Cryptonomicon
* Если перевести это в термины администрирования UNIX'a (метафора, которую Рэнди применял почти ко всем случаям жизни), то выходит, что постмодернистские, политкорректные атеисты – это люди, внезапно оказавшиеся у руля большой и неизмеримо сложной компьютерной системы (общества) без документации и руководств. Они теряются при всяком отклонении от того, что считают нормой, поэтому вынуждены придумать и с неопуританским рвением поддерживать определенные правила. Люди, вмонтированные в церковь, похожи на сисадминов, которые хоть и не понимают всего, но у них есть документация, FAQ и файлы «readme» с указанием, что делать в случае сбоев. Другими словами, они способны проявить смекалку.* С первых же слов Честер начинает кивать, но не перебивает Рэнди, как сделал бы нерд помоложе. Молодой нерд быстро обижается, когда рядом произносят какие-либо утверждения: как будто он, молодой нерд, может чего-то не знать! Нерды постарше больше уверены в себе и к тому же понимают, что людям иногда надо подумать вслух. А сильно продвинутые нерды понимают и другое: констатация известных фактов – часть нормального человеческого общения и ни в коем случае не должна расцениваться как личный афронт.
* Всегда легче создавать новые сложности, чем распутывать старые.
* – Иногда лучше желать, чем иметь.
* – Больше сигарет. Это сокращенная форма фразы: «Мы закончим в тюрьме любовниками парня, у которого будет больше сигарет».
* Еще никто не умер от предвкушения. Предвкушение даже приятно.
* Не поняв математику, не напишешь программу.
* Ему скучно и досадно терять время. {...} Он вернулся в то абсолютно задвинутое состояние, в котором на заре программистской юности писал в Сиэтле игру и которого с тех пор ни разу не достигал. Описать это человеку стороннему практически невозможно. Интеллектуально он жонглирует десятком зажженных факелов, фарфоровыми вазами династии Мин, живыми щенками и работающими бензопилами.
* На этом месте кассеты Рэнди всегда гадает, не поставил ли пиво на кнопку ускоренной перемотки или что-нибудь вроде того, потому что танцоры переходят от пародии на Рэнди прямиком к профессиональному исполнению. Конечно, они выполняют номинально те же движения, что и раньше, но убей его бог, если он может узнать их в творческом варианте. Нет никакого внятного перехода. Это всегда бесило и бесит его в обучении бальным танцам. Любой дебил способен разучить основные движения. На это требуется примерно полчаса. Инструкторы ждут, что по истечении этих тридцати минут с тобой произойдет чудесное превращение, какое случается только в бродвейских мюзиклах, и ты начнешь порхать, как на крыльях. Наверное, примерно так чувствуют себя люди, которым не дается математика: учитель пишет на доске несколько простых уравнений и через десять минут выводит из них скорость света в вакууме.
* – Как я понимаю, вы хорошо считаете, – говорит дама.
Теперь Рэнди по-настоящему ломает голову. Откуда она знает? Наконец он произносит:
– Я хорошо знаю математику.
– Разве это не одно и то же?
– Нет, математики по возможности ничего не считают. Мы говорим о числах, но стараемся как можно реже иметь с ними дело. Для этого есть компьютеры.
* Увлекательно открывать электроны и находить формулы, описывающие их движение; скучно применять эти принципы для создания электрических консервных ножей. Все дальнейшее – консервные ножи.
* Дальнейшее поведение Рэнди, видимо, подтверждает, что он псих со справкой. Он встает и медленно идет между креслами, якобы в сортир, а на самом деле изучает других пассажиров и особенно багаж, высматривая что-нибудь похожее на антенну для ван-эйковского перехвата. Это полный бред, потому что антенну можно с успехом спрятать в любой сумке. Более того, соглядатай, подсаженный в самолет, чтобы считывать информацию с его компьютера, не сидел бы с большой антенной в руках, уткнувшись носом в осциллограф. Однако, совершая подобные символические действия (как и проверяя расценки на спутниковую передачу данных), он чувствует себя ответственным и не совсем безмозглым.
* Будь ты хоть семи пядей во лбу, когда замешана женщина, становишься дурак дураком.
* – Если ты хочешь сказать, что один отдельно взятый финн хуже одного немца, я с тобой соглашусь. Однако у немцев есть малоприятное свойство: они обычно связаны с миллионами других немцев.
