& — Мой юный друг, нельзя же во всем полагаться на старших! Ведь впоследствии ты можешь начать страдать от укусов на локтях.
Манифесты
& — Я искренне сожалею о тебе. Секс с красивой и любимой девушкой — это божественно!
— Возможно... Только я не обожествляю секс.
— Напрасно, мой юный друг. В последние дни я часто погружался в размышления над этим предметом и заключил, что я, оказывается, действительно обожествляю его.
— Мне все равно не понять...
— Отчего же не понять? Я ведь имею в виду не технику и оттенки наслаждения, а, так сказать, философию.
— Ну и в чем она?
— Я, как человек, в душе стремящийся к добру и свободе, но не имеющий достаточной мудрости, чтобы обрести их внутри себя и тем удовлетвориться, а также обремененный гедонистическим сложением своей натуры, склонен считать секс единственным верным способом достижения людьми вышеупомянутых добра и свободы, то есть так называемого счастья. Секс ясен как божий день и не отягощен побочными эффектами. Пользуясь им, счастья может добиться каждый, не причиняя вреда окружающим.
— Например, изнасиловать…
— Фу, гадкий мальчишка. Мы с тобой не договорились о терминах. Секс — это взаимоотношения при наличии желания и доброй воли у обоих партнеров. Если хотя бы у одной стороны нет желания, то это не секс, а разврат. А если нет доброй воли, то это насилие.
Так вот, секс приносит радость, доставляет удовольствие, укрепляет физически и психически. Для него не существует рас, национальностей, религий, идеологий, границ, профессий, титулов и состояний. Он делает человека самим собой, и в нем человек бывает таким, каким он будет разве что перед лицом бога на Страшном суде. То есть секс приближает человека к истине и одновременно делает счастливым без ущерба для прочих людей.
— Я думал, мир спасет любовь, а оказывается — секс...
— Напрасно иронизируете, молодой человек. Во-первых, секс и любовь при всем том, что они внешне похожи и неплохо сочетаются, вещи разные, как, например, лед и пар. Любовь — это форма отношения, и зачастую она способствует самоизоляции. Секс же — форма взаимоотношения, и он объединяет людей. Ну а во-вторых, любовь не может спасти человечество, потому что она инфернальна.
— Что значит «инфернальна»?..
— Под инфернальностью я понимаю такую двойственность явления, при которой в нем в том или ином виде присутствует зло. Секс же лишен инфернальности. Так что любовь спасти мир не может. Хотя бы потому, что она его таким и породила. Ведь даже наше общество со всей присущей ему бесчеловечностью порождено любовью.
— То есть как это?
— Ну-у, мой юный и необразованный собеседник!.. Надо читать труды классиков. Но поскольку сейчас это сделать затруднительно, то я, чрезвычайно утрируя, растолкую тебе. Человеческое стадо стало обществом, когда наши праотцы решили разобраться, кому с какой женщиной спать, чтобы дети рождались нормальные и получали в наследство мамонтовые шкуры и каменные топоры именно от тех, кто и сподобился их зачать. Стадо разработало для этого законы и стало обществом. С течением времени и накоплением барахла законы эти все разрастались, пока не включили в себя абсолютно все сферы жизни, даже проезд в общественном транспорте. Но изначальная причина их возникновения — любовь. Секс же, в свою очередь, дает человеку его истинную, природную свободу, ибо подразумевает просто удовольствие, а не рождение детей. Следовательно, он пренебрегает всеми законами, а иногда и открыто аннулирует их.
— А любовь куда — на помойку?
— Зачем так жестоко? Одно другому не мешает. Секс и любовь — это как портрет и человек, с которого этот портрет написан. Любовь — жизнь, секс — искусство.
— А мораль, нравственность?..
— Секс вне этих категорий. Вот разврат, насилие — да, они им подчиняются и ими оцениваются. Секс же свободен. Мораль и нравственность порождены обществом, а секс, как было сказано выше, законами общества пренебрегает.
