* Сверхъестественное значит неестественное.
* – Боюсь, волшебники редко кого слушают, – признался Сдумс. – Лично я почти сто тридцать лет никого не слушал.
– Почему?
– Наверное, чтобы не слышать то, что сам нес.
* – Бей ерундовин, иначе сплошное расстройство нам всем!
* Свет думает, что движется быстрее всех, но это не так. Он перемещается очень быстро, но темнота всегда оказывается на месте раньше и поджидает его.
* Внутри Всякого из Нас Живет Мертвец, Которому Не Терпится Выбраться
* Люди – это нечто большее, чем пшеница. Они проживают свои короткие насыщенные жизни, работают, пока не кончится завод, заполняя свои дни от края до края тем, что стараются просто выжить. И все их жизни имеют одинаковую длину. И самые короткие, и самые длинные – все они равны. По крайней мере, с точки зрения вечности.
* – Почему ты раньше ничего не сказал?
– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?
– Мой отец заставил меня поклясться, что я никогда не буду помогать налоговикам. Он говорил, что при одной мысли о них его тошнит. Еще он говорил, что есть смерть и есть налоги, только налоги гораздо хуже, потому что смерть случается один раз в жизни, а налоги – каждый год. Нам приходилось даже выходить из комнаты, когда он говорил о налоговиках. Мерзкие твари. Вечно суют повсюду свой нос, вечно выспрашивают, у кого что спрятано под поленницами или за потайными дверцами в подвале, хотя их это совершенно не касается.
Она презрительно фыркнула.
Билл Двер был поражен. В устах госпожи Флитворт слово «налоговик» звучало точь-в-точь как «гад», хотя было на целых четыре слога больше.
* – Ты должен был сразу сказать мне, кто тебя преследует, – упрекнула госпожа Флитворт. – В здешних местах налоговики популярностью не пользуются. Когда еще мой отец был жив, к ногам особенно назойливых налоговиков привязывали камень потяжелее и бросали их в пруд.
– НО, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ, ГЛУБИНА ПРУДА ВСЕГО НЕСКОЛЬКО ДЮЙМОВ.
– Да. Было очень смешно наблюдать, как они об этом узнавали.
* – Я слышал, что у медиумов есть духовные проводники.
– Терпеть не могу всякие карты, чашки и крутящиеся столики. Это не по мне. А эктоплазма... фу, гадость какая! От нее потом ковры ни в жизнь не отчистишь, даже уксусом. И тащить в дом эту пакость? Нет уж, увольте!
– Подумать только... – вежливо выразился Сдумс.
– И никаких завывающих призраков. Не выношу воя. А эта мышиная возня со сверхъестественным? Сверхъестественное значит неестественное. А я приличная женщина.
* Раздался леденящий душу вопль. Он эхом отразился от темных колонн и арок и внезапно стих.
Аркканцлер резко остановился. Волшебники, не успев затормозить, налетели на него.
– Похоже на леденящий душу вопль, – констатировал он и завернул за угол. – За мной!
– Кто-нибудь знает, что это было? – слабым голосом произнес казначей. {...}
Чудакулли огляделся.
– Готов поклясться... – начал было он, но тут раздался очередной леденящий душу вопль.
Чудакулли поднялся на ноги.
– Вперед, ребята! – заорал он и героически захромал вперед.
– Почему мы должны мчаться на леденящий душу вопль? – пробормотал главный философ. – Это противоречит здравому смыслу.
* – Но разве город может быть живым? Он ведь состоит из мертвых частей!
– Как и люди.
* – Нет ничего плохого в хорошем ругательстве. Заставляет кровь бежать по жилам. Осторожней, декан, одна из этих подлюк...
– А по-другому ты выражаться не можешь? – воскликнул главный философ, пытаясь перекричать жужжание и писк летающих тварей.
– Например, как?
– Ну, есть много хороших слов. Ерундовина, например.
– Ерундовина?
– Да, или, к примеру, я слышал такое выражение, как «сплошное расстройство».
– Сплошное расстройство? И ты хочешь, чтобы я так ругался?
