Харуки Мураками — Дэнс, Дэнс, Дэнс

Крыса-4
ダンス・ダンス・ダンス (Dansu dansu dansu)
Dance, Dance, Dance

*  Сам себя воспринимаю как некую неизбежность — и уживаюсь с нею совершенно естественно. Неизбежность эта настолько очевидна, что мне даже не важно, как меня видят другие. Что мне до того? Как им лучше меня воспринимать — их проблема, не моя.

*  На свете не бывает ошибочных мнений. Бывают мнения, которые не совпадают с нашими, вот и все. Таково мое мнение.

*  — Ни в коем случае не думаю о вас ничего странного. Можете не беспокоиться. Я не подонок какой-нибудь. Особой симпатии я обычно у людей не вызываю — но стараюсь не делать так, чтоб им было за что меня ненавидеть.

*  Сдохни всего один раз — и больше никогда ничего не потеряешь. В этом, надо признать, большое достоинство смерти.

*  Время умирало легко, и вечер наступил почти сразу. Прямо как в Луна-парке. Есть такой особенный способ убивать время.

*  С машиной ведь как? Однажды совпал с ней удачно — и какое-то время ваши отношения уже никак не меняются. А у людей не так. Люди, чтобы и дальше совпадать, все время подстраиваются друг под друга в мелочах, их чувства меняются постоянно. Вечно в них что-то движется или останавливается, растет или исчезает, спорит, обижается... В большинстве случаев мозгами это контролировать невозможно. Совсем не так, как с “субару”.

*  Завтра, решил тогда я. Оставь на завтра то, о чем не можешь думать сегодня...

*  Если стараешься что-то понять — что-нибудь поймешь обязательно.

*  У фантазий бюджета не бывает.

*  Вообще, посредственность — нечто вроде пятна на белой сорочке. Раз пристанет — всю жизнь не отмоешься.

*  Есть вещи, о которых вслух не говорят. Если их высказать, они не решат никаких проблем, но потеряют всякую силу. И никого не зацепят за душу.

*  Нужно обращаться с людьми так, чтобы потом не о чем было жалеть. Справедливо — и как можно искреннее.

*  — Как думаешь — время, вообще, движется?
   — К сожалению, еще как движется. Время проходит, вот в чем беда. Прошлое растет, а будущее сокращается. Все меньше шансов что-нибудь сделать — и все обиднее за то, чего не успел.

*  Всё когда-нибудь исчезает. Уходит в Ничто без единого звука. Ветер заносит любые знаки, которые мы пытаемся нарисовать на песке. И никто не в силах его остановить.

*  — На свете вообще мало людей, которые слушают. Все хотят говорить. Даже если особо не о чем.

*  — Не затыкай ушей — и то, что нужно, само подаст голос. Не зажмуривай глаз — то, что нужно, само покажется.

---

*  Открываю глаза. Соображаю, где я. И даже говорю вслух. “Где я?” — спрашиваю сам себя. Вопрос, лишенный всякого смысла. Задавай его, не задавай — ответ всегда известен заранее. Я — в своей собственной жизни. Вокруг — моя единственная реальность. Не то чтобы я желал их себе такими, но вот они — мои будни, мои заботы, мои обстоятельства.

*  На его лице было ясно написано: за какое дело бы он ни взялся, ничего хорошего не получится никогда. То был классический представитель племени неудачников. Как если бы его поквасили сутки-другие в бочке с чернилами, затем отпустили — и, как бедняга ни пытался потом отмыться, злая Карма ошибок, провалов и хронического невезения въелась в кожу голубовато-унылым оттенком и навеки осталась с ним. Этого типа явно стоило посадить под стекло и показывать школьникам на уроках естествознания. Под табличкой: “Человек, Безнадежный Во Всех Отношениях”.

*  Вернуться туда — значит встретиться с тенями Прошлого. При одной мысли об этом я впадаю в меланхолию. Четыре года я, как мог, разгонял вокруг себя эти холодные мрачные тени. Но стоит вернуться в отель — и псу под хвост полетит вся та жизнь, которую я выстроил заново за эти четыре года, начав с нуля.
   С другой стороны, не так уж и много я выстроил... Как ни смотри, почти все — бессмысленный мусор, хлам для уютного прозябания...
   И все-таки — я сделал все, что мог. Собрал этот хлам, подогнал половчее к реальности и к себе, слепил из своих куцых ценностей новое бытие... И что теперь — обратно в прежнюю жизнь без кола без двора? Распахнуть окно — и повыкидывать все к чертовой матери?
   Хотя, в конечном итоге — лишь так и сможет начаться что-нибудь новое. Уж это я понимаю. Лишь так, и никак иначе...

*  “Несколько слов о себе...”
   В школе, помню, частенько приходилось этим заниматься. Из года в год, когда набирался новый класс, все выстраивались в линейку, и каждый по очереди выходил вперед и рассказывал о себе, как умеет. Я никогда не мог этого делать как следует. И дело тут даже не в умении. Само занятие казалось полным бредом. Что я вообще могу знать о себе? Разве то, каким я себя представляю, — настоящий я? Если собственный голос, записанный на магнитофонную пленку, получается странным, чужим — что говорить о картинках, которые мое воображение рисует с меня, перекраивая, извращая мою натуру, как ему заблагорассудится?..

*  Когда требуешь чего-то от жизни (а кто из нас от нее не требует?) — жизнь автоматически запрашивает в ответ целую кучу дополнительной информации. Для построения расчета необходимо ввести больше данных. Иначе ответа не будет.
   ДАННЫХ НЕДОСТАТОЧНО. ОТВЕТ НЕВОЗМОЖЕН. НАЖМИТЕ КЛАВИШУ СБРОСА.

*  Я человек не странный.
   То есть, мне действительно так кажется.
   Конечно, до “среднестатистического человека” мне тоже далеко. Но я не странный, это точно. С какой стороны ни глянь — абсолютно нормальный человек. Очень простой и прямой. Как стрела. Сам себя воспринимаю как некую неизбежность — и уживаюсь с нею совершенно естественно. Неизбежность эта настолько очевидна, что мне даже не важно, как меня видят другие. Что мне до того? Как им лучше меня воспринимать — их проблема, не моя.
   Кому-то я кажусь глупее, чем на самом деле, кому-то — умнее. Мне же самому от этого — ни жарко, ни холодно. Ведь образец для сравнения — какой я на самом деле — тоже всего лишь фантазия, отблеск моего же представления о себе. В их глазах я действительно могу быть как полным тупицей, так и гением. Ну и что? Не вижу в том ничего ужасного. На свете не бывает ошибочных мнений. Бывают мнения, которые не совпадают с нашими, вот и все. Таково мое мнение.

