для общих выводов из вышеперечисленного.
& Еще в середине XX века один североамериканский писатель с труднопроизносимой фамилией написал книгу, название которой представляло собой некое значение температуры в странных единицах. В книге описывается будущее, где книги уничтожаются. Зачем? Затем, что они вносят разлад и нагнетают тревогу, не дают безмятежно существовать. Каждая книга обижает кого-то, кого-то недооценивает, кого-то злит. Поэтому общество, изображенное автором, решило навсегда избавиться от раздражителя. Автор ошибся только в одном — книги не пришлось уничтожать. Достаточно было слегка придушить настоящую литературу, а вот эта (Кола показала на экран с обложками) — совершенно безобидна, ее никто не душил, сама захирела со временем. Как придушили? Для этого не потребовалось вводить государственную цензуру — хватило озабоченной общественности, которая с наибольшим остервенением набрасывалась на самые яркие книги. В этой все главные герои — мужчины — значит, книга сексистская. В той нет представителей такой-то расы или есть, но отрицательные — книга расистская. Тот автор возвеличивает ученых и иронизирует над обывателями — он интеллектуальный фашист, этот оскорбляет святыни, тот очерняет подвиг народа, а вон тот злодей фальсифицирует историю. И так далее. Иногда подобные кампании затевало государство, но чаще инициатива шла снизу...
& — Аномальная вспышка: почему человечество к ней не подготовилось? Ведь это известное явление. Почему тогда не предусмотрели защиту электросетей, резервную систему геолокации? Локальные источники питания, наконец?
— Вы относитесь к цивилизации как к разумному существу. Будь оно таковым, может быть, и предусмотрели бы что-то. Но цивилизация — это всего лишь слабо оформленное поле разнонаправленных интересов, которые с грехом пополам удалось притереть друг к другу. Защита от плохо осознаваемой угрозы с характерным временем наступления тысячу лет никак не входит в эти интересы. Представьте, что в мире есть насколько сот человек, понимающих, что такое аномальная вспышка, и пара человек, взывающих к миру, твердящих, что надо готовиться к этой угрозе. И еще миллиарды, взирающие на них как на городских сумасшедших. Кого она волнует, эта угроза! Как там говорили в древности: «Пока жареный петух не клюнет, мужик не перекрестится».
& Наверное, правильно Мана говорила, как там, у древнего философа: «Звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас» — единственное лекарство, работающее на больших временах. А всяческие направляющие воли свыше — ну их к ялдобродам, дерьмо козлиное!
... — А куда же я денусь?!”
Комментариев нет:
Отправить комментарий