* Одна из обязанностей командира – спрятать страх и постоянно излучать уверенность.
* – Вы говорите без тени сомнения! Интересно, сможете ли вы заразить меня своей убежденностью?
Уотерхауз, хмурясь, смотрит на кофейную чашку.
– Ну, это все математика. Если математика работает, надо себе верить. В этом весь ее смысл.
* Рэндалл Лоуренс Уотерхауз терпеть не может «Стар трек» и шарахается от его поклонников, но все равно видел весь долбаный сериал.
* – Теперь они считают тебя нормальным.
– Да неужели?
– Серьезно. То, что ты лишился дома и средств, очеловечило тебя в их глазах. Тому, кто попал в беду, можно многое извинить.
* – Как выглядят электронные банкноты, Рэнди?
– Как все цифровое – цепочка битов.
– И значит, их легко подделать?
– Нет, если есть хорошая криптографическая защита, – говорит Рэнди. – У нас она есть.
– Как вы ее раздобыли?
– Общаясь с маньяками.
– С какими?
– С маньяками, которые считают, что хорошая криптозащита – вопрос почти апокалиптической важности.
– Почему они так думают?
– Они читают про людей вроде Ямамото, которые погибли из-за плохой криптографии, и проецируют это на будущее.
– Ты с ними согласен?
– В два часа ночи, лежа без сна – согласен, – говорит Рэнди. – При свете дня мне это кажется паранойей. Думаю, это такое дело, где лучше перебдеть. Хорошая криптозащита не помешает, а может и помочь.
* Рэнди не склонен откровенничать о своей семье, поскольку считает, что говорить, собственно, не о чем: маленький городок, хорошее образование, стыд и самоуважение примерно в равных долях и в основном по делу. Ничего сногсшибательного в плане жутких психопатологий, инцеста, тяжелых неизгладимых переживаний или сатанинских сборищ на заднем дворе. Поэтому обычно, когда люди рассказывают про свои семьи, Рэнди слушает и помалкивает. Его семейные истории настолько приземленные, что вроде как стыдно их рассказывать, особенно после того, как услышал что-то чудовищное, не лезущее ни в какие ворота.
Однако, стоя здесь и глядя на смерчи, Рэнди начинает сомневаться, что все так просто. В утверждениях некоторых людей, что «Сегодня я: курю/толстею/подличаю/впадаю в депрессию, потому что: моя мама умерла от рака/дядя ковырял мне пальцем в попке/отец бил меня ремнем для правки бритв» ему чудится излишний детерминизм, ленивая готовность смириться перед голой телеологией. Если людям очень хочется верить, будто они все понимают или хотя бы в принципе способны такое понять (потому что это приглушает их страх перед непредсказуемым миром, или позволяет им гордиться своим умом, или то и другое вместе), то получается среда, в которой убогие, упрощенческие, убаюкивающие, благовидные взгляды циркулируют, словно тачки с обесцененными купюрами на рынках Джакарты.
Но если автомобиль, брошенный на стоянке неведомым студентом, порождает самовозобновляющиеся смерчики размером с наперсток в нескольких сотнях ярдов по ветру, то может быть, на мир следует смотреть с чуть большей опаской и быть готовым принять истинную и полную головоломность Вселенной, ограниченность наших человеческих сил. А уж от этого шага недалеко и до другого: сказать, что детство, лишенное исполинских психологических встрясок, жизнь, затронутая лишь слабыми и даже забытыми влияниями, могут привести, далеко по ветру, к небезынтересным последствиям.
* – Прости, что я такая свинья, – говорит Рэнди. – У нас в семье – все ученые. Математики. Самые тупые вроде меня становятся инженерами.
– Извини, я не ослышалась? Ты назвал себя самым тупым?
– Может быть, менее собранным.
– М-м-м.
– Я хотел сказать, что въедливость и точность в математическом смысле – все, что у нас есть. Каждый должен как-то пробиваться в жизни, верно? Иначе будешь до конца дней работать в «Макдоналдсе» или хуже. Одни рождаются богатыми. Другие – в больших дружных семьях вроде твоей. Для нас способ пробиться в жизни – знать, что два плюс два – четыре, и стоять на этом с упорством, которое кому-то покажется занудным, а кого-то может и обидеть. Прости.
– Кого обидеть? Людей, которые считают, что два плюс два – пять?
– Людей, для которых такт и внимание к чужим чувствам важнее, чем буквальная точность любой сказанной фразы.