*  ... Почему всё так? Почему я всегда остаюсь один? Почему всю жизнь в руках у меня остаются только обрывки чужих теней? Почему, черт возьми?! Не знаю... Нехватка данных. И как всегда — ответ невозможен.

*  Мне уже приходилось испытывать эту грусть. И я нисколько не сомневался, что переживу эту грусть без труда.
   Ведь я всегда ко всему привыкаю...

*  Вообще, чем рассуждать, повезло с работой или нет, лучше залезть в эту работу по самые уши — а там уже и разницу чувствовать перестанешь. Как с волнами в акустике. На каком-то пороге частот уже не различаешь, какой звук выше, какой ниже; а стоит зайти за этот порог — не то что высоту, сам звук разобрать невозможно...

*  Кошку звали Селедка. Жизнь она прожила, что и говорить, не очень счастливую. Никто ее не любил, да и сама никого особенно не любила. В глаза людям смотрела всегда с какой-то тревогой. Таким взглядом, будто хотела сказать: “ну вот, сейчас опять что-нибудь потеряю...” Вряд ли на свете найдется еще одна кошка с такими глазами. И вот — сдохла. Сдохни всего один раз — и больше никогда ничего не потеряешь. В этом, надо признать, большое достоинство смерти.

*  Все изменилось с началом осени. Работы вдруг резко прибавилось. {...} Заказчики {...} обращались со мной очень ласково, обещая в ближайшее время подкинуть чего-нибудь еще.
   Почему так вышло — догадаться несложно. Принимая заказы, я не привередничал, брал, что дают. Работу всегда выполнял чуть раньше назначенных сроков. Никогда ни на что не жаловался. Плюс — отличался хорошим почерком. Ну, и вообще аккуратничал в мелочах. Даже там, где мои коллеги обычно не утруждали себя, доводил все до филигранности. И когда мало платили, не скривил физиономии ни разу. {...} Чего уж удивляться, что репутация моя только росла.
   Очень похоже на разгребание снега лопатой.
   Снег все сыплет и сыплет — а я методично разгребаю его и раскидываю по обочинам.
   Ни жажды славы, ни желания как-то отличиться на трудовом фронте. Просто: снег падает — я разгребаю. Старательно и аккуратно.

*  Не раз я ловил себя на мысли, что перевожу свою жизнь на дерьмо. Но постепенно я пришел к выводу: ведь и бумага с чернилами тоже переводятся на дерьмо; и если вместе с ними переводится моя жизнь — стоит ли жаловаться на мировую несправедливость? Мы живем в Обществе Развитого Капитализма. Здесь перевод на дерьмо — высшая добродетель. Политики называют это “оптимизацией потребления”. Я называю это “переводом на дерьмо”. Мнения расходятся. Но при всей разнице мнений неизменно одно: вокруг нас — общество, в котором мы живем. Не нравится — проваливай в Судан или Бангладеш.
   Ни к Судану, ни к Бангладеш я особого интереса не испытывал.
   А потому молчал — и работал дальше.

*  Эта работа требует огромного напряжения, если хочешь выполнить ее на совесть; но если такого желания нет — можно сделать и спустя рукава. Между выполненным на совесть и сделанным спустя рукава разницы почти никакой. На первый взгляд и то, и другое кажется практически одинаковым. И только если внимательно приглядеться, замечаешь небольшие различия.

*  С нынешим фотографом я не раз работал и раньше. В каком-то смысле мы схожи. Оба — профессионалы. Такая схожесть встречается у санитаров в морге: все в стерильных перчатках, у каждого маска на пол-лица, на ногах — белые туфли без единого пятнышка... Вот и у нас так же. Работаем стерильно и оперативно. Ни о чем постороннем не болтаем, уважаем работу друг друга. Ни на секунду не забываем, что этой бодягой оба зарабатываем на жизнь. Впрочем, как раз это уже не важно. Просто если уж беремся что-то делать, то делаем хорошо. И в этом смысле мы — профи.

*  Перевод-На-Дерьмо — величайшее благо эпохи развитого капитализма. Япония покупает у Штатов реактивные истребители и запускает их в небеса, транжиря драгоценное топливо; благодаря этому, колесо мировой экономики совершает еще один цикл — и Развитой Капитализм развивается еще дальше в своем развитии. Если же все перестанут производить то, что нужно переводить на дерьмо, наступит Великий Хаос — и от мировой экономики останутся одни ошметки. Перевод-На-Дерьмо питает мировой порядок, мировой порядок активизирует экономику, экономика производит еще больше объектов для переведения на дерьмо... Ну, и так далее.

*  ... Манера речи, направленной на умолчание. Выражения лиц людей, говорящих неправду. Никакими доводами этого не обоснуешь. Просто чувствуешь: от тебя что-то скрывают. И все.

*  До самого вечера я убивал время, исследуя внутренности отеля. Обошел рестораны и бары, осмотрел бассейн, сауну, оздоровительный клуб, теннисные корты; заглянул в торговый центр, где купил пару книг. Послонялся по огромному фойе, забрел в зал игровых автоматов и несколько раз помучил “однорукого бандита”. Время умирало легко, и вечер наступил почти сразу. Прямо как в Луна-парке, даже подумал я. Есть такой особенный способ убивать время.

*  Что ни говори, а от убивания времени тоже можно устать до боли в суставах.

*  — Только, прошу вас, не подумайте обо мне странного... Я вообще впервые в жизни так поступаю. Нарушаю правила, то есть. Просто в этом случае уже нельзя иначе. Почему — я потом объясню.
   — Ни в коем случае не думаю о вас ничего странного. Можете не беспокоиться. Я не подонок какой-нибудь. Особой симпатии я обычно у людей не вызываю — но стараюсь не делать так, чтоб им было за что меня ненавидеть.

*  Ну, вы знаете, так часто бывает. Когда занимаешься чем-то очень привычным, или идешь по давно знакомым местам — не думаешь, что делаешь, действуешь автоматически.

*  Что бы со мной ни происходило — я никогда ни о чем не жалею долго.

