& Работа – лучший способ занять время чем-то полезным.
& Прекрасно. Великолепно. Я все еще вижу эту красоту тут, в воображении. Память нельзя унаследовать, передать потомкам, ее не размножишь на фабрике.
& Некоторые алсиане непременно умрут, но эти смерти станут залогом будущего блага: их жизни станут кирпичами, которыми мы выложим дорогу к миру.
& Под депрессией всегда скрывается гнев, ведь что такое депрессия, как не подавленная злость?
& Важно не то, что человек делает в жизни, а то, какое это имеет для него значение.
& Меня не волнуют смерти людей, потому что все мы рано или поздно умираем. Я оплакиваю только красоту, которая ускользает от меня. Она неощутима, как сама душа, ее охраняет Бог в вечной мерзлоте рая.
& – Людей создают дураки, подобные мне. Но только Бог… может создать... Дерево.
& – Но у вас все равно есть правила, – настойчиво убеждала Рода Титус. – Вы же получаете назначения на ту или иную работу.
– Нет, – мягко возразил я, – работать никого не заставляют.
– Это просто смешно! Почему же все до сих пор трудятся?
– Могу сказать только за себя. Мне просто скучно целый день ничего не делать. Работа – лучший способ занять время чем-то полезным.
– Но ленивые люди всегда есть, – возразила она. – Такова человеческая природа. Лень. Можно рассматривать ее как слабость или порок. Так как насчет них? Таких людей?
– Ленивые... Не понимаю. Может, вы имеете в виду тех, кто не способен работать из-за физических недостатков? Я бы скорее жалел их, чем презирал. Если предположить, что вообще заинтересовался бы судьбой подобных индивидов.
& – Я имею в виду вот что: предположим, есть какая-то работа, одни люди добросовестно трудятся, а другие увиливают, так что первые выполняют двойную норму за себя и за других. Лентяи используют остальных. Они смеются над вами, пожиная плоды вашего труда. Их необходимо заставить работать. {...} – Что же с ними происходит? Вы понимаете, к чему я клоню? Должен существовать какой-то механизм, заставляющий человека работать, даже если он упорно сопротивляется! {...} Допустим, есть такой индивид. Вы наверняка сделаете все, чтобы заставить его работать!
– Нет, – пожал я плечами.
– Вы наверняка так говорите просто для того, чтобы выиграть в споре, – обвинила меня она. – Но я-то точно знаю, как поступают в таких случаях!
– Поверьте мне, Рода Титус, – сказал я. – Мне совершенно не важно, кто победит в споре, мне наплевать, спорим мы вообще или нет. Но если бы человек, которого вы описали, действительно существовал, то скука должна стать для него достаточным наказанием. И со своими проблемами и эмоциями он разбирался бы сам, не вмешивая государство. Наверное, друзья перестали бы с ним общаться, если он, избегая выполнения обязанностей, поставил в невыгодное положение остальных. ...
& – Я вспомнила, – с триумфом провозгласила она, как будто наконец нашла, чем сразить меня наповал. – Вы сами мне сказали это, когда я только прибыла в Алс. Во время исполнения своих дипломатических обязанностей я попросила вас провести меня в женское общежитие, а вы отказались. Итак, получается все-таки существует правило, закон, который запрещает мужчинам появляться в жилище сограждан противоположного пола!
Я засмеялся.
– Нет никакого правила, просто многим женщинам вряд ли понравилось бы видеть меня у себя дома. Думаю, меня просто побьют и выкинут за порог. Но ведь это не закон. К тому же, зачем мне вообще понадобится туда заходить?
– Ну, мало ли зачем, – пробормотала она несколько неуверенно.
– А если конкретно? Чтобы пообщаться с женщиной? Но я могу сделать это в любое время и в любом месте. Какие еще могут быть причины?