– Наша домоправительница госпожа Герпес всегда говорит «Сахар!», если что-нибудь уронит, – подключился к разговору казначей.
Аркканцлер повернулся к нему:
– Она может говорить «сахар», но имеет в виду «дерь...»
Волшебники пригнулись, однако Чудакулли нашел в себе силы вовремя остановиться.
– Вот ерундовина... – бессильно сказал он. {...}
– А у тебя неплохо получается, – сказал профессор современного руносложения. – Продолжай в том же духе.
– Ерундовина, разъерундовая ерундовина. Сахар, сахар, сахар. Сплошное расстройство... – Он покачал головой. – Плохо. Настроение совсем не улучшается.
– Зато воздух становится чище, – подметил казначей.
* – Бей ерундовин, иначе сплошное расстройство нам всем! – завопил он и последовал за деканом.
* – ТУТ ПЛАВАЕТ ТРИТОН!
– Еще лишнее доказательство того, что вода свежая и чистая, – сказала госпожа Флитворт [Многие сотни лет люди считали, что наличие тритонов в колодцах является неоспоримым доказательством свежести воды и ее пригодности для питья. Но за все это время люди ни разу не задались одним весьма важным вопросом: а куда тритоны ходят в туалет?], выуживая земноводное и отпуская его на пол.
* Билл Двер разжал свою ладонь. Госпожа Флитворт удивленно подняла брови. Верхний сосуд золотых песочных часов почти опустел.
– Но откуда это у тебя? Часы ведь были наверху! Она сжимала их, словно... – Госпожа Флитворт на мгновение сбилась. – Словно очень сильно что-то сжимала, – неловко закончила она.
* – Значит, тебе известно, сколько я еще...
– ДА.
– М-да, странно, наверное, знать... о таких вещах... ну, ты меня понимаешь.
– НЕТ. ДАЖЕ НЕ ПРОСИТЕ.
– А вообще, это нечестно. Если бы каждый человек точно знал, когда умрет, то прожил бы куда лучшую жизнь...
– ЕСЛИ БЫ ЛЮДИ ЗНАЛИ, КОГДА УМРУТ, ОНИ, СКОРЕЕ ВСЕГО, НЕ ЖИЛИ БЫ ВООБЩЕ.
* – У тебя есть какие-нибудь последние слова?
– ДА. МНЕ ОЧЕНЬ НЕ ХОЧЕТСЯ УХОДИТЬ.
– Ну, по крайней мере кратко.
* Он без труда вспомнил,как когда-то, еще студентом, читал о существах, откладывающих яйца в других существах. После этого он несколько месяцев не ел омлеты и икру – так, на всякий...
* РАЗ ПРАДАЖА! РАЗ ПРАДАЖА!! РАЗ ПРАДАЖА!!! НАЧЕНАИТСЯ ЗАВТРА!!!
Сдумс вышел из университетских ворот. Мимо него струились людские потоки.
Сдумс прекрасно знал своих сограждан. Они готовы были глазеть на что угодно и когда угодно. При виде надписи с тремя восклицательными знаками не устоял бы ни один житель Анк-Морпорка.
* Что-то забренчало, загрохотало, а затем раздался финальный «бум», являющийся звуковым эквивалентом знаменитой пары дымящихся ботинок.
И наступила тишина.
Смерть спокойно наклонился и поднял подкатившийся к его ногам вал довольно сложной конструкции. Вал был изогнут под прямым углом.
Госпожа Флитворт наконец осмелилась выглянуть из-за его спины.
– Что произошло?
– ПО-МОЕМУ, ЭТО ЭЛЛИПТИЧЕСКИЙ ЭКСЦЕНТРИК СКОЛЬЗНУЛ ПО ВАЛУ И ВОШЕЛ В ЗАЦЕПЛЕНИЕ С ФЛАНЦЕМ, ЧТО И ПРИВЕЛО К КАТАСТРОФИЧЕСКИМ ПОСЛЕДСТВИЯМ.
* – А можно задать тебе личный вопрос? – спросил Сдумс. – Мне просто необходимо знать...
– что!
– Почему тебя называют Один-Человек...
