“История эта началось утром, когда жизнь еще имеет хоть какой-то смысл. ...& Андрей Львович мудро подумал о странности человеческого ума: когда сталкиваешься с опасностью, всегда надеешься, что она окажется на самом деле не такой страшной. Зато потом, когда беды позади, воображаешь их такими чудовищными, каких и не бывает на свете. Теперь вот многим кажется, будто при советской власти даже в вытрезвитель по решению Политбюро забирали...
& В определенном смысле творческий работник похож на уродливую женщину, ведь она все равно в глубине души убеждена: в ней что-то есть, что-то чертовски милое — просто пока еще никто не заметил. Кстати, именно на этой тайной дамской уверенности основана многовековая и очень успешная деятельность брачных аферистов.
& Андрей Львович неожиданно обнаружил на антресолях две дюжины пыльных бутылок «Пшеничной», залежавшихся там со времен горбачевской борьбы с алкоголизмом, погубившей Советский Союз. (Как известно, великую державу сразили две напасти: дефицит алкоголя и переизбыток бездельников, поющих под гитару песенки собственного сочинения.)
& – Вы никогда не писали про собак?
– Нет, — сознался Кокотов.
– Напрасно. Настоящий писатель обязательно должен сочинить что-нибудь про собак, про детей и про выдавленного раба.
& Кто ты? Мужчина или деревяшка, которую перепиливает жена..?
& – А Лопе де Вега, к вашему сведению, написал две тысячи пьес.
& – Ну, хорошо: где же вы до этого самореализовывались?
– По-разному... Учителем, например, был.
– Учитель — это не профессия.
– А что же?
– Разновидность нищеты.
& – ... Сначала, когда случилось несчастье...
– Какое несчастье?
– Девяносто третий год...
– А-а... Почему-то принято считать несчастьем аборт, а не то, что ему предшествует. ...
& Неверная Вероника в таких случаях обычно дружески советовала: «А ты повесься — легче будет!»
& – Вы с ней знакомы?
– Нет. Не помню.
– «Нет» или «не помню»?
– Не помню.
– Правильно. Не отрекайтесь от возможного!
& – Может, не будем читать вслух?
– А вам что, стыдно?
– Не стыдно... Но все это как-то странно...
– Имейте мужество до конца выслушать то, что сами написали!
& – А чем, Андрей Львович, настоящая любовь отличается от ненастоящей? Вот в вашей жизни — чем?
– Я не собираюсь обсуждать с вами этот предмет! — отрезал Кокотов.
– А я вам скажу, чем отличается! Настоящая любовь в вашей литературе всегда оканчивается катастрофой. Сначала вы придумываете эту настоящую любовь, а потом сами не знаете, куда ее засунуть! Ладно, в девятнадцатом веке писатели действительно не понимали, что делать с дефлорированной вне брака девицей, вроде Бэлы или Настасьи Филипповны. И несчастных просто убивали, чтобы не мучались. А теперь, когда девственность обесценена, писатели не знают, что делать с единственной женщиной своего полигамного героя. И тоже убивают. Палачи!
& – Плохо.
– Почему?
– Потому.
– Ну, знаете! Каждый пишет...
– Как он дышит? — издевательски перебил режиссер.
– Допустим.
– Ерунда! Не повторяйте глупостей вслед за поющими дураками! Как дышат, пишут только графоманы. Если бы каждый писал, как дышит, не было бы ни Флобера, ни Толстого, ни Чехова. Понимаете?
& И от галерного раба ты отличаешься лишь тем, что раб мечтает только о тарелке супа, а ты — еще и о славе!
& … А Лена схватилась за поцелованное место, словно ее ужалила оса, покраснела и прошептала: «Больше никогда… Никогда!» (О, эти два самых обманных женских слова «Никогда!» и «Навсегда!»)
& – Ты меня любишь? — спросила Лена, глядя на него из травы широко раскрытыми от удивления и страха глазами.
– Да! — честно соврал Кокотов и неумело овладел Невинномысском.
& Кто знает, возможно, когда-нибудь в грядущем сверхгуманном общественном устройстве смертную казнь заменят пожизненным браком...
& Как известно, нет такой глупости, которую не совершит человек за прибыль в 100 процентов.
& В жизни всегда есть место подлому.
& – Если б вы его убили, то попали бы в тюрьму, пострадали и могли сделаться Достоевским или, в крайнем случае, Солженицыным. У вас была бы здесь своя любимая скамейка...
– ...на которой я не сидел! — язвительно уточнил Андрей Львович.
– Так в этом, глупыш вы мой, и заключается слава: любимые скамейки, на которых вы не сидели, любовницы, с которыми вы не спали, благородные поступки, которых вы не совершали, афоризмы, которых вы не говорили... Понимаете?
& – Вообще сам жанр надмогильного слова предполагает некий возвышенный вымысел, фантазию о том, какой бы идеальной личностью мог стать окоченевший жмурик при ином стечении судьбоносных обстоятельств... Вы не находите, Андрей Львович?
– Да-да... — согласился Кокотов. — Наверное, говоря лестное прощальное слово умершему, живой человек в душе надеется, что так же снисходительны будут и к нему, когда он... Ну, вы понимаете!
& – Ну это прямо фрейдизм какой-то!
– Разумеется! Без фрейдизма и еврейской судьбы нынче в искусстве делать нечего!
& – Помните, как мы болтали в молодости с друзьями и подружками? Вполдури. Сейчас так говорят в эфире. А гибель государства, чтоб вы знали, коллега, начинается с телевизионного диктора, который иронизирует, читая новости. Это конец! Дальше — чертополох в алтаре...
& Самая страшная ревность — это ревность того, кто не уверен в измене.
& – Но ведь это, кажется, уже было. В «Коллегах» у Аксенова, например, — засомневался писатель.
– Забудьте слово «было»! Навсегда забудьте! Умоляю! В искусстве было все. Вы же не отказываетесь от понравившейся вам женщины только потому, что у нее до вас «было»? С вами-то будет по-другому, если вы настоящий мужчина. И в искусстве все будет по-другому, если вы настоящий художник. Ясно?
& – ... Стасик проявляет и одновременно слушает «Свободу». Тогда так все делали.
– Точно! Я тоже слушал. Мне даже в голову не приходило, что они могут врать. Верил как пацан!
– А разве они врали?
– Конечно. Постоянно! Заметьте, не обманывали, а именно — врали. Ведь что такое вранье? Это — выгодная лгуну часть правды...
& – Я подумала: почему-то считается, что первому мужчине женщина достается во всей своей чистоте и непорочности...
– А разве это не так?
– Разумеется, нет. Первому мужчине достается весь девичий вздор: гордыня неведенья, подростковые комплексы, глупые надежды, случайный разврат, происходящий от незнания собственной души и тела... В общем, все эти крошки и мусор... Зато позже, с опытом, женщина становится по-настоящему чистой, непорочной, верной, цельной и пьянящей, как это вино. И счастлив мужчина, его пьющий!
– Возможно, вы в чем-то и правы...
– В чем же я права?
– Женщины, с которыми лучше завершать жизнь, нравятся нам обычно в самом начале. И наоборот: те, с кем стоит начинать свою жизнь, привлекают нас лишь в зрелые годы...
& – Мы поженились... Но быстро развелись...
– Я так и думала.
– Почему?
– Не знаю. У детей удивительное чутье на совместимость. Но с возрастом это качество куда-то исчезает.
... А где Наталья Павловна?”
Комментариев нет:
Отправить комментарий