Не получив ответа, я продолжил:
– Могу предположить, почему вы вообще затронули этот вопрос. Из-за того, что в Сенаре существуют законы, каждый житель вашего города, вполне естественно, хочет их нарушать. Вы загоняете свое желание глубже в подсознание – наверное, потому, что считаете его грехом, но все равно ощущаете его присутствие. Итак, есть закон. Тогда нужны полиция и армия, которые следят за выполнением правил. Нужны темницы, куда отправляются провинившиеся. Нужно даже нечто большее, чем все это: система убеждений, по которым должны жить граждане, тюрьма, в которой наказуется инакомыслие. Мы, алсиане, сделали ставку на то, что при отсутствии законов не возникает необходимости в сопутствующих им только что перечисленных явлениях.
– Мне кажется, – осторожно заключил я, – что у нас разные понятия о свободе. С точки зрения алсианина именно сенарцы являются рабской нацией. Последовала незамедлительная реакция:
– Да нет же, это Алс порабощен... дикостью. Своими собственными примитивными желаниями и потребностями. Эгоизм – это монстр, который сидит внутри каждого человека. Ни один из вас не понимает истинной красоты, свободы служения: ощущения чего-то несравненно более могущественного, чем маленький человек, – а именно добровольного поклонения Господу. Для вас свобода – это только «свобода для», но существует гораздо больше видов, из которых наивысшая – свобода от самого себя.
Такой замечательной страстно выраженной глупости я еще не слышал, а потому запрокинул голову и засмеялся от радости:
– Рода Титус, в конечном счете в вас все-таки присутствует страсть, несмотря на все усилия воспитателей загнать ее как можно глубже! В первый раз я увидел в вас прекрасную женщину!..
& Бесконечное путешествие по эдемской пустоте. Медленно въезжать на дюну, слыша, как слегка скрипят колеса; возможно, уже в сумерках, когда фары – постоянно включенные – образуют кружочки света на темно-сером соляном берегу впереди. И потом, с поразительным ощущением, какое должен испытывать распускающийся цветок, – достижение вершины. Весь окружающий пейзаж, освещенный бело-золотым, низко плавающим солнцем, внезапно открывается глазу.
Иногда соляной песок взрывается где-то далеко впереди или удаляющийся Шепот весит над горизонтом, как полоска полупрозрачной ткани. Прекрасно. Великолепно. Я все еще вижу эту красоту тут, в воображении. Память нельзя унаследовать, передать потомкам, ее не размножишь на фабрике.
& Одним из самых сложных моментов, с которым я столкнулся оказалось определение наших целей в Алсе. То, что у алсиан нет общественно значимых зданий, неимоверно усложняло дело. Каждый дом – одинаково общественный или одинаково частный. Более того, никакого официального планирования города не производилось: эти дикари всего лишь воспользовались природными образованиями – горами и тому подобным – для сооружения больших общежитий, а затем разбросали по территории без всякого порядка маленькие домики, аппараты, аккумулирующие кислород, опреснители и так далее. Таким образом, нам усложнили этический момент выбора мест для бомбардировки.
Но предводитель обязан справляться с любыми задачами, и ему не пойдет на пользу женская мягкость при решении подобных вопросов. Я взял электроуказку и отметил на экране те цели, которые обладали наибольшим стратегическим значением. {...} Некоторые алсиане непременно умрут, но эти смерти станут залогом будущего блага: их жизни станут кирпичами, которыми мы выложим дорогу к миру. Я не думал – как и до сих пор не думаю, – что его величество Мир будет против приведенной мной аналогии. И к тому же: разве мы не пострадали в войне? Разве мы не теряли самых дорогих и любимых людей на свете? Разве я смог сохранить тех, кем дорожил больше жизни?
& Многие дни ушли на разговоры с людьми, достаточно здоровыми для того, чтобы воевать. Все пали духом, а я нуждался прежде всего в энергии. Но под депрессией всегда скрывается гнев, ведь что такое депрессия, как не подавленная злость?