*  Все — по скрупулезно продуманному плану. Развитой Капитализм Как Он Есть. Кто вкладывает самый большой капитал, тому достается самая полезная информация — и самая большая отдача от инвестиций. Вопрос, “чья в том вина”, не стоит вообще. Просто всё это уже внутри самой формулы капиталовложения. Вкладывая куда-либо деньги, мы ожидаем эффективной отдачи. И чем больше мы вкладываем — тем большей эффективности хотим. Но точно так же, как при покупке подержанного авто мы пинаем покрышки и придирчиво вслушиваемся в рычание двигателя — инвестор стомиллиардного капитала рвется до мелочей просчитать, эффективно ли он вкладывает свои денежки, а то и сам “лезет за баранку” и “пробует порулить”. Понятия честности в таком мире уже не существует. Слишком громадны инвестируемые суммы, чтобы всерьез задумываться о честности.

*  Это даже не коррупция. Это Система. Комплекс условий для эффективного вложения капитала.
   Разумеется, в той или иной степени все это существовало и раньше — бог знает с каких времен. Разница с прошлым — лишь в том, что теперь схема капиталовложения стала несравнимо замысловатей и круче. И все — благодаря появлению Большого Компьютера. Все события, явления и понятия, какие только возможно выискать на земле, собрали и ввели в единую схему. Разделили по категориям, обобщили — и вывели сублимат: Универсальное Понятие Капитала. Или, если выражаться совсем категорично — состоялся акт обожествления. Люди стали поклоняться динамизму Капитала. Молиться мифу о Капитале. Канонизировать любой клочок токийской недвижимости и все, что способен олицетворять сияющий новенький “порш”. Ибо никаких других мифов для них в этом мире уже не осталось.
   Вот он, Развитой Капитализм. Мы живем в нем — нравится это нам или нет. Критерии добра и зла тоже подразделяются на многочисленные категории. Добро теперь делится на модное добро и немодное добро. Зло — на модное зло и немодное зло. У модного добра также весьма широкий ассортимент: добро официальное — и добро на каждый день, добро в стиле “хип” — и добро в стиле “кул”, добро “в струю” — и добро для особых снобов. Наслаждаемся сочетаниями. Получаем отдельный кайф от комбинаций в духе “свитерок от Муссони с ботиночками от Поллини под брючками Труссарди”. Философия в таком мире чем дальше, тем больше напоминает теорию общего менеджмента. Ибо философия слишком неразрывно связана с динамикой эпохи.

*  Просить людей об одолжении, чтобы потом зависеть от них? Благодарю покорно.

*  — Что там в мире? Ничего новенького?
   Я закинул ногу на ногу и покачал головой.
   — Все как всегда. Отметить особо нечего. Пожалуй, сложнее немного стало, и все. Скорость выросла у вещей и событий... Но в целом то же самое. Принципиально нового — ничего.
   Человек Овца закивал головой.
   — Стало быть, новая война еще не началась?
   Я понятия не имел, какую из войн он считает последней, но на всякий случай опять покачал головой.
   — Нет, — сказал я. — Еще не началась.
   — Значит, скоро начнется! Ты уж поберегись. Не хочешь быть убитым — держи ухо востро. Война обязательно будет. Всегда. Не бывает, чтоб ее не было. Даже если кажется, что ее нет, она все равно есть. Люди в душе любят убивать друг друга. И убивают, пока хватает сил. Силы кончаются — они отдыхают немного. А потом опять продолжают убивать. Так устроено. Никому нельзя верить. И это никогда не изменится. И ничего тут не поделаешь. Не нравится — остается только убежать в другой мир.

*  Давно, бог знает как давно я ни с кем не говорил так откровенно. Медленно и осторожно, словно растапливая глыбу льда, я каплю за каплей выцеживал перед ним свою душу.

*  Если долго жить так, чтоб тебя не могли заметить, и правда становишься незаметным.

*  — Но что именно я должен делать?
   — Как мы уже сказали — мы сделаем, что умеем. Попробуем правильно тебя подключить, — сказал Человек-Овца. — Но одного этого будет мало. Дальше ты сам должен стараться изо всех сил. Будешь на одном месте сидеть да о смысле жизни думать — ничего не получится. Все пойдет псу под хвост. Это тебе понятно?
   — Да это как раз понятно, — сказал я. — Но, черт возьми, что конкретно я должен делать?
   — Но что именно я должен делать?
   — Танцуй. Пока звучит музыка — продолжай танцевать. Понимаешь, нет? Танцуй и не останавливайся. Зачем танцуешь — не рассуждай. Какой в этом смысл — не задумывайся. Смысла все равно нет и не было никогда. Задумаешься — остановятся ноги. А если хоть раз остановятся ноги — мы уже ничем не сможем тебе помочь. Все твои контакты с миром вокруг оборвутся. Навсегда оборвутся. Если это случится, ты сможешь жить только в здешнем мире. Постепенно тебя затянет сюда целиком. Поэтому никак нельзя, чтобы ноги остановились. Даже если все вокруг кажется дурацким и бессмысленным — не обращай внимания. За ритмом следи — и продолжай танцевать. {...} Выжми себя как лимон. И помни: бояться тут нечего. Твой главный соперник — усталость. Усталость — и паника от усталости. Это с каждым бывает. Станет казаться, что весь мир устроен неправильно. И ноги начнут останавливаться сами собой...
   А другого способа нет. Обязательно нужно танцевать. Мало того: танцевать очень здорово и никак иначе. Так, чтобы все на тебя смотрели. {...} Так что — танцуй. Пока играет музыка — танцуй.
   ПОКАИГРАЕТМУЗЫКАТАНЦУЙ...

*  В конце концов, хорошо выглядеть в чьих-то глазах — не главная цель моей жизни.

*  Других занятий мне в голову не приходило — и я решил опять побродить по улицам. Если умеешь бродить, частенько набредаешь на что-нибудь интересное. Открываешь что-то новое. В любом случае, лучше шевелиться, чем без дела сидеть. Всегда лучше что-нибудь пробовать. И да поможет мне Провидение.

*  — Я вообще не люблю, когда надо мной подшучивают. {...} Я тогда ужасно напрягаюсь.
   — Но я-то шучу не для того, чтобы ты напрягалась! Наоборот: я шучу для того, чтобы самого себя успокоить. Может, конечно, шутки у меня плоские и бессмысленные, но пойми — я ведь от чистого сердца стараюсь! Сколько раз бывало: пошучу с человеком — а ему вовсе не так весело, как я рассчитывал. Ну и ладно! Главное — что я не желаю никому зла. И с тобой шучу не чтобы тебя поддеть, а потому что это мне самому нужно...