– Например... женщин?
Рэнди стискивает зубы на протяжении примерно мили, потом говорит:
– Если можно хоть как-то обобщить разницу между мужским и женским мышлением, то, думаю, мужчина способен сконцентрировать свои мысли до лазерного луча и направить на что-то одно, отрешившись от всего остального.
– А женщины не способны?
– Полагаю, способны, но обычно не хотят. Я, собственно, о том, что женский подход, как правило, здоровее мужского.
– М-м-м.
– Боюсь, ты слишком зацикливаешься на негативе. Речь не о женской ущербности. Скорее о мужской. Именно наша бестактность, недальновидность, зови как хочешь, позволяет нам двадцать лет изучать один вид стрекоз или по сто часов в неделю просиживать за компьютером над составлением программы. Здоровые и уравновешенные люди так не делают, однако это может привести к прорыву в области нового синтетического волокна или чего еще.
– Но ты только что назвал себя несобранным.
– По сравнению с другими в моей семье – да. Я знаю немного про астрономию, довольно много про компьютеры, самую малость про бизнес и, если можно так сказать, чуть лучше умею общаться с людьми. Вернее, я по крайней мере чувствую, когда получается не то, и смущаюсь.
Ами смеется.
– Это у тебя точно здорово получается. По большей части ты просто переходишь от одного смущения к другому.
Рэнди смущается.
– Очень трогательно, – подбадривает Ами. – И хорошо о тебе говорит.
– Я, собственно, о том, что меня отличает. Неумение себя вести люди готовы понять и простить, потому что с каждым такое было; те, кого в школе зовут «ботаниками», а в компьютерном мире – «нердами», пугают другим – неспособностью заметить, что ведут себя как-то не так.
– Даже жалко.
– Пока они учатся в старших классах – да, – говорит Рэнди. – Потом уже не жалко. Это что-то совсем другое. ...
* Возможно, они {...} сделают жизнь Рэнди более интересной. Она и сейчас не то чтобы скучная, но всегда легче создавать новые сложности, чем распутывать старые.
* – Думаю, тинэйджеры такие не из-за возраста. Просто им нечего терять. Они располагают немереным временем и одновременно страшно торопятся узнать жизнь.
* На войне, сколько ни планируй, ни готовься, ни отрабатывай на учениях, когда наступает великий день, все неизбежно идет наперекосяк.
* Рэнди печатает:
randy
И нажимает ввод. Гроб отвечает:
password:
и Рэнди вводит пароль. Гроб сообщает, что он вошел в систему и для него есть почта.
То, что Рэнди вошел в систему, сейчас записано в нескольких местах жесткого диска. Другими словами, он только что оставил жирные отпечатки пальцев на орудии, которое вот-вот изымет полиция. Если Гроб отключат и вынесут раньше, чем Рэнди успеет стереть следы, полиция узнает, что он входил в компьютер в самый момент конфискации. Это дело пахнет тюремным сроком. Жалко, Дуглас Макартур Шафто не видит, какую крутую штуку он сейчас проделывает. С другой стороны, Дуг наверняка проделывает всякие крутые штуки, о которых Рэнди ничего не известно, и Рэнди все равно его уважает, просто за то, как он себя держит. Может, чтобы так себя держать, надо, не афишируя проделывать всякие крутые штуки, и тогда это каким то образом проступает сквозь твою внешнюю оболочку.
* Как истинный технарь Рэнди обычно читает листки, засунутые между глянцевыми журналами и санитарными пакетами.
* – Вы могли бы стать миллиардером, Рэнди. Слава богу, этого не произошло.
– Чего ж тут хорошего?
– Вы были бы очень умным человеком, которому не приходится принимать трудных решений – не приходится упражнять свой мозг. Это куда хуже, чем быть тупицей.
* – Приятно, что вы так думаете, Рэнди. Для многих людей криптосистема скорее стена, чем мост.
* – Греби меня вперегреб!
* Уильям Фридман:
Мало кто понимает, что пятьдесят процентов своего времени ученый работает внерациональными методами.
Озарение, как вспышка молнии, длится всего секунду. Обычно оно приходит, когда дешифровщик измучен трудной задачей и мысленно перебирает уже испробованные безуспешные пути. Внезапно его осеняет, и он в несколько секунд находит решение, которое не мог отыскать за долгие дни упорного труда.
Что до удачи, есть старая горняцкая поговорка: «Золото там, где ты его нашел».