& — Иметь убеждения — это одно, а следовать им — совсем другое. Не всегда на это хватает сил и не всегда это целесообразно, если убеждения личности идут вразрез с убеждениями общества.
& — А что ты хочешь? — любопытствовал неугомонный Отличник.
— Хочу через него познать истину: как жить?
— И как это получается — познать истину?
— Очень просто. Сперва выясняешь, что собой представляет бог. А потом — чего ему в таком случае от тебя надо. Вот так и живешь.
— А разве это не значит понравиться ему?
— Ну, немного, конечно, и это... Но видишь ли... Когда ищут заступничества, то придумывают бога, способного на него. А уж затем его корректируют, чтобы он подходил для нашего мира. То есть сначала шьют кафтан, затем снимают мерку, затем ушивают. А я хотела сначала разобраться в этом мире, а через это уже и найти то существо, которое все так устроило. То есть я все-таки искала истину, а не заступничество. Если я хочу соответствовать замыслу бога, то есть истине, мне, естественно, легче будет жить, но я ищу все-таки соответствия, а не легкой жизни.
— И что ты нашла?
— Да ничего нового. Бог вкладывает в нас души и отпускает нас в этот мир. Мир создан по его воле, но живет уже по своим законам, от воли бога не зависящим.
— Как это? — не понял Отличник.
— Я же тебе, дураку, объясняла это на примере бога-писателя. Вот представь, что ты сел писать роман про общагу: про меня, про Лельку, про себя... Придумал нас всех, придумал, что мы будем делать, пишешь, погружаешься в души и вдруг обнаруживаешь, что эти люди хоть и родились в твоем воображении, но в принципе равноценны тебе, неисчерпаемы до дна, непознаваемы до конца. Чем яснее ты это понимаешь, тем больше предоставляешь им свободы. И наконец они совершенно свободны от тебя, делают что хотят, а ты лишь записываешь. Если ты талантлив, они, конечно, сделают то, чего тебе от них надо. Но если для тебя это будет их нравственная победа, то не исключено, что для них то же самое окажется нравственной катастрофой. Текст один, а прочтений много. Вот так в жизни сочетается божья воля на каждый поступок человека и в то же время его свобода в любом поступке. Тут главное уже не поступок, а отношение, выбора нет.
— Что-то ты призагнула... — Отличник озадаченно потер макушку. — Что же получается? Бог может ошибиться?
— Нет. Он не ошибается. Он — истина. Из всех возможных прочтений нашего романа он — единственно верное.
— Но выходит, что любой твой поступок угоден ему?..
— Да, поэтому все позволено. Понимаешь, Отличник, почему люди отказываются от бога — он вроде бы не дает им выбора. На самом деле не так. Выбор совсем не такой, каким его хотят видеть. Человек не делает выбора между земным и небесным, то есть не выбирает, что ему сделать: угодное людям или угодное богу. Богу угодно все, он ведь нас не лакеями сюда посылает. А людям, всем людям, не угодить никому, потому что желания людей взаимно противоположны. А есть третья, настоящая правда, ради которой и живешь, — правда прочтения нашего романа. Правда тех, кто будет читать эту книгу, написанную богом. Именно в ней и состоит выбор. Именно ради нее бог все создал и велит нам жить так, чтобы читатель видел божественную правду в нашей жизни, пусть и не понимая ее до конца. Я не верю в рай и ад — нету ничего такого, он допишет свой роман, и мы останемся не душами на том свете, а рядами строчек на книжной странице. И люди, которые нас окружают, — это не люди, а персонажи. Среди них кристаллизуются идеи. Больше ни для чего они не нужны. Истина — бог, правда — это третья правда. Познавая истину, добивайся третьей правды — вот чего от нас требует бог. Только такого бога и такой мир я принимаю безоговорочно.
& — Это жизнь. Это не лечится.
Комментариев нет:
Отправить комментарий