А. В. Иванов — Общага-на-Крови (3/5)

Ранее

&  — Все равно, — упрямо сказал он. — Все равно, Ванька, надо жить. Дверь туда всегда, для всех, в любой миг открыта. Надо иметь силы проходить мимо открытой двери.

&  — А на могилке посидеть не тянуло?
    — Не тянуло.
    — А что так?
    — Страшно.
    — Вот и мне умереть страшно. Жить хочется, но жизни не жалко, а умирать очень страшно. Жизнь — фарс, но смерть-то ведь не фарс.

&  Общага как женщина: за ложь мстит, а правды не переносит.

&  ... и блаженство истины прокатилось по его позвоночнику, будто он сорвался с крыши и летит вниз, а пока летит, может кричать что хочет, ничего не боясь.

&  Идиот, как гений, способен на все. Впрочем, подавляющее большинство всех убеждений и поступков людей на земле объяснить можно только идиотизмом, а примеры гениальности легко счесть по пальцам. Вот и вся разница.

&  — Ну и хорошо. Пока, Симаков. Бывай! — И Петров, вынеся приговор, демонстративно замолчал.
    — Когда у меня появится свой дом, — задушевно рассказал Ванька Отличнику, — я заведу щенка, назову его «Петров» и утоплю в унитазе.

&  Больше, чем жалость, его поразил страх за Ваньку, ужас перед его упрямым путем, который ведет в никуда и с которого нельзя свернуть, потому что это приведет к тому же концу, но гораздо быстрее.

&  — Не станем относиться к жизни серьезно, Фимка. Все будет как попало!

---

&  — А зачем ты мне это все говоришь? — спросил Отличник.
    — Полагаю, моя цель самоочевидна: оправдаться.
    — Оправдаться... — повторил Отличник. — То есть попытаться представить правдой во мнении других то, что считаешь правдой для себя? Выдать субъективное за объективное?

&  ибо даже рождать жизнь посреди смерти — разве не грех перед этой жизнью, которая потом будет мучиться?

&  Ну зачем все, мой юный друг, подвергать анализу рассудка? С той же степенью правоты все вещи в мире можно рассматривать синтезом чувства.

&  — Почему?
    — Ну, не знаю. — Серафима пожала плечами. — Я вообще ничего не знаю, я тупая и темная, и все их вопросы никогда передо мной не стояли. Я ничего не понимаю в жизни и не знаю, как к ней относиться. У меня нет ни одного принципа, по которому бы я жила. Живу, как получается, стараюсь не делать зла, если можно, — вот и все. Наверное, никому не интересно заставлять меня отвечать на такие важные вопросы. Поэтому я, например, и не окажусь никогда в таком положении, как твои друзья. Я же сразу разревусь, а потом умру, и никакой пользы от меня не будет.

&  Она напоминала Отличнику бога-писателя Нелли, который не станет глядеть на то, что человек выбрал, как жил, сколько совершил ошибок и сколько верных ходов отыскал, а спросит лишь: стремился ли ты к добру всю свою жизнь? И тогда уж решит: простить или не простить.

&  Как-то вот получается, что слабых больше жалеешь, но меньше любишь. Жалость от доброты идет, а любовь... ну, как бы это сказать... так положено человеку. Любовь первее жалости. Жалеть, конечно, надо, но больше хочется любить.

&  — Любого можно сломать.
    — Да, но ведь важно, что человек будет делать после этого. Ванька начнет мстить.
    — То есть махать после драки кулаками?
    — Ну. А ведь это глупо. Дальше по степени слабости, по-моему, идет Нелли. То есть она чуть посильнее Ваньки. Если ее сломать, то она начнет строить то же самое заново. А зачем? Если один раз сломалось, то и потом сломается, верно? Тоже глупо. Сильнее Нелли Леля. Если ее сломать, то она потом вообще ничего не будет делать, все бросит. А если сломать Игоря, то он попытается встать на позицию своего победителя, овладеть его оружием. Вот в этом смысле он «сильный». Правда, «сильный» — это какое-то не то слово, но я не могу найти нужного. Это в каком-то простом, житейском смысле он самый сильный. Я такая дура, поэтому просто смотрю: кому легче живется — тот и самый сильный. Игорю будет легче всех. А если, например, духовную силу брать, то самый сильный, конечно, Ванька — ведь его сломают, а он и сломанный за свое борется.