* Стюардессы провожают его улыбками. Как известно всякому кочующему технократу, работники сервиса любят – или притворяются, будто любят, – когда пытаешься говорить с ними на любом языке, кроме английского.
* Рэнди входит в таможенный коридор. Ему хочется сломя голову рвануть к Ами, однако таможенники не поймут. Впрочем, так тоже хорошо. Еще никто не умер от предвкушения. Предвкушение даже приятно. Как там сказал Ави? Иногда лучше желать, чем получить.
* – Я уже исповедовал остальных. Хотите теперь вы?
– Это то, что католики делают перед смертью?
– Они делают это постоянно. Хотя вы правы, желательно исповедаться непосредственно перед смертью. Это... как бы сказать... сглаживает шероховатости. В будущей жизни.
* Ами, которая обычно обнимается небрежно, одной рукой, сейчас вскидывает обе, как футбольный арбитр, и с размаху вешается Рэнди на шею, давая ему почувствовать все. Низ его живота может пересчитать швы на ее шраме от аппендицита. То, что у него стоит, вероятно, так же очевидно, как и то, что от него воняет. С тем же успехом он мог бы привязать к члену оранжевый велосипедный флаг и выставить его из штанов.
Ами отступает на шаг, смотрит ему на брюки, потом очень пристально глядит в глаза и спрашивает: «Как ты?» – непременный женский вопрос, поэтому невозможно сказать, что это – жесткая ирония или милая наивность.
* Они мучительно пытались установить равноправные отношения. Обращались к платным консультантам. Однако Чарлин все больше и больше бесилась, не объясняя причин, а Рэнди чувствовал себя все более и более озадаченным. Наконец он перестал недоумевать и начал злиться. Чарлин его раздражала. После того как Ами нашла книжки в подвале, в голове у него начала складываться совершенно другая история: лимбическая система Чарлин была настроена так, что ей нравились доминирующие мужчины. Опять-таки, не в смысле цепей и плеток; просто в большинстве пар кто-то должен быть активным, а кто-то пассивным. В этом нет определенной логики, но нет и ничего дурного. В конце концов, пассивный партнер имеет ровно столько же власти и свободы.
* – Прошу простить меня за это, сэр, – говорит Бобби, – и за все остальное, что вы упомянули. Но я по-прежнему считаю себя морпехом, сэр, а морпехи не оправдываются, поэтому не буду даже и пытаться.
* Маленькие дети не здороваются, они просто начинают с тобой говорить.
* На одной из таких вечеринок Рэнди случайно услышал, как зубной врач расхваливает блестящего молодого хирурга стоматолога, недавно переехавшего в их края. Рэнди прикусил язык, чтобы не спросить, что означает «блестящий» в контексте стоматологической хирургии. Интерес был продиктован исключительно любопытством, но врач мог неправильно его понять. У компьютерщиков примерно понятно, кто блестящий, а кто нет, но как отличить блестящего хирурга стоматолога от просто хорошего? Тут начинаются темные эпистемологические дебри. Каждый зуб мудрости удаляют только один раз. Нельзя поручить ста хирургам вырвать один и тот же зуб, а потом научно сравнить результаты.
* Действительность не имеет ничего общего с тем, как Шафто представлял себе задание, когда в деталях прорабатывал его с офицерами МДК. В очередной, примерно пятитысячный раз за войну он сталкивается с этим непостижимым явлением. Казалось бы, пора привыкнуть.
* Обычно Рэнди очень плохо реагирует на крыс: они ломают систему обороны, выстроенную воспитанием и образованием вокруг тех областей мозга, где обитает коллективное бессознательное, и выбрасывают его прямиком на территорию Иеронима Босха.
* ignoti et quasi occulti – неведомое и как бы скрытое
* – Многие жалуются, что электронная переписка безлична, наши с вами отношения происходили посредством проводов и экранов. Некоторые говорят, это не сравнить с настоящим живым разговором. Однако мы видим посредством роговицы, сетчатки, оптических нервов и каких-то штучек-дрючек, которые берут изображение с оптического нерва и проецируют в мозг. Неужели слово на экране настолько хуже? Думаю, нет, по крайней мере в этом случае осознаешь искажение. А вот глядя на человека глазами, вы забываете про искажение и думаете, будто воспринимаете его непосредственно.
