* От первого детства, едва выйдя из младенчества, Сонечка погрузилась в чтение.* — Меня никогда не интересовало, чья лошадь придет первой. Для нас это не важно. В любом случае гибнет человек, его частная жизнь.
* Роберт Викторович иногда внимательно смотрел из за ее большой спины на синьку, манку, струганое хозяйственное мыло, фасоль и со свойственной ему остротой отмечал убедительную художественность, высокую осмысленность и красоту Сонечкиного домашнего творчества. "Мудр, мудр мир муравья..." — думал он мимолетно и затворял за собой дверь.
* Религия Сони, как и Библия, состояла из трех разделов. Только вместо Торы, Небиим и Кебутим это было Первое, Второе и Третье.
* Целых двадцать лет, с семи до двадцати семи, Сонечка читала без перерыва. Она впадала в чтение как в обморок, оканчивавшийся с последней страницей книги.
* Что это было — полное непонимание игры, заложенной в любом художестве, умопомрачительная доверчивость не выросшего ребенка, отсутствие воображения, приводящее к разрушению границы между вымышленным и реальным, или, напротив, столь самозабвенный уход в область фантастического, что все, остающееся вне его пределов, теряло смысл и содержание?..
* Она {...} была одним из редких счастливцев, с легкой болью прерванного наслаждения покидающих в конце рабочего дня свой пыльный и душный подвал, не успев насытиться за день ни чередой каталожных карточек, ни белесыми листками требований, которые приходили к ней сверху, из читального зала, ни живой тяжестью томов, опускавшихся в ее худые руки.
* ...безмятежная душа Сонечки, закутанная в кокон из тысяч прочитанных томов, забаюканная дымчатым рокотом греческих мифов, гипнотически резкими звуками флейты средневековья, туманной ветреной тоской Ибсена, подробнейшей тягомотиной Бальзака, астральной музыкой Данте, сиреническим пением острых голосов Рильке и Новалиса, обольщенная нравоучительным, направленным в сердце самого неба отчаяньем великих русских...
* Однажды Соня с легким оттенком пафоса, вообще ей не свойственного, сказала мечтательно:
— Вот мы победим, кончится война, и тогда заживем такой счастливой жизнью...
Муж прервал ее сухо и желчно:
— Не обольщайся. Мы прекрасно живем сейчас. А что касается победы... Мы с тобой всегда останемся в проигрыше, какой бы из людоедов ни победил. — И мрачно закончил странной фразой:
— От воспитателя моего я получил то, что не стал ни зеленым, ни синим, ни пармутарием, ни скутарием...
— О чем ты? — с тревогой спросила Соня.
— Это не я. Это Марк Аврелий. Синие и зеленые — это цвета партий на ипподроме. Я хотел сказать, что меня никогда не интересовало, чья лошадь придет первой. Для нас это не важно. В любом случае гибнет человек, его частная жизнь.
* Сонечкино дарование яркого и живого восприятия книжной жизни отуманилось, как-то одеревенело, и оказалось вдруг, что самое незначительное событие по эту сторону книжных страниц — поимка мышки в самодельную ловушку, распустившаяся в стакане заскорузлая и сплошь мертвая ветка, горсть китайского чая, случайно добытая Робертом Викторовичем, — важнее и значительнее и чужой первой любви, и чуждой смерти, и даже самого спуска в преисподнюю...
* Сонечка пыталась приохотить Таню к книгам, но Таня, слушая мастерское Сонино чтение, стекленела глазами и уплывала, куда Соне и не снилось.
* В глубине же души жила тайная готовность ежеминутно утратить это счастье — как случайное, по чьей-то ошибке или недосмотру на нее свалившееся.
* ни дом, вздохи и кряхтенье которого она чувствовала ночами так, как старики ощущают свое отчуждающееся с годами тело...
Обожаю Улицкую
ОтветитьУдалить