Терри Пратчетт — Мелкие боги (5/7)

Ранее

&  – Живым нам не выбраться!
    – АБСОЛЮТНО СОГЛАСЕН.
    – Нужно оставить корабль!
    – НЕТ. ВОЗЬМЕМ ЕГО С СОБОЙ. ОН МНЕ НРАВИТСЯ.
    Капитан наклонился ближе к рулевому.
    – Боцман Коплей, это ты?
    – НЕ УГАДАЛ. ЕЩЕ ОДНА ПОПЫТКА?

&  А потом капитан немножко повеселел. Худшее уже случилось. Удивительно, как прекрасно это осознавать. Если худшее уже позади...
    – Так, а где Ворбис? – прорычал он.
    – ОН ВЫЖИЛ.
    – Выжил? О боги, где здесь справедливость?!
    – СПРАВЕДЛИВОСТИ НЕТ, ЕСТЬ ТОЛЬКО Я.

&  – Помощник?
    – Здесь, капитан!
    – Гм. Куда направимся?
    Помощник задумчиво почесал затылок.
    – Ну, капитан... Я слышал, у этих клатчских язычников есть неплохой рай, с выпивкой там, песнями и молодыми женщинами с колокольчиками на... В общем, вы понимаете... И без всего.
    Помощник с надеждой смотрел на капитана.
    – Без всего, значит? – задумчиво произнес капитан.
    – Я так слышал.
    Капитан решил, что заслужил немножко этого самого «без всего».
    – А есть еще варвары, живущие ближе к Пупу, – продолжал размышлять помощник. – Которые считают, что они попадают в огромный зал с разной выпивкой и едой.
    – И женщинами?
    – Непременно.
    Капитан нахмурился.
    – Интересно, – задумчиво промолвил он. – Почему только язычники и варвары попадают в такие отличные места?
    – Сложный вопрос, – ответил помощник. – Может, это наказание за то... что при жизни они ведут такой разгульный образ... э-э, жизни...

---

&  Эфебы всегда интересовались астрономией. Эксплетий доказал, что диаметр Диска составляет десять тысяч миль. Фебрий отобрал рабов, у которых голоса погромче, и, расставив их по всей стране, доказал, что свет распространяется примерно с такой же скоростью, что и звук. Ну а Дидактилос сделал вывод, что в таком случае солнцу, для того чтобы пройти между слонами, необходимо преодолевать тридцать пять тысяч миль каждый день, или, говоря другими словами, скорость светила должна вдвое превышать скорость его света. Это означало, что человек видит то место, где солнце некогда было, – за исключением двух раз в день, когда оно само себя догоняет, что, в свою очередь, означает, что солнце по своей сути является сверхсветовой частицей – тахионом, или, как обычно называл его сам Дидактилос, сволочью.

&  Боги только поощряют атеистов – если, конечно, ваш атеизм основательный, горячий, пламенный, такой, как у Симони. Настоящий атеист посвящает неверию всего себя без остатка, всю свою жизнь он люто ненавидит богов за то, что они не существуют. Твердокаменный атеизм, сравнимый со скалой. Это все равно что вера...

&  – А как насчет дождя? – поинтересовался Брута. – Как насчет хоть чего-нибудь полезного?
    – Это очень обидное замечание, – промолвила черепашка. – Замечание, намеренно нацеленное на то, чтобы причинить мне боль.

&  Пустыню невозможно изобразить на карте, потому что она питается как раз составителями карт.

&  Всегда найдется что съесть. Главное – как следует проголодаться.

&  – Ты не боишься смерти? Ты же человек!
    Брута обдумал вопрос.
    – Ну... иногда... когда я дежурю в катакомбах... в таком месте волей-неволей боишься... я имею в виду, все эти черепа, кости... и в Книге говорится...
    – Вот и все, – с горьким торжеством в голосе произнес Ом. – Ты не знаешь. Это и только это удерживает вас от сумасшествия. Неуверенность, надежда на то, что в конечном счете все будет не так уж плохо.

&  – Слышал историю про воробья, летящего через комнату?
    – Нет.
    – Не может быть. Ее все слышали.
    – Но не я.
    – О том, что жизнь похожа на летящего по комнате воробья? Снаружи – сплошная темнота, а он летит по комнате, и это всего лишь один краткий миг тепла и света!
    – А окна открыты? – спросил Брута.
    – Ты можешь представить себе, каково быть этим самым воробьем и знать о темноте все? Знать, что потом вспоминать будет нечего – кроме этого момента тепла и света?
    – Не могу.
    – Конечно не можешь. А это очень похоже на жизнь бога.

&  Брута окинул взглядом древний мрачный храм.
    – А ты знаешь, каково быть человеком?
    Голова Ома на мгновение спряталась в панцире, по-другому пожимать плечами он не умел.
    – По сравнению с богом? Очень просто. Рождаешься. Соблюдаешь некоторые правила. Делаешь то, что говорят. Умираешь. Забываешь.
    Брута пристально смотрел на него.
    – Я не прав?
    Брута покачал головой.

&  – Я сказал, мы все умрем. Лет через сто.
    Брута продолжил рассматривать фигурки на чаше. {…}
    – Да, – сказал он, – умрем. Но здесь... И сейчас... Мы живы!

&  Дидактилос закончил свою речь.
    – Он все испортил, – горько промолвил Симони. – Он мог веревки из них вить, а сам лишь перечислил факты. Людей фактами не воодушевишь. Им нужен повод. Нужен символ.

&  Ом подпрыгивал в ранце Бруты и начинал страдать от острой депрессии, которую испытывает любой реалист в присутствии неуемного оптимиста.

Далее