* В «Криптономиконе» есть программы основных криптоаналитических операций на языке С, но это народные программы (плохо написанные), и в любом случае их надо перевести на более продвинутый язык C++. Этим Рэнди и занимается. Кроме того, в «Криптономиконе» есть разные полезные алгоритмы, их он тоже перекладывает на C++. Работа нудная, но других развлечений все равно нет. И потом, у такой нудной работы есть одна полезная сторона: приходится вникнуть во все математические детали. Не поняв математику, не напишешь программу.
* У них с Енохом вошло в привычку говорить во время и после еды. У обоих довольно напряженная внутренняя жизнь, требующая постоянного внимания, так что в остальные часы они друг друга не замечают.
* – Если китайцы такие цивилизованные, почему они ничего не изобретают?
– Как? Бумага, порох...
– В последнее тысячелетие, я хочу сказать.
– Не знаю. А вы как думаете?
– Потому что они как немцы во время Второй мировой.
– Знаю, что лучшие умы бежали из Германии в тридцатых – Эйнштейн, Борн...
– ...и Шредингер, и фон Нейман, и другие. А знаете почему?
– Ну, разумеется, потому что ненавидели фашистов!
– А вы знаете, почему фашисты так ненавидели их?
– Многие из них были евреями...
– Это куда глубже простого антисемитизма. Гильберт, Рассел, Уайтхед, Гёдель – все они были заняты тем, чтобы разрушить математику и начать с чистого листа. Однако фашисты считали, что математика – героическая наука, цель которой, как у национал-социализма, – свести хаос к порядку.
– Ясно, – говорит Рэнди. – Фашисты не понимали, что если разрушить ее и отстроить заново, она станет еще более героической.
* – Так кто же меня сюда упек? – несколько риторически спрашивает Рэнди. Он как раз программировал одну клевую штучку на C++, когда его выдернули из камеры ради неожиданной встречи с Дантистом. Рэнди сам удивляется, до чего ему скучно и досадно терять время. Другими словами, он вернулся в то абсолютно задвинутое состояние, в котором на заре программистской юности писал в Сиэтле игру и которого с тех пор ни разу не достигал. Описать это человеку стороннему практически невозможно. Интеллектуально он жонглирует десятком зажженных факелов, фарфоровыми вазами династии Мин, живыми щенками и работающими бензопилами. При таком настрое Рэнди глубоко фиолетово, что крайне влиятельный миллиардер выкроил время заехать к нему в тюрьму. Поэтому он спрашивает исключительно из вежливости, и подтекст таков: «Я хочу, чтобы вы ушли, но элементарное приличие требует что-нибудь сказать».
* Процветание среднего класса лапидарно; денежные потоки скругляют и шлифуют человека, как вода – речную гальку. Цель преуспевающих людей – выглядеть уютно и безобидно. ... Старики, вместо того чтобы напускать на себя важность, ходят в мешковатых штанах и бейсбольных кепках.
* У Рэнди сильнейшее желание упасть трупом, но он устал от замкнутого пространства. Много кому можно было бы позвонить, однако у него выработалось параноидальное отношение к телефону. Надо будет все время думать, что можно сказать, а что нет. Говорить свободно и открыто – удовольствие, говорить осторожно – работа, а работать Рэнди сейчас в лом.
* Дуг говорит, что переоценивать умственные способности противника опаснее, чем недооценивать.
* Рэнди закуривает. Он в жизни не курил, пока несколько месяцев назад не понял, что это – ритуал, что некоторые люди обижаются, когда ты отказываешься от предложенной сигареты, и что несколько затяжек точно его не убьют. Местные жители, за исключением шофера и священника, ни слова не говорят по-английски, и это для него – единственный способ общения.
* – Трудно научить криптографической безопасности, даже умного человека. Особенно умного.
* Рэнди начинает постигать, что имел в виду Дуг, говоря о способности убивать. Это в первую очередь состояние духа, а не вопрос физических средств. Маньяк с метром бельевой веревки стократ опаснее болельщицы с базукой.
* Один из полезных навыков, который приобретаешь в армии, – умение приспосабливаться к тому, что шумные люди грубят тебе громкими голосами. Уотерхауз не обращает внимания.