*  — Наверно, со временем понимаешь, что по-настоящему хороших вещей на свете не так уж и много. Действительно хороших — раз-два и обчелся. Что ни возьми. Хороших книг, хороших фильмов, хороших концертов — буквально по пальцам пересчитать! И в рок-музыке так же. За час рока по радио выуживаешь одну-единственную стоящую мелодию. Все остальное — мусор, отходы массового производства. Раньше я об этом всерьез не думал. Что попало слушал и радовался. Молодой был, свободного времени хоть отбавляй...

*  — Некоторые называют это словом “эскапизм”. Но пусть называют как угодно, мне все равно. Моя жизнь — это моя жизнь, а твоя жизнь — твоя и больше ничья. Если ты четко знаешь, чего хочешь — живи как тебе нравится, и неважно, что там о тебе думают остальные. Да пускай их всех сожрут крокодилы!.. Вот так я думал, когда был такой, как ты. И теперь думаю точно так же. Может, я до сих пор из детства не выбрался? А может, просто был прав с самого начала? Одно из двух, а что именно — никак не пойму...

*  — Значит, ты не любишь свою работу?
   Я покачал головой.
   — Прямо беда. Никак не могу ее полюбить. Слишком бессмысленная. Ну, нашел я очередной ресторан с хорошей кухней. Написал о нем в модном журнале. Дескать, все идите сюда. И ешьте вот это. Но за каким чертом, спрашивается, я это делаю? Неужели люди не могут сами решить, что им есть? С какой стати я, посторонний человек, навязываю им, чем набивать их персональные желудки? Зачем тогда меню в ресторанах придумывают?.. И вот после рекламы в журнале этот ресторанчик становится жутко популярным. Народ туда уже просто валом валит — и очень скоро вся эта уникальная кухня, да и сервис заодно, сходят на дерьмо. Почти всегда. В восьми случаях из десяти, если не чаще. Потому что сам баланс спроса и предложения сходит на дерьмо. Мы же сами и превращаем его в дерьмо. Вытаскиваем на свет что-нибудь чистенькое — и наблюдаем, как его заляпывает грязью со всех сторон. И называем это Информацией. А потом перекапываем весь мир от конца до края, так, чтоб и места живого на земле не осталось — и называем это Оптимизацией Информации. Лично меня от всего этого уже тошнит. Да пускай хоть черта лысого оптимизируют — я-то здесь при чем?

*  — Машина у тебя что надо! Как называется?
   — “Субару”, — ответил я. — Старая подержанная “субару”. Наверно, ты — первая, кому пришло в голову ее похвалить...
   — Не знаю, но когда в ней едешь, она излучает какое-то... дружелюбие.
   — Это оттого, что я ее люблю, и она это чувствует.
   — И излучает дружелюбие?
   — Ответную любовь, — уточнил я.
   — Как это? — не поняла Юки.
   — Я и моя машина постоянно друг друга выручаем. И при этом — заполняем одно и то же пространство. Я люблю свою машину. Пространство наполняется моим чувством. Мое чувство передается ей. Мне становится хорошо. Ей тоже становится хорошо.
   — Разве механизму может быть хорошо?
   — Ну, конечно! Почему — сам не знаю. Но у механизмов тоже бывают свои настроения. Иногда им хорошо, а иногда — так, что хоть вообще с ними не связывайся. Логически я, пожалуй, это не объясню. Но по опыту знаю: это действительно так.
   — Так что же, ты ее любишь прямо как человека? — спросила Юки.
   Я покачал головой.
   — Нет. Любовь к машине — совсем по-другому. С машиной ведь как? Однажды совпал с ней удачно — и какое-то время ваши отношения уже никак не меняются. А у людей не так. Люди, чтобы и дальше совпадать, все время подстраиваются друг под друга в мелочах, их чувства меняются постоянно. Вечно в них что-то движется или останавливается, растет или исчезает, спорит, обижается... В большинстве случаев мозгами это контролировать невозможно. Совсем не так, как с “субару”.

*  — Я думаю, что ты, наверное, самая красивая девчонка из всех, кого я когда-нибудь выманивал на свидание. Нет, даже не “наверное”. Точно — самая красивая. И будь мне пятнадцать лет — я бы непременно в тебя влюбился. Но мне тридцать четыре года, и так просто я уже не влюбляюсь. Не хочу становиться еще несчастнее, чем был до сих пор. С моей “субару” мне будет гораздо спокойнее...

*  Бывают минуты, когда телефон воспринимаешь как бомбу с часовым механизмом. Когда сработает — неизвестно. И только возможность взрыва отсчитывает секунды.

*  Ничего не поделаешь, дорогая! Я не виноват. Такая уж это штука — человеческое общение. Несовершенная, непредсказуемая и непрактичная...

*  Что ни говори — а сам я порхаю по жизни, ничуть не задумываясь о таких важных вещах, как собственные совершенство, предсказуемость и практичность. Просто не забиваю себе этим голову, и все...

*  — Пришла пора и мне повзрослеть...
   — Ну, все таки тебе уже тридцать четыре! К таким годам все взрослеют. Как бы кто ни брыкался...

*  — Может, тебе больно об этом говорить?
   — Вовсе нет. Реальность есть реальность. Было бы глупо от нее отворачиваться. И боль здесь ни при чем. Просто мне непонятно, что я чувствую на самом деле.

*  Чудеса Мироздания... Всякий раз, когда кончается зима и приходит весна, я думаю о чудесах Мироздания. Почему, например, каждая весна одинаково пахнет? Год за годом наступает очередная весна, а запах все тот же. Тонкий, едва уловимый — но всегда тот же самый...

*  На что же похож мой имидж? Или даже не так... Есть ли он у меня вообще?
   "Танцуй, — сказал Человек Овца. — И при этом — как можно лучше. Чтобы всем было интересно смотреть..."
   Что же получается — мне тоже нужно создать себе имидж? И делать так, чтобы всем было интересно смотреть?.. Выходит, что так. Какому идиоту на этой Земле интересно разглядывать мое настоящее “я”?

*  Часы показывали 11:20. Я заварил кофе покрепче, уселся в комнате на полу и, потягивая горячую жидкость, стал читать свежий “Полицейский участок 87” Эда Макбейна. Вот уже лет десять я собираюсь навеки покончить с чтением подобного мусора, но только выходит очередное продолжение — тут же его покупаю. Для хронических болезней десять лет — слишком долгий срок, чтобы надеяться на исцеление.