– и все! а Один-Человек-Ведро думал, такой умный волшебник, как ты, сам мог догадаться, в моем племени детей называют по тому, что мать увидит первым, выглянув из вигвама после родов, короче говоря, это сокращенный вариант «Один-Человек-Выливает-Ведро-Воды-На-Двух-Собак».
– Печальный случай, – покачал головой Сдумс.
– все не так уж и плохо, – ответил Один-Человек-Ведро. – жалеть нужно моего брата-близнеца, ему она дала имя на десять секунд раньше.
Ветром Сдумс ненадолго задумался.
– Только не говори, ничего не говори, дай я сам догадаюсь, – взмолился он. – Две-Собаки-Дерутся?
– Две-Собаки-Дерутся? Две-Собаки-Дерутся? – переспросил Один-Человек-Ведро. – ха! да он бы правую руку отдал, чтобы его назвали Две-Собаки-Дерутся!
* Еще один слой бумаги, пачка писем, перетянутая лентой. Он положил их поверх фаты. Какой смысл читать то, что один человек говорит другому? Язык был придуман именно для того, чтобы прятать истинные чувства.
* – Я НЕ ТО ИМЕЛ В ВИДУ. ПОЧЕМУ ВЫ НЕ ТАНЦУЕТЕ?
– Потому что я уже старая, вот почему.
– ЧЕЛОВЕКУ СТОЛЬКО ЛЕТ, НА СКОЛЬКО ОН СЕБЯ ЧУВСТВУЕТ.
– Ха! Правда? Такие глупости люди твердят постоянно. Они всегда говорят: «Подумать только, как вы хорошо выглядите». А еще: «В этой старой кошелке еще достаточно жизни». Или: «Старая скрипка выводит хорошие мелодии». И все такое прочее. Какая глупость. Как будто старости можно радоваться! Как будто философским отношением к своему возрасту можно заслужить хорошие отметки! Да, моя голова может сколько угодно считать себя молодой, но вот коленкам это удается хуже. Или спине. Или зубам. Попробуй скажи моим коленкам, что они стары ровно настолько, на сколько себя чувствуют, – и что это тебе даст? Или им?
– СТОИТ ПОПРОБОВАТЬ.
* – А куда мы едем?
Бинки шла галопом, но пейзаж не изменялся.
– Должна признать, лошадь у тебя хорошая, – дрожащим голосом сказала госпожа Флитворт.
– ДА.
– Но что она делает?
– НАБИРАЕТ СКОРОСТЬ.
– Но мы никуда не двигаемся... Они исчезли.
* – А, сержант Колон? Я принял тебя за кое-кого другого. ... Насколько я понимаю, мост благополучно пережил еще одну ночь. Никто его не украл. Молодец.
– Осторожность никогда не помешает. Я стараюсь придерживаться этого принципа.
– Уверен, горожане могут спокойно спать в чужих постелях, зная, что их мост весом пять тысяч тонн никто не украдет.
* – ВЕТРОМ СДУМС?
– Да?
– ЭТО БЫЛА ТВОЯ ЖИЗНЬ.
И с огромным облегчением, величайшим оптимизмом и чувством, что все могло быть гораздо хуже, Ветром Сдумс умер.
* Смерть стоял и смотрел, как танцует пшеница на ветру. Конечно, это всего лишь метафора. Люди – это нечто большее, чем пшеница. Они проживают свои короткие насыщенные жизни, работают, пока не кончится завод, заполняя свои дни от края до края тем, что стараются просто выжить. И все их жизни имеют одинаковую длину. И самые короткие, и самые длинные – все они равны. По крайней мере, с точки зрения вечности.
«Но не с точки зрения владельца жизни. Всегда хочется пожить подольше», – произнес где-то внутри тонкий голос Билла Двера.
* А в конце всех историй Азраил, которому была ведома тайна, подумал:
... «Я ПОМНЮ, КАК ВСЕ ЭТО СЛУЧИТСЯ ВНОВЬ».”
Ведьмы за границей (Плоский мир-12)
Комментариев нет:
Отправить комментарий