Терри Пратчетт — Мелкие боги (6/7)

Ранее

&  Лю-Цзе учился в храме. У древнего учителя. Если попадал в беду, всегда вспоминал слова древнего и достойного почитания учителя.
    – И что же это за слова?
    – Древний учитель говорил: «Эй, мальчик! Что ты ешь?! Надеюсь, принес для всех?!» Древний учитель говорил: «Ты плохой мальчик! Почему плохо учил урок?» Древний учитель говорил: «Над чем этот мальчик смеется? Если никто не скажет, зачем он смеется, весь класс остается после уроков!» Если вспомнить эти мудрые слова, жизнь не кажется слишком плохой.

&  У дьякона все-таки была голова на плечах, хотя и привернутая не по резьбе.

&  Вчера вечером он думал, что все-таки шанс у него есть. Вчера вечером было возможно все. Беда «вчерашнего вечера» состоит в том, что за ним всегда следует «сегодняшнее утро».

&  Пустыня – вот достаточно приятное место, разве что голод и жажда немножко мешают, но... Жизнь святого Когтея с его безумием и грибами начинала обретать определенную привлекательность. Одно дело – когда тебя дурят, и совсем другое – когда ты сам себя обманываешь; главное – делать это хорошо и не допускать промашек, чтобы самому себя случаем не разоблачить. Жизнь в пустыне настолько проще...

---

&  Слоны, они же офицеры, они же епископы, двигаются по диагонали. Поэтому часто оказываются там, где короли их не ждут.

&  Бедн присмотрелся и увидел за решеткой тускло блестевшие трубы.
    – Эврика! – воскликнул он.
    – Собираешься принять ванну? – спросил Фергмен.
    – Ты, главное, следи, чтобы никто не пришел.

&  Вероятно, последнего человека, который знал, как здесь все работает, замучили до смерти много лет назад. Или сразу же после того, как было закончено строительство. Убийство создателя было традиционным методом патентной защиты.

&  – Сержант?
    Фергмен выглянул из-за двери. Он выглядел обеспокоенным, как атеист в грозу.

&  – Разойдись! – отдал он приказ.
    И потянул на себя большой рычаг.
    Хрупкий металл с треском переломился.
    Дайте человеку рычаг подлиннее, и он непременно перевернет мир. Только рычаги попадаются все какие-то хрупкие, потому-то и нужна точка опоры.

&  Ом вытянул тощую шею, оглядел птичье тело – вот оно, нужное место, – раздвинул головой коричневые перышки между орлиными лапами и сомкнул челюсти.
    Орел изумленно мигнул. Никогда еще черепаха не поступала так с орлом.
    В маленьком серебристом мире его разума внезапно прозвучали мысли Ома:
    – Мы ведь не хотим причинять друг другу боль, верно?
    Орел снова мигнул.
    Воображение у орлов развито очень плохо; орлиного ума хватает ровно настолько, чтобы осознавать лишь самые простые факты. Но даже этого воображения хватило, чтобы представить, что произойдет, если выпустить из когтей тяжелую черепаху, вцепившуюся челюстями в твое самое интимное и жизненно важное место.
    Из глаз его потекли слезы.

&  Ни одна черепаха прежде так не поступала. Ни одна черепаха во всей множественной вселенной. Но, с другой стороны, обычным черепахам не знаком неписаный девиз квизиции, гласящий: «Cuis testiculos habes, habeas cardia et cerebellum».
    «Если ты завладел их, э-э, вниманием, считай, ты завладел их душами и сердцами».

&  Дидактилос как-то назвал этот мир очень забавным местом. Он был прав... Человека намереваются живьем зажарить, но ради соблюдения приличий оставляют ему набедренную повязку. В таком мире, если не смеяться, можно сойти с ума.

&  – Мы должны сражаться!
    – Не сейчас.
    Симони в ярости сжал кулаки:
    – Но... Просто выслушай... Мы умирали ради лжи, многие века мы умирали ради лжи. А теперь у нас есть правда, ради которой стоит умереть!
    – Нет. Люди должны умирать ради лжи. Правда слишком драгоценна, чтобы ради нее умирать.
    Симони открывал и закрывал рот, подыскивая нужные слова. Наконец, он отыскал их, почерпнул из начального образования.
    – Мне всегда говорили: умереть во имя бога – это самое прекрасное, что может сделать человек в своей жизни, – пробормотал он.
    – Так говорил Ворбис. А он был... дураком. Ты можешь умереть во имя страны, за свой народ, за свою семью, а во имя бога ты должен жить полной жизнью до скончания дней своих.

&  – Я ВИЖУ, ТЫ ЗАНЯТ.
    – Не покидай меня! Здесь так пусто!
    Смерть окинул взглядом бескрайнюю пустыню. Потом щелкнул пальцами, и к нему прискакала белая лошадь.
    – Я ВИЖУ ТЫСЯЧИ ЛЮДЕЙ, – сказал он, запрыгивая в седло.
    – Но где? Где?
    – ОНИ ЗДЕСЬ. РЯДОМ С ТОБОЙ.
    – Я никого не вижу!
    Смерть подобрал поводья.
    – И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, – пожал плечами он.
    Лошадь двинулась вперед.
    – Я не понимаю! – закричал Ворбис.
    Смерть остановился.
    – ВОЗМОЖНО, ТЫ УЖЕ СЛЫШАЛ ЭТУ ФРАЗУ, – задумчиво проговорил он. – АД – ЭТО ДРУГИЕ ЛЮДИ.
    – Да, конечно.
    Смерть кивнул.
    – СО ВРЕМЕНЕМ, – сказал он, – ТЫ ПОЙМЕШЬ, ЧТО ЭТО НЕПРАВДА.

Окончание