*  — Если постараться — выйдет не хуже, чем в “Деликатессен сэндвич стэнд” в центре Кобэ. Иногда не получается. Но это не страшно. Была бы цель поставлена — а цепочка проб и ошибок сама приведет к желаемому результату...

*  — Надеюсь, происшествий не будет, — сказала Юки.
   — Хорошо бы, — понадеялся с ней и я.
   И просчитался.

*  Когда мне было тринадцать лет, мир казался гораздо проще. Затраченные усилия непременно вознаграждались, слова обладали незыблемым смыслом, а однажды найденная красота никогда не исчезала. И все-таки я в свои тринадцать не был таким счастливым. Я любил одиночество, больше верил в себя, когда был один — но, стоит ли говорить, одного меня практически не оставляли. Запертый в жесткие рамки двух систем — в школе и дома, я жутко нервничал и комплексовал. Такой уж нервный был возраст. И когда я впервые влюбился в девчонку, конечно же, ничего хорошего у нас с нею не вышло. Потому что я понятия не имел, что такое любовь и как с этим следует обращаться. Да что там — я двух слов связать не мог в разговоре с девчонкой. Застенчивый, неловкий подросток. Учителям и родителям, что вбивали в меня какие-то ценности, я пробовал возражать — но никогда не умел высказать толком свои возражения. Что бы я ни делал — ничего не получалось как надо. {...} Но свежий взгляд на мир я сохранял. И это было колоссально. Запахи и впрямь будоражили кровь, слезы были по-настоящему горячи, девчонки — красивы, как в сказке, а рок-н-ролл — действительно навсегда. В темноте кинозалов рождалось интимное чувство тайны, а летние ночи выворачивали душу глубиной и бескрайностью.

*  — Все в порядке. Не забивай себе голову ерундой. Школа — не то место, куда нужно ходить через силу. И если не хочешь, то лучше не ходить. Про школу я сам прекрасно все знаю. Ужасное место. Всякие придурки носы задирают. Бездарные учителя из себя гениев корчат. Строго говоря, процентов восемьдесят из этих учителей — либо идиоты безмозглые, либо садисты. А некоторые — и то, и другое сразу. Доходят до ручки от стресса, а потом самыми сволочными способами на учениках отыгрываюся. Вечно какие-то правила, мелкие и совершенно бессмысленные. Вся учеба — по принципу “не высовывайся”, и хорошие отметки достаются только кретинам без капли воображения... И раньше так было. И теперь точно так же. Это дерьмо не изменится никогда.
   — Но все-таки… Это же все-таки обязательное образование. Средняя школа.
   — А вот об этом пускай болит голова у других, но не у тебя. Никто не обязан ходить туда, где над ним издеваются. Никому не обязан! У тебя всегда есть право сказать “не хочу”. Встать и заявить во весь голос: “не желаю — и все!”.
   — Да, но что со мной будет потом? Если все время так говорить?
   — Когда мне было тринадцать, я тоже этого боялся. Что всю жизнь у меня так и будет. Но так не будет. Все как-нибудь наладится. А не захочет налаживаться — тогда и подумаешь, что делать, еще раз.

*  — Любишь писать тексты?
   — То, что я пишу сейчас, невозможно любить или не любить. Не того масштаба работа. Но у меня, конечно, есть свои способы эффективного разгребания сугробов. Свои маленькие хитрости, ноу-хау, стиль. Своя манера напрягаться, если угодно. К подобным вещам, скажем так, неприязни я не испытываю.

*  — Что ты думаешь о моей дочери?
   Перед тем как ответить, я ненадолго задумался. Было странное чувство, будто меня проверяют на вшивость. Пожалуй, здесь лучше говорить откровенно.
   — Трудный возраст. То есть, он сам по себе трудный, а тут еще и обстановка в семье ужасная. В итоге все трудно настолько, что исправить почти невозможно. Тем более, что об этом никто не заботится. Никто не хочет брать ответственность на себя. Поговорить ей не с кем. Некому высказать все, что в душе накопилось. Ей очень обидно и больно. Но нет никого, кто бы эту боль развеял. Слишком знаменитые родители. Слишком красивая внешность. Слишком много проблем на такие хрупкие плечи. Плюс некоторые особенности ее психики… Сверхчувствительность, скажем так. В общем, она отличается от других кое в чем. Но ребенок очень искренний. Я думаю, если бы кому-то было до нее дело, она бы выросла очень неплохим человеком.

*  Нехорошее предчувствие охватило меня. Лошадь пала. Индейцы больше не бьют в свои тамтамы. Слишком тихо…

*  — Я сразу понял, что ты человек упрямый.
   — Да нет, не упрямый. Просто я действую в рамках своей системы, и все.
   — Своя система… Сегодня это уже не имеет смысла! Все равно что ламповый усилитель собственной сборки. Чем тратить силы и время на то, чтобы это собрать, проще пойти в аудиомагазин и купить себе новенький на транзисторах. И дешевле, и звучит получше. И если сломается, сразу домой придут и починят. А будешь новый покупать — и старый заберут по дешевке… В наше время нет места индивидуальным системам. Согласен, было время, когда это представляло некую ценность. Но сейчас — не так. Сейчас все можно купить за деньги. В том числе и человеческое мышление. Сходил купил, что нужно — и подключаешь к своей жизни. Очень просто. И сразу используешь в свое удовольствие. Компонент “А” подключаешь к компоненту “Б”. Щёлк — и готово. Устарело что-нибудь — сходил да заменил. Так удобнее. А будешь цепляться за “свою систему” — жизнь тебя выкинет на обочину. По принципу: кто любит срезать углы, тот мешает уличному движению…

*  — Ты весьма привередлив по мелочам — но небрежен в обобщениях.

*  — В одиночку сдерживать свои тайны очень нелегко.

*  Я положил локти на стол и, потягивая кофе, разглядывал ее лицо. Обалденно красивый ребенок, думал я. Если долго смотреть на такое лицо, приходит странное чувство, будто кто-то без особой цели бросил маленький камушек и угодил тебе прямо в душу. Такая вот красота. Хотя лабиринт твоей души настолько запутан, что обычно все застревает где-нибудь на полпути, этот кто-то умудряется попадать своими камушками в самую сердцевину.