&  — Ну а я? — спросил Отличник. — Про меня ты что-нибудь скажешь? Сильный я или слабый? И в каком смысле?
    — А ты совсем не такой. Вообще-то тебя очень легко сломать. Гораздо легче, чем остальных. Но понимаешь... Мне так кажется... Их один раз сломали — и все. Навсегда, конец. А тебя надо бесконечно всякий раз ломать заново.

&  — Раньше мы с вами находили общий язык...
    — Что было, то прошло.
    — Почему же прошло? Я и сейчас рад с вами общий язык найти.

&  — Я Маркелу только что по роже дал... Он прибежал весь на понтах, пальцы веером, на ногах фигушки: «Я на арбузной корке плавал, мне чайки на грудь срали!..»

&  — Ну, Ванька, как можно — ни за что ни про что...
    — Так и нужно. А за что-нибудь их, сук, вообще убивать надо.

&  — Какой ты, Ванька, злой, оказывается... Нельзя так.
    — А-а, плевать, — ответил Ванька. — Я — талант, мне все можно.
    — Что значит «все»?
    — А все. Соврать, убить, изнасиловать, украсть. Предать. Да. А меня все должны любить, жалеть и спасать.
    — Ни фига себе! — изумился Отличник. — Это почему?
    — Потому что я — талант. Талант в человеке — произведение искусства природы. Произведение искусства строится только на конфликте. Поэтому я и иду наперекор.

&  — Но совесть, порядочность... Все законы человечности...
    — Нету ничего. Есть только моя обязанность перед моим талантом сберечь его любой ценой. Все, что я делаю для этого, и есть добро.
    — Тогда это не талант, а что-то... чудовищное.
    — Талант. Только одному он все разрешает, а другому не все. И хрен я знаю почему. Уж такой он.

&  — Ну ладно, пусть так. Только ведь есть и долг перед истиной...
    — Что за истина? Бог? Если он есть, пусть только попробует рыпнуться, когда судить меня начнет. Я столько ему предъяв выстрою на то, что он мне обязан был дать, но не дал, что он сам в десять раз грязнее меня окажется. Зашкерил счастье человеческое, кроила, и торгует им... На хер он мне такой нужен. Бог — это слишком просто, отец. Если бы он был, я бы его сразу вычислил.

&  — Ну а будущее? Как тебя потом будут судить?
    — По хрену. Кто чище меня, тот не судит, а жалеет. А кто грязнее — и права не имеет на суд. Этого я, отец, не боюсь. Все равно там и дальше такое же скотство и блядство будет. Дураки, конечно, в моем грязном белье копаться бы начали — кому вломил, кого трахнул... А те, чистые, только душу должны увидеть, не будут рыться в этом говне времен. Им же по фиг — мучился ли, страдал ли. Им же интересно, что напишу, что сделаю, и все, нету больше ничего, им интересного. Поэтому и будущего нет. Поэтому могу делать чего хочу. Нет никакой истины, кроме моего таланта. Нету никакого добра, кроме спасения его любой ценой. Нет ни греха, ни вины, ни искупления — только бесконечный поток предательств и преступлений во имя таланта. Круговорот говна в природе. Так что мне все можно, и я все сделаю...

&  — Как же тебя любить-то такого?
    — Любовь тоже талант. Значит, ей закон не писан.

&  — Много ты хочешь от жизни...
    — Это много? Это и есть то, что каждому положено от рождения, как руки и ноги. Это минимум, понял?

Далее