------
++ Интересные вещи по ходу:
* Гото Денго не ныряльщик и мало знает о водолазной медицине. Однако отец рассказывал ему, как людей опускали на большую глубину в водолазных куполах – что-то строить или добывать. Так Гото Денго узнал про кессонную болезнь и усвоил золотое правило: большинство людей не испытывают симптомов кессонной болезни, если пройдут декомпрессию при давлении в половину начального. То есть если задержаться и подышать, азот выйдет из тканей. После этого давление можно снова уменьшить вдвое.
* Ногти на левой руке странные, будто в синяках. Вглядевшись, он видит, что на ногте указательного пальца синей шариковой ручкой нарисованы трефы, на среднем – бубны, на безымянном – червы и на мизинце – пики. Енох Роот объяснил, что в понтифике, как в бридже, каждая карта в колоде имеет числовое значение: трефы от одного до тринадцати, бубны от четырнадцати до двадцати шести, червы от двадцати до тридцати семи, пики от сорока до пятидесяти двух. Рэнди нарисовал символы на ногтях, чтобы не забыть.
* Несколько лет назад у него случился простатит на почве хронического злоупотребления кофе, и тогда болело все, от груди до колен. Уролог объяснил, что простата нейрофизиологически связана почти со всеми другими частями тела; не нужно было ораторского искусства или подробных доказательств, чтобы убедить Рэнди в справедливости этих слов. С тех самых пор Рэнди убежден, что маниакальная тяга мужчин к соитию – просто отражение нейрофизиологических связей: когда вы готовы одарить внешний мир своим генетическим материалом, то есть предстательная железа заряжена на все сто, об этом знают даже ваши мизинцы и веки.
------
+ Не смог удержаться от того, чтобы выдрать целый (и большой) кусок текста:
* – И как же, по-вашему, я вас узнал?
– Я считаю, что у вас в голове есть некая последовательность нейронных связей, которой не было до нашего обмена электронной почтой. Образ Еноха Роота. Это не я. Я – большой комок углерода, кислорода и чего там еще на соседней с вами койке. Образ Роота, напротив, это ваше представление обо мне, которое вы будете носить в мозгу до конца жизни, если с вами не случится, скажем, инсульта. Другими словами, в ваших мыслях обо мне фигурирует не большой комок углерода, а образ Роота. Возможно, когда-нибудь вы выйдете из тюрьмы и встретите человека, который скажет «Знаете, я был как-то на Филиппинах и встретил старого пердуна, который начал толковать про образ Роота». Обменявшись впечатлениями, вы сможете уверенно установить, что образ Роота в вашем мозгу и образ Роота в его мозгу порождены одним и тем же комком углерода, то есть мной.
– И это имеет какое-то отношение к Афине?
– Если думать о греческих богах как о реальных сверхъестественных существах, обитавших на горе Олимп, то нет. Однако если считать, что они относятся к той же категории сущностей, что и образ Роота, то есть представляют собой последовательности нейронных связей, отвечающие чему-то увиденному во внешнем мире, то да. Оказывается, что греческие боги могут быть такими же интересными и значительными, как настоящие люди. Почему? Как вы можете встретить человека, носящего в голове образ Роота, так и при гипотетической встрече с древним эллином, заговори он о Зевсе, вы могли бы обнаружить (преодолев ощущение превосходства), что и у вас в голове есть некое представление – хотя вы не зовете его Зевсом и не думаете о нем как о косматом сыне титана, мечущем громы и молнии, – порожденное теми же сущностями реального мира, которые создали образ Зевса в мозгу древнего эллина. И здесь уместно вспомнить о Платоновской пещере, этой чудо овощерезке метафор – стругает и кубиками, и соломкой!
– В которую, отбрасывают тени настоящие сущности реального мира, трехмерные и неподдельные, а мы с древнегреческим чуваком – прикованные узники и видим эти тени на стене, только форма стены передо мной не такая, как перед древним...
– ...и тень, проецируемая на вашу стену, принимает иную форму, чем на его стене, где форма стены соответствует, скажем, вашему современному научному взгляду и его языческому.
– Да. Это Платоновская пещера.
– Думаю, можно предположить, что стена перед вами, Рэнди, гораздо ровнее и глаже, то есть тени на ней гораздо точнее, и все же понятно, что грек видит те же тени и может вывести какие-то полезные заключения о форме вещей, которые их отбрасывают.
– Хорошо. Значит, Афина у вас на медальоне не сверхъестественное существо...