*  Как ни крути, у каждого человека есть в жизни своя вершина. И после того, как он на нее взобрался, остается только спускаться вниз. Ужасно, но с этим ничего не поделаешь. Никто ведь не знает заранее, где будет его вершина. “Еще покарабкаемся, — думает человек, — пока есть куда”. А гора вдруг кончается, и не за что больше цепляться. Когда такое случится — неизвестно. Кто-то достигает своей вершины в двенадцать лет. И всю дорогу потом живет непримечательной, серой жизнью. Кто-то карабкается все выше и выше до самой смерти. Кто-то умирает на вершине. Многие поэты и композиторы жили свои жизни яростно, как ураган, подбирались к вершине слишком стремительно — и умирали, не достигнув и тридцати. А Пабло Пикассо даже после восьмидесяти продолжал писать шедевры — и умер в своей постели.
   Как насчет меня самого?..
   Вершина, задумался я. Ничего подобного в моей жизни до сих пор не случалось, это уж точно. Оглядываясь назад, я даже не стал бы называть это так громко — “жизнь”. Какие-то подъемы, какие-то спуски. Взбирался, спускался, опять и опять. И всё! Почти ничего не сделал. Ничего нового не произвел. Кого-то любил, кем-то был любим. Только не осталось ничего. Горизонтальное движение. Плоский пейзаж. Компьютерная игра... Несусь куда-то, точно Пэкмэн в своей виртуальной Галактике: сжираю черточку за черточкой проклятого пунктира — и потому выживаю. Зачем-то. И однажды непременно умру.
   — Может быть, ты уже никогда не станешь счастливым, — сказал Человек-Овца. — И поэтому тебе остается лишь танцевать. Но танцевать так здорово, чтобы все на тебя смотрели...

*  — На будущее имей в виду, что ты нарушаешь Правила Классического Свидания.
   — Как это?
   — Если девушка поела, а потом встала и пошла расплачиваться сама — это никуда не годится. Сначала нужно дать мужчине заплатить, а потом вернуть ему деньги. Таков мировой этикет. Иначе гордость мужчины будет задета. {...} На свете есть огромная куча мужчин, которых бы это задело. Весь белый свет пока еще вертится по принципу “мачо”.

*  — Вот тебе Второе Правило Классического Свидания. Не умирай. Живи дальше во что бы то ни стало.

*  Сегодня был День Наведения Порядка.
   Огромное количество дел требовало немедленного завершения. Бывают в жизни такие дни. Когда нужно стать реалистом — и срочно привести свою настоящую реальность в соответствие с тем, как она выглядела до сих пор.

*  Он взял у меня с приборной панели кассету “Бич Бойз” и долго вертел в руках, разглядывая обложку.
   — Какая ностальгия! — сказал он. — Когда-то я их часто слушал. В школе еще, в старших классах. У этих “Бич Бойз” был, как бы сказать... очень особенный звук. Такой мягкий, уютный. Будто солнце яркое, морем пахнет, девчонки красивые бок о бок с тобой загорают... Слушал их — и казалось, что такой мир есть где-то на самом деле. Мифический мир, где все вечно молоды, и всё вокруг как бы светится изнутри... Такое бесконечное adolescence (Отрочество). Как в сказке.

*  — ... Видимо, ей просто хотелось сказки...
   — Видимо. Как и тебе. Как и всем нам. Все хотят сказки, только ищет ее каждый по-своему. Поэтому люди так часто не понимают друг друга. И совершают ошибки. А иногда умирают.

*  — Ты знаешь, я не хвастаюсь — я могу все, что может обычный человек, а то и больше. Вот только в денежных вопросах слабак. От одного вида цифири в гроссбухах меня просто трясти начинает. Глаза будто сами со страницы соскальзывают. Родители мои — старомодная была семья — это видели, да так и воспитывали: коли в деньгах ничего не смыслишь — так и не лезь во всю эту бухгалтерию. Плюй на цифры, вкалывай на полную катушку и не шикуй. Живи скромно, по средствам — и все будет в порядке. На мелочи не разменивайся, думай о главном, лишь бы по большому счету жизнь удалась... Ну, ты знаешь, есть такая философия у людей. По крайней мере, была когда-то... Но сегодня сама идея — “жить по средствам” — теряет смысл! И вся эта их философия летит под откос. Всё перепуталось до невозможности. Где она, эта “жизнь по большому счету”? Была, да вся вышла.

*  — Все-таки я люблю мир попроще. Мир, в котором легко понять, кто есть кто.

*  Какой-то я, наверное, толстокожий, подумал я вдруг… Хотя и нельзя сказать, что не понимаю его чувств. Просто — однорукие или двурукие, поэты или не поэты, все мы живем в этом жестоком и страшном мире. И каждый сражается со своей кучей невзгод и напастей. Мы оба — взрослые люди. Каждый со своим багажом худо-бедно дотянул до этого дня. Но вываливать на собеседника свои болячки при первой же встрече — совсем не дело. Вопрос элементарной воспитанности... Толстокожий? Я покачал головой. Хотя тут, конечно, качай не качай — не решишь ни черта.

*  — Что же мне делать?
   — Остается только вырасти.
   — Но я не хочу!
   — Придется. Все когда-нибудь вырастают — даже те, кто не хочет. И потом — со всеми своими обидами и проблемами — когда-нибудь умирают. Так было с давних времен, и так будет всегда. Не ты одна страдаешь от непонимания.

*  — А ты классно готовишь! — с интересом заметила Юки.
   — Да нет, не классно. Просто выполняю то, что нужно, старательно и с любовью. Уже этого достаточно, чтобы получалось что-нибудь необычное. Смотря какую позицию сразу занять. Если делаешь что-нибудь старательно и с любовью — до какой-то степени заставляешь и других это полюбить. Если стараешься жить легко и уютно — до какой-то степени так и живешь. Легко и уютно.
   — А с какой-то степени уже бесполезно?
   — А с какой-то степени — уже как повезет, — сказал я.

*  — Никто не знает, что делать. Все говорят: “нужно что-то делать”, но что именно — не понимает никто. Так, что ли?
   — Выходит, что так... Никто не понимает.
   — А ты понимаешь?
   — Я думаю, нужно подождать, пока намеки не примут реальную форму, а потом уже что-то предпринимать. Ну, то есть...
   — Это что значит?
   — Это значит: надо ждать, вот и все. Терпеливо ждать, пока не наступит нужный момент. Не пытаться менять ничего силой, а смотреть, куда все течет само. Глядя на все беспристрастно. И тогда можно будет естественно понять, что делать... Но для этого все слишком заняты. Все слишком талантливы, слишком заняты своими делами. И слишком мало интересуются кем-то, кроме себя, чтобы думать о беспристрастности.

