Харуки Мураками — Ничья на карусели

(Сборник)

У бассейна

  “Весной ему исполнилось тридцать пять, и он понял, что миновал свой «жизненный разворот». ...

&  Он прошел в кухню и выпил еще одну банку пива. Затем улегся перед музыкальным центром в гостиной, надел наушники и до двух ночи слушал симфонии Брукнера. Каждый раз, слушая в ночи длинные симфонии Брукнера, он испытывал циничную радость. Удивительную радость, которую может дарить только музыка. Грандиозный расход времени, энергии и таланта...

&  Можно обмануть чужой взгляд, но не себя.

&  Я старею.
    С этим фактом было трудно поспорить. Сколько ни старайся, старения не избежать. Это как кариес. Можно лишь усилием замедлить его распространение, но, сколько ни замедляй, старение обязательно захватит то, что ему положено. Жизнь человека запрограммирована таким образом. Чем старше он становится, тем меньшую величину составляет количество достигнутого относительно затраченных усилий, пока наконец количество достигнутого не становится нулевым.

  ... Не могу представить, что он почувствует, когда прочтет этот рассказ.”

---

Почившей принцессе

  Как любая красивая девочка, выращенная в заботе и любви, а в результате безнадежно испорченная, она виртуозно и талантливо умела ранить чувства других людей. ...

&  Ребенка портят не баловство и карманные деньги. Главное — кто возьмет на себя ответственность оградить его от восприятия зрелых и витиеватых взрослых чувств. Если окружающие боятся взять эту ответственность на себя, стараясь быть с ребенком добренькими, он наверняка вырастет испорченным. Как обнаженное тело под мощным ультрафиолетом на пляже в горячий летний полдень, так и еще мягкое, едва народившееся на свет детское эго получает необратимые ожоги. Вот в чем основная проблема. Ну а баловство и неограниченность в деньгах это лишь сопутствующий второстепенный фактор.

&  Одно из преимуществ возраста в том, что объектов, вызывающих любопытство, становится все меньше, и я все реже общаюсь со странными типами.

  ... Во мне до сих пор живут ее дыхание, тепло кожи и мягкость груди, и, как и той ночью четырнадцать лет назад, мысль об этом приводит меня в смятение.”