20 нояб. 2010 г.

А. В. Иванов — Географ глобус пропил (1/2)

  “«Конечная станция Пермь-вторая!» – прохрипели динамики. ...
&  Витька уже устал изумляться житейской простоте Колесникова. Колесо был способен днем подраться с человеком, а вечером прийти клянчить у него, скажем, велосипед покататься.

&  Сердце у Витьки тяжело заколотилось, а мысли смешались. С Колесом всегда так: не поймешь почему, но всегда делаешь то, чего ему надо.

&  – Что-то про вас говорили на педсовете... Стихи вы какие-то, кажется, ученикам читали, да?
    – Жег глаголом, да назвали балаболом, – согласился Служкин.
    – В самокритичности вам не откажешь.
    – Посмеяться над собой – значит лишить этой возможности других, – назидательно изрек Служкин. – Это не я сказал, а другой великий поэт.

&  – Только к машине вы и испытывали уважение, – улыбнулась Лена. – Глупые все были… Сейчас у мужа автобус целый, ну и что?
    – Н-да-а... – протянул Служкин. – Как-то все это... Вроде бы когда-то огромное значение имело, а оказалось – ерунда. И останется только грустно шутить.

&  – И тебе не жалко меня было, когда ты с Колесниковым крутила?
    – Нет, – мягко сказала Лена. – Тогда ведь казалось, что всего еще сколько угодно будет. Не ценили, когда любят. Маленькие были.


&  – Если бы я знала, какой ты, ни за что бы замуж не вышла!..
    – А какой я? – спокойно поинтересовался Служкин.
    – Слова от тебя человеческого не дождешься, одни шутки!..
    – Без шутки жить жутко.
    – Так у тебя кроме шуточек и нет ничего больше!.. Пусто за душой! Ты шуточками только пустоту свою прикрываешь! Ничего тебе, кроме покоя своего, не нужно! Ты эгоист – страшно подумать какой!
    – Думать всегда страшно...

&  – Нашел с кем дружить!
    – Бог, когда людей создавал, тоже не выбирал материала, – мрачно отозвался Служкин.

&  Со всемирными потопами компромиссов не бывает.

&  – Может, побить твоего Термометра?
    – Я по женщинам и детям не стреляю.
    – Ты не добрый, Витус, – сказал Будкин, – а добренький. Поэтому у тебя в жизни все наперекосяк. И девки поэтому обламывают.

&  – Ты-то сам как к Наде относишься?
    – А как можно долго жить с человеком и не любить его?

&  – Отцы, – сказал Служкин. – До Нового года остается полчаса. Прошедший год был разный – хороший и плохой, тяжелый и легкий. Давайте в оставшееся время помолчим и вспомним то, чего потом не будем уже вспоминать, чтобы войти в будущее без лишнего багажа.

&  – Ну это же мелочь – костюмчик...
    – Мелочь, – согласился Служкин. – Но именно мелочи глубже всего задевают. Так вроде уже со всех сторон корой зарос, и вдруг – бац... По такой мелочи и чувствуешь, что ребенок твой – это как душа без оболочки. Просто, Лен, ошпаривает понимание того, как дети беззащитны и в то же время – такая несправедливость! – уже отдельные от нас существа...

&  – А тебе, Витя, не хотелось бы начать все сначала?
    – Этот вопрос нельзя задавать. И думать об этом тоже нельзя. Желать начать все сначала – это желать исчезновения нашим детям.
    – Ну... не детям... хотя бы ошибки исправить...
    – Мы никогда не ошибаемся, если рассчитываем на человеческое свинство, – сказал Служкин. – Ошибаемся, лишь когда рассчитываем на порядочность. Что значит «исправить свои ошибки»? Изжить в себе веру в людей?.. Самые большие наши ошибки – это самые большие наши победы.
    – Ты всегда думал в таких широких масштабах...
    – Наоборот, – возразил Служкин. – Я думаю в самом узком масштабе – только человек. Я, Лена, стараюсь думать лишь о том, что рядом, – как получается, конечно.

&  – Что-то, Виктор Сергеевич, вы со всеми своими друзьями расстались.
    – Ну да, – подумав, согласился Служкин и закрыл альбом. – Видишь ли, Маша... По-моему, нужно меняться, чтобы стать человеком, и нужно быть неизменным, чтобы оставаться им. Я вот каким был тогда, в университете, таким и остался сейчас... А друзья... Друзья переменились – вместе со временем, вместе с обстоятельствами... Одни бизнесом занялись, другие – спились. Кое-кто в столицу подался, а некоторые – даже за океан. А я после университета домой поехал. В Пермь, в глухую провинцию, на самый край географии. Ведь все мы что-то ищем, и все что-то находим.
    – А вы нашли здесь, что искали?
    – Видишь ли, Маша, в чем парадокс... Находишь только тогда, когда не знаешь, чего ищешь. А понимаешь, что нашел, чаще всего только тогда, когда уже потерял.

&  – Скажи мне правду – любую, я выдержу. Что там у Будкина с Кирой?
    Служкин только махнул рукой.
    – Я не могу тебе изложить факты, – начал устало пояснять он, – потому что ты их неверно истолкуешь. Я тебе даю сразу истолкование – верное, потому что со стороны виднее. Но тебе его не надо. Тебе нужны факты. Замкнутый круг, Сашенька. Ты в своей душе как в комнате без окон и дверей. Поэтому и любовь твоя какая-то бессильная. Ты очнись. Свет не сходится клином ни на чем.

&  – Что-то у тебя как ни история, так анекдот, и везде ты придурком выглядишь.
    Служкин закурил.
    – Любой анекдот – это драма. Или даже трагедия. Только рассказанная мужественным человеком.

&  – Для тебя понятия правды и неправды неприемлемы, как для романа. Твои маски так срослись с тобой, что уже составляют единое целое. Даже слово-то это – «маски» – не подходит. Тут уже не маска, а какая-то пластическая операция на душе. Одно непонятно: для чего тебе это нужно? Не вижу цели, которой можно добиться, производя дурацкое впечатление.
    – Могу тебе назвать миллион таких целей. Начиная с того, что хочу выделиться из массы, кончая тем, что со мной таким легче жить. Впрочем, если ты помнишь классиков, «всякое искусство лишено цели». Так что возможен вариант «в белый свет как в копеечку».

&  – В детстве мы называли это – «кардонка». Вы весь урок мочало чесали, а кататься на кардонках так и не научились. Теперь смотрите: я показываю вам высший пилотаж. Одно выступление, и только в нашем цирке!

&  Я занимаюсь простыми, мудрыми и вечными делами – латаю свой корабль, поддерживаю огонь, готовлю пищу. Мир ясный и яркий: синее небо, белый снег, черные угли, алый огонь, оплетающий котлы, и желтая пшенная каша. Это все, что у меня есть. Но этого никто у меня не отнимет. Никакая женщина, будь она хоть тридесято прекрасна. Пусть что угодно, но только не любовь. Я хочу веры в мир и в то, что я делаю. Я хочу твердо стоять на ногах, не желать ничего более и не ждать неизбежного удара в спину.


Комментариев нет:

Отправить комментарий