*  — Я, видишь ли, очень несовершенное человеческое существо. Очень далек от идеала, и ошибаюсь частенько. Но я учусь. И сильно стараюсь не повторять своих ошибок. Хотя все равно иногда повторяю. Почему? Да очень просто. Потому что я глуп и несовершенен. В такие моменты я очень себя не люблю. И делаю все, чтобы в третий раз этого не случилось ни в коем случае. Так и развиваюсь понемногу. Пусть небольшой, но прогресс... Все лучше, чем ничего.

*  — Почему все так? С какой стороны ни посмотри, я — обычный, абсолютно нормальный человек. И очень реалистичный. Почему меня постоянно затягивает в какую-то дикую, нелепую мистику?
   — И действительно, почему? — сказала Юки. — Ты только у меня не спрашивай. Я — ребенок, а ты взрослый.
   — И то правда.
   — Но твое настроение я понимаю.
   — А я нет.
   — Бессилие, — сказала она. — Когда тобой вертит какая-то огромная силища, и ты не можешь ничего изменить.
   — Может, и так...
   — В таких ситуациях вы, взрослые, обычно напиваетесь.

*  — М-да. Умеешь ты нагнать депрессию...

*  — Замечательно, — сказал я. Слово “замечательно” я употребляю лишь в особо тяжелых случаях, когда слов одобрения в голову не приходит, а промолчать неудобно.

*  — А со школой как быть?
   — Не хочет ходить — зачем заставлять? Ребенок ранимый, с очень сложным характером, из-под палки все равно ничего делать не станет. Лучше нанять ей репетитора, чтобы усвоила хотя бы самые необходимые вещи. Как ни верти, а стрессы экзаменов, бестолковые состязания, идиотские клубы по интересам, подчинение себя коллективу, лицемерные правила поведения — все это не для нее. Школа — не то место, куда человек обязан ходить против собственной воли. Некоторые могут прекрасно учиться и в одиночку. Куда важнее было бы раскрыть ее индивидуальные способности. И как можно гармоничнее развивать то, что есть только у нее. А там, глядишь, она и сама захочет опять ходить в школу. В любом случае, нужно дать человеку самому за себя решить, вы согласны?

*  — Когда в себе не уверен, становишься таким слабым, правда?

*  — Я вижу, вы очень здорово понимаете, что она чувствует. Как это вам удается?
   “Если стараешься что-то понять — что-нибудь поймешь обязательно”, — хотел я ответить, но, понятное дело, смолчал.

*  Я наслаждался одиночеством. ...очень неплохо бывает иногда остаться одному. Ни с кем не советуешься, прежде чем что-нибудь сделать. Ни перед кем не оправдываешься, если что-то не получилось. Глупость сморозил — сам пошутишь над собой, сам же и посмеешься. Никто не упрекнет — мол, ну и дурацкие у тебя шуточки. А скучно станет — упрешься взглядом в пепельницу, и дело с концом. И никто не скажет: “Эй, ты чего на пепельницу уставился?” В общем, не знаю, хорошо это или плохо — к одинокой жизни я уже слишком привык.

*  Доведи любую непристойность до ее крайней степени — и к ней уже не применимы критерии добра и зла. Ибо дальше речь идет уже о чьих-то персональных иллюзиях. А с рождением Персональной Иллюзии все моментально начинает циркулировать как самый обычный товар. Развитой Капитализм выискивает эти товары, расковыривая любые щели. Иллюзия. Вот оно, ключевое слово. Если даже проституцию — с ее половой и классовой дискриминацией, сексуальными извращениями и черт знает чем еще — завернуть в красивую обертку и прицепить к ней имя поблагозвучнее, получится превосходный товар.

*  — Даже не знаю, что посоветовать. В моей жизни было слишком мало того, что я мог бы себе позволить.
   — Да брось ты, ей-богу! Хочешь сказать, что тебе не очень-то и хотелось? Ну, вот, “мазерати” или апартаменты на Адзабу — неужели не хочешь?
   — Не настолько сильно. Сейчас у меня в этом нет никакой потребности. Сегодня подержанная “субару” и эта каморка удовлетворяют меня на все сто. Ну, может, “удовлетворяют” — слишком сильное слово... Но у меня с ними душевная совместимость. Я в них расслабляюсь. Никакого напряжения. Хотя, конечно, если со временем другое потребуется — может, чего-нибудь и захочу.

*  Невозможно начать новое, разобравшись со старым лишь наполовину. Иначе старая недоделанность перекинется и на новое. И куда б я потом ни двигался, сколько бы ни старался — все, что я буду делать дальше, затопят сумерки незавершенности. А это совсем не та жизнь, которой мне в итоге хотелось бы жить.

*  Что я должен делать?..
   Впрочем, как раз это я понимал.
   В любом случае я должен ждать. Так было всегда. Когда запутаешься, как рыба в сетях, главное — не делать резких движений. Замри на какое-то время — и что-нибудь произойдет. Обязательно начнет происходить. Вглядись в мутный полумрак пристальней — и жди, пока там что-нибудь не зашевелится. Знаю по собственному опыту. Что-нибудь обязательно начнет шевелиться. Если тебе это нужно — оно обязательно зашевелится.

*  Между нами повисла тишина. Тишина, подобная мертвой петле: чем дальше, тем рискованнее.

*  Перевод времени на дерьмо.

*  — {...} Это несправедливо!
   — Жизнь — в принципе несправедливая штука.
   — Но я-то сама чувствую, что делала ему плохо!..
   Глубоко вздохнув, я прижал машину к обочине, остановился, выключил двигатель. Снял руки с руля и посмотрел на Юки в упор.
   — По-моему, так рассуждать очень глупо, — сказал я. — Чем теперь каяться — лучше бы с самого начала обращалась с ним по-человечески. И хотя бы старалась быть справедливой. Но ты этого не делала. Поэтому у тебя нет никакого права ни раскаиваться, ни о чем либо сожалеть.
   Может быть, я скажу сейчас слишком жёстко. Уж извини. Пускай другие ведут себя как угодно — но именно от тебя я не хотел бы выслушивать подобную дрянь. Есть вещи, о которых вслух не говорят. Если их высказать, они не решат никаких проблем, но потеряют всякую силу. И никого не зацепят за душу. Ты раскаиваешься в том, что была несправедлива к Дику Норту. Ты говоришь, что раскаиваешься. И наверняка оно так и есть. Только я бы на месте Дика Норта не нуждался в таком легком раскаянии с твоей стороны. Вряд ли он хотел, чтобы после его смерти люди ходили и причитали: “Ах, как мы были жестоки!” Дело тут не в воспитанности. Дело в честности перед собой. И тебе еще предстоит этому научиться.