– ...живущее на горе Олимп в Греции и так далее, а некая сущность, явление, тенденция, которую древние греки увидели и, пропустив через свои языческие взгляды и механизмы восприятия, назвали Афиной. Различие принципиально, поскольку Афина как сверхъестественная баба в шлеме, разумеется, никогда не существовала, но «Афина» как внешний генератор внутреннего образа, который греки назвали Афиной, существовала, иначе не было бы и самого образа. А если она существовала тогда, то скорее всего существует и теперь, и соображения эллинов (а они, при всей своей тупости в некоторых вопросах, были на удивление головастые ребята) по ее поводу не утратили своей ценности.
– Хорошо, но почему Афина, а не Деметра или кто-нибудь еще?
– Избитая истина: человека не поймешь, не познакомясь с его семьей, так что придется быстренько пробежаться по греческой теогонии. Начнем с Хаоса, с которого начинаются все теогонии. Я склонен думать о нем как об океане белого шума – абсолютно случайной статике. По причинам, которых мы толком не понимаем, из него сгустились некоторые полярности: День, Ночь, Тьма, Свет, Земля, Море. Мне они представляются резонаторами, принимающими определенный канал, скрытый в статике Хаоса. В какой-то момент от кровосмесительных соитий между этими сущностями рождаются титаны. Интересно отметить, что титаны составляют полный комплект основных божеств: есть солнечный бог, Гиперион, бог океана – Океан так далее. Всех их низвергают в ходе заварушки, называемой Титаномахия, и заменяют такими богами, как Аполлон и Посейдон, которые в конечном счете занимают те же места в организационной структуре. И это безусловно занятно, поскольку согласуется с моей идеей, что некие сущности или тенденции сохраняются в времени, но отбрасывают для разных людей несколько различные тени. Так или иначе, теперь мы имеем привычных олимпийских богов: Зевса, Геру и всех прочих.
Два основных замечания: все они, за одним исключением, до которого я еще доберусь, рождаются от спаривания между титаном и титанессой, богом и богиней, богом и нимфой, богом и женщиной, а чаще всего – Зевсом и кого он в тот конкретный день трахнул. Что приводит ко второму замечанию: олимпийцы – самая скандальная и непотребная семейка, какую только можно вообразить. И все же что-то в пестрой асимметрии этого пантеона придает ему правдоподобие. Подобно таблице Менделеева, генеалогическому древу элементарных частиц или просто любому скелету, извлеченному из трупа, он достаточно упорядочен, чтобы дать пищу разуму, и при этом достаточно случаен, что указывает на некую органичность. Например, есть бог Солнца и богиня Луны – все четко и симметрично, а есть Гера, единственная функция которой – мотать всем нервы, и есть Дионис, который даже и не полноценный бог, а наполовину человек, но все равно должен быть в пантеоне и сидеть на Олимпе с богами, как если бы в Верховном суде заседал комик.
Теперь я подбираюсь к тому, что Афина исключительна во всех отношениях. Для начала она появляется не в ходе полового размножения как такового, а выходит во всеоружии из головы Зевса. По некоторым версиям это случилось после того, как Зевс трахнул Метиду, или Метис, о которой мы еще в свое время услышим. Потом ему нашептали, что сын Метиды лишит власти отца, и Зевс ее проглотил. Тогда из его головы и вышла Афина. Верите вы в эту историю или нет, думаю, мы согласимся, что в рождении Афины есть некая странность. Кроме того, она исключительна тем, что не принимает участия в олимпийском непотребстве. Она – дева. {...}
Гефест когда-то кончил на ней, но не внутри, а снаружи. Она играет важную роль в «Одиссее», однако мифов как таковых, в которых она участвует, не так много. Единственное исключение подтверждает правило: миф об Арахне. Арахна замечательно ткала, но возгордилась и, вместо того чтобы благодарить богов за свой талант, приписала его собственным заслугам. Она дошла до того, что бросила вызов Афине, которая была, помимо прочего, еще и богиней ткачества.
Не забывайте, что типичный греческий миф развивается примерно так: некий пастушок пасет себе овечек, пролетающий бог видит мальчонку, возбуждается, спускается и насилует его; пока тот ошалело хлопает глазами, жена или возлюбленная бога в припадке ревности превращает его – беспомощную, невинную жертву – в, скажем, бессмертную черепаху, приковывает к листу фанеры на расстоянии чуть больше вытянутой шеи от мисочки черепашьего корма и оставляет на солнце, где ему ежедневно будут выедать внутренности бродячие муравьи, и все такое прочее. Если бы Арахна покатила бочку на кого-нибудь еще в пантеоне, от нее бы мигом осталось мокрое место.