& Только сумасшедший продолжает идти вперед, когда каждый шаг ранит ноги. Умный найдет обходной путь к заветной цели.
& Я иногда думаю, что важно не то, что человек делает в жизни, а то, какое это имеет для него значение.
Я не вижу, как вы можете увидеть то, что видел я своими глазами, пока я не расскажу вам, что я чувствовал, но даже в этом случае нельзя вложить человеку в голову свои мысли. Этот умозаключение никогда не приводило меня в восторг. Но я рассказал вам о нем с определенной целью. Я пытаюсь достучаться до вас, но никогда не смогу сделать этого.
& Мои войска, мои воины. Они бегут теперь в темноту, исчезают среди куполов дюн. Темнота поглощает их.
Почти все мои друзья умерли, но мы убили множество сенарцев за последние месяцы и продолжаем уничтожать их. Эти слова говорят сами за себя. Они говорят, словно появляясь на экране, я чувствую – они говорят. «О» и «а» открываются как человеческий рот, полный воздуха или крови, которая поражает вас своим ярко-алым цветом. «Э» двигает нижней губой вверх и вниз, когда мы смотрим на нее в профиль. Мне неприятно, но я скажу вам: меня не волнуют смерти людей, потому что все мы рано или поздно умираем. Я оплакиваю только красоту, которая ускользает от меня. Она неощутима, как сама душа, ее охраняет Бог в вечной мерзлоте рая.
& – Помнишь, что говорил твой Лукреций? – спросил я. – Постоянно летящая пыль. Я думаю об этом время от времени. Хорошее объяснение устройства вселенной.
& Война стала приправой к пище. Без нее наша жизнь напоминала бы утомительное бесконечное брожение по кругу: посадка растений и сбор плодов, брак и рождение детей, взросление, старение и смерть. Но война дала нам цель, интерес, возбуждение. Пища приобрела специфический вкус. Как соль необходима в организме, так и война – в теле и политики, и жизни вообще.
& Война очень быстро и легко становится образом жизни, она предоставляет все, в чем нуждается человеческое существо. Она становится материальным и одновременно духовным коконом, который плотно окутывает людей. Становится смыслом дальнейшей жизни. Вы четко понимаете, что делать и как это делать, война приводит мысли в порядок. Это конец дня и начало мудрости, это левая рука и правая. Я почти рад тому, что умру, прежде чем война закончится, потому что в мирное время мне будет нечего делать.
& На деньги можно купить высшую степень подавленности, как, впрочем, и определенное право на лень.
& Недавно меня осенило: для моего народа Бог – собирательный образ, что-то вроде воли, сдерживающей вместе действия тысяч; как частички света, падающего на стену, или стайка рыбок с блестящей чешуей, которая поворачивается из стороны в сторону в прозрачной воде подобно единому организму.
Наш Вождь воплощает эту волю: получается, что он и есть наш Бог. Божество – это то, что поглощает всех нас. Но чем дольше длится война, чем больше я мучаюсь, тем реже думаю о Боге в таком смысле. Мне кажется, цель веры – не сочтите мою фразу богохульством – цель веры – не раствориться в Боге. Он является тем, что объединяет нас, Он – мембрана, которая определяет меня как мыслящее существо, а не беспомощное, неясное создание.
Внутри меня есть нечто, не прекращающее бесконечные поиски, тщательно сохраняющее все эмоции и переживания, оно найдет в конце концов суть Бога. Это нечто олицетворяет постоянное усилие выжить, несмотря на все ужасы мира, воплощает желание не сломаться. Великая драгоценность, вонзившаяся в мое тело: острые грани ее иногда ранят мои нежные внутренности, но она все же бесценна. Я чувствую, как моя душа прижимает к себе вместилище невообразимого сокровища, которое каждый старается отобрать у меня. Охрана этого сокровища и есть цель нашего существования.
... Не потерять шанс вознестись на небеса и преподнести Всевышнему свой Дар.”
Комментариев нет:
Отправить комментарий