*  В каких-то вопросах я не могу делать скидку на возраст и дистанцию в отношениях. Глупость есть глупость, и терпеть ее я не вижу смысла.

*  — И что же мне делать?
   — А ничего. Береги в себе то, чего не сказать словами. Например, уважение к мертвым. Со временем поймешь, о чем я. Что должно остаться — останется, что уйдет — то уйдет. Время многое расставит по своим местам. А чего не рассудит время — то решишь сама.

*  — В принципе, все, что я говорю, очень мало кто понимает. Потому что большинство людей вокруг меня думает как-то совсем иначе. Но я для себя все равно считаю свою точку зрения самой правильной, поэтому вечно приходится всем все разжевывать. Люди умирают то и дело; человеческая жизнь гораздо опаснее, чем ты думаешь. Поэтому нужно обращаться с людьми так, чтобы потом не о чем было жалеть. Справедливо — и как можно искреннее. Тех, кто не старается, тех, кому нужно, чтобы человек умер, прежде чем начать о нем плакать и раскаиваться, — таких людей я не люблю. Вопрос личного вкуса, если хочешь.

*  Уходя, люди оставляют себя больше всего в тех местах, которые были на них похожи.

*  Люди, лишенные воображения, вообще очень быстро подстраивают все вокруг под себя.

*  — Знаешь... Здесь, если долго живешь, кажется, будто время остановилось. Как думаешь — время, вообще, движется?
   — К сожалению, еще как движется. Время проходит, вот в чем беда. Прошлое растет, а будущее сокращается. Все меньше шансов что-нибудь сделать — и все обиднее за то, чего не успел.

*  Шоколада я не ел уже, наверное, с год. О чем и сообщил Юки.
   — Ого, — удивилась она. — Ты что, не любишь шоколад?
   — Он мне безынтересен, — ответил я. — Люблю, не люблю — так вопрос не стоит. Просто нет к нему интереса, и все.
   — Ненормальный! — резюмировала Юки. — Если у человека нет интереса к шоколаду — значит, у него проблемы с психикой.

*  — Ты ни в чем не виновата. Никто не виноват. У каждого человека своя причина для смерти. Она выглядит просто, а на самом деле — гораздо сложней. Примерно как пень от дерева. Торчит себе из земли, такой маленький, простой и понятный. А попробуешь вытащить — и потянутся длинные, запутанные корневища... Как корни нашего сознания. Живут глубоко в темноте. Очень длинные и запутанные. Слишком многое там уже никому не распутать, потому что этого не поймет никто, кроме нас самих. А возможно, никогда не поймем даже мы сами.

*  — ... Он тоже все время боялся, что между нами что-то исчезнет. Только чего тут бояться — не понимаю. Всё на свете когда-нибудь, да исчезает. Мы живем в постоянном движении. И большинство вещей вокруг нас исчезает, пока мы движемся, раньше или позже, но остается у нас за спиной. И этого никак не изменишь. Приходит время — и то, чему суждено исчезнуть, исчезает. А пока это время не пришло, остается с нами. {...} Так что давай просто плыть по течению. Сколько об этом ни рассуждай — все будет так, как должно быть, и никак не иначе.
   ...если говорить объективно — ты пока не очень хорошо понимаешь, что такое время. На свете есть вещи, которые не стоит решать от головы. Иначе со временем они протухнут, как кусок мяса. Есть вещи, которые не зависят от наших мыслей, и меняются они тоже независимо от наших мыслей. И никто не знает, что с ними будет дальше.

*  — Все плачут по тебе. Ведь это твой мир. В твоем мире каждый плачет по тебе.

*  — Это Судьба, а с нею я заигрывать не собираюсь. Если с Судьбой флиртовать — всё самое важное, что она может дать, разметает в клочья.

*  — И что это за чувство, когда ты кому-то нужна?
   — Очень спокойно становится. Так спокойно, как не было уже очень давно. Будто заходишь в дом, где очень уютно и тепло.
   — Ну и живи тогда в этом доме. Никто не уйдет, никого лишнего не появится. Все равно в этом доме нет никого, кроме нас с тобой.

———————

*  И решил: сварю-ка я сегодня спагетти. Взять два зубчика чеснока, покрошить не очень мелко и обжарить в оливковом масле. Время от времени наклонять сковородку, собирая масло к одному боку, и держать так подольше на слабом огне. Добавить стручок красного перца. Жарить дальше перец с чесноком. Чтобы масло не начало горчить, вынуть вовремя перец с чесноком (угадать момент — пожалуй, самое сложное). Бросить в масло ломтики ветчины и обжаривать до тех пор, пока не начнут потрескивать. Вывалить на сковородку спагетти и перемешать. Покрошить петрушки. Подавать с салатом — сыр “моцарелла” и свежие помидоры...

*  — Думаю приготовить обед. Сейчас возьму дрессированных овощей из пижонского универмага, копченой горбуши и лука, охлажденного в воде со льдом — да порежу все помельче ножом, острым как бритва, а потом сооружу из этого сэндвич и приправлю горчицей с хреном. Французское масло из “Кинокуния” неплохо подходит для сэндвичей с копченой горбушей.

*  Я смешал зеленый лук и телятину, жаренную с солеными сливами, добавил сушеного тунца, смеси из морской капусты с креветками в уксусе, приправил хреном васаби с тертой редькой вперемешку, все это нашинковал, залил подсолнечным маслом и потушил с картошкой, добавив чеснока и мелко резанного салями. Соорудил салат из подсоленных огурцов. Со вчерашнего ужина оставались тушеные водоросли и соленые бобы. Их я тоже отправил в салат, и для пущей пряности не пожалел имбиря.

———————

+ Где-то в середине книги понял, что не хочу ее заканчивать. Потому что, как только закончу, так сразу и начну жалеть, что уже никогда не прочту ее в первый раз. С этого места прям и начал жалеть.
~ Ведь сразу же было ясно, что однорукий скелет — это Дик Норт.
~ И с Готондой тоже. Как только Юки поплохело в Мазерати, так уже можно было и начинать думать в этом направлении.
~ Но это, конечно, со стороны. Каждый живёт свою жизнь.


Предыдущая крыса