Они жили долго…
Большая дама с маленькой собачкой
“Про Татьяну Сергеевну ходили разнообразные слухи, от достоверных, можно сказать, документированных, до самых невероятных. ...& – Да не смогу я, Татьяна Сергеевна, не умею я шить,— все пыталась отразить безумный напор хрупкая Веточка.
Татьяна Сергеевна с решительным лицом сдернула с вешалки красную шелковую блузку и приказала:
– Пори!
– Да я и пороть не умею!— пискнула Веточка.
Татьяна Сергеевна достала ножницы, и стала вырезать блузку из ее швов, натягивая ткань под самые лезвия ножниц.
– Умею, не умею! Когда надо, каждый сумеет!
... Красивого лица видно не было, ничего видно не было, кроме кусочка черного штапеля от той блузки…”
Менаж а труа
“Овдовела Алиса очень рано, в двадцать семь лет, и с тех пор несла свою осыпающуюся красоту невостребованной. ...& Их общий муж,— сначала Фридин, а потом Алисин,— писатель Беньямин X., пишущий на языке идиш, был человек-энтузиаст. Восторженное состояние было присуще ему, как нос, рот, два уха. Многие по этой причине считали его идиотом, но таковым он не был — просто он так страстно, истово и яростно любил жить, что люди более умеренные раздражались.
& Помимо радости жизни, у него еще было особое дарование: он любил литературу. Русскую, французскую, польскую, финскую — любую, которая попадалась в руки.
& До войны было еще можно писать на идиш, хотя и немодно.
& – Ой, у меня как раз есть банка тушенки,— взяла себя в руки бывшая жена. Она все-таки была человек из так и не наступившего будущего.
... И исчезла…”
Писательская дочь
“Был дом, какого не было ни у кого. ...& Все пионерские лагеря были на первый взгляд одинаковы: линейки, подъем и спуск флага, белый верх, черный низ, штапельный треугольник красного галстука, пионерские костры и бодрая песня «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры — дети рабочих...»
Но дети рабочих и простых инженеров, в отличие от пионеров артековских, отборных и качественных, пользовались коммунистическими благами попроще и подешевле. Вместо моря им предлагалась маленькая речка Серебрянка, бывшая Поганка, хлеба по два куска к обеду и сахара — по два куска к завтраку, а не кто сколько захочет, как в Артеке. Спали поотрядно, по двадцать человек в палате. Зато погода в то лето в Подмосковье была прекрасная, свежие саморастущие сосны на территории заводского лагеря были ничуть не хуже бочковых пальм, понатыканных на аллеях Артека, и Женя Воробьева первые два дня лагерной жизни чувствовала себя отлично. Единственное, что омрачало ее девичью жизнь, была деревянная уборная, в которой на длинной доске было вырезано восемь круглых дыр, но никаких перегородок между ними не было.
& Маяковский вызывал у Воробьевой стойкое отвращение, все коммунистическое и революционное связано было иррациональным образом с дощатой доской о восьми очках, о чем она Маше, стесняясь, не сообщала. Маша и так давно уже высказалась, что ее, воробьевское, мещанство непереносимо...
... Прощайте, все прощайте…”
Комментариев нет:
Отправить комментарий