Однако Афина явилась к ней в образе старухи и посоветовала проявить должное смирение. Арахна отказалась. Тогда Афина приняла свое истинное обличье и предложила Арахне состязание, что, согласитесь, было с ее стороны большой добротой. Занятно, что состязание закончилось вничью – Арахна ткала ничуть не хуже Афины! Только изобразила она олимпийцев в худших их проявлениях – трахающими все, что движется. Ее творение просто и буквально изобразило другие мифы, что делает его некоего рода метамифом. Афина вспылила и ударила Арахну челноком – довольно скромное проявление гнева, учитывая, что во время войны с гигантами она пришибла Энкелада Сицилией! В итоге Арахна осознала свою гордыню и от стыда повесилась. Афина вернула ее к жизни в обличье паука.
В школе вы, наверное, проходили, что Афина носила шлем, щит под названием Эгида и была богиней войны и мудрости, а также ремесел, в частности, вышеупомянутого ткачества. Сочетание странное, если не сказать больше. Особенно учитывая, что войной вроде бы заведовал Арес, а домашним хозяйством – Гестия. Но многое теряется в переводе. Ту мудрость, которую мы ассоциируем со старыми пердунами вроде меня и которую я пытаюсь передать вам, Рэнди Уотерхауз, греки называли дике. Ее богиней Афина не была! Она была богиней метис, что означает хитроумие или искусность. Как вы помните, так звали мать Афины в одной из версий истории. Интересно, что именно Метис (персонаж, а не качество) дала Зевсу зелье, под действием которого Кронос изрыгнул проглоченных новорожденных богов, в результате чего началась Титаномахия. Так что связь с ремеслами становится очевидной – ремесла просто практическое применение метис.
– У меня ремесла ассоциируются с изготовлением пепельниц и плетением ремешков в летнем лагере, – говорит Рэнди. – В смысле, кому на хрен надо быть богиней макраме?
– Плохой перевод. Сейчас в этом значении мы употребили бы слово «технология».
– Ясно. К чему-то подбираемся.
– Вместо того чтобы звать Афину богиней войны, мудрости и макраме, мы бы говорили «войны и технологии». И тут снова возникает проблема спорной юрисдикции, потому что за войну вроде бы отвечает Арес. Вот уж настоящий гад! Его личные помощники – Страх, Ужас и, иногда, Вражда. Он вечно в контрах с Афиной, хотя (а может, и потому что) номинально они бог и богиня одного и того же – войны. Геракл, один из земных протеже Афины, дважды ранит Ареса, а один раз даже обезоруживает! Самое потрясающее в Аресе – его полная некомпетентность. Два гиганта сковывают его и на тринадцать месяцев заключают в бронзовый сосуд. В «Илиаде» его ранит один из пьяных дружков Одиссея. Афина как-то заезжает ему камнем. Когда он не позорится в бою, то трахает всех женщин, до которых может дотянуться, а в итоге все его сыновья – те, кого мы сейчас назвали бы маньяками. Для меня совершенно ясно, что Арес был именно богом войны – сущности, легко узнаваемой всеми, кто когда либо воевал и знает, какая это тупая и гнусная штука.
В то же время Афина покровительствует Одиссею, который, не будем забывать, придумал троянского коня. Афина руководит и Одиссеем, и Гераклом; оба они крепкие ребята, но чаше побеждают с помощью хитрости или (без такого негативного оттенка) – метис. И хотя обоим лучше было под горячую руку не попадаться (Одиссей любил называть себя «разрушителем городов»), ясно, что они противостоят бессмысленному, яростному насилию, ассоциируемому с Аресом и его детками. Геракл лично избавил мир от некоторого количества этих психопатов. Дело не вполне ясное – нельзя прийти в Фивский окружной архив и посмотреть свидетельства о смерти, – но похоже, что Геракл, при поддержке Афины, замочил по меньшей мере половину людоедских отпрысков Ареса.
Так что же мы имеем в виду, называя Афину богиней войны? Заметьте, ее знаменитое оружие – не меч, но щит Эгида с головой Горгоны, и всякий, нападающий на нее, рискует обратиться в камень. Афину всегда описывают спокойной и величавой, в отношении Ареса таких эпитетов не употребляют.
– Не знаю, Енох. Может быть, завоевательные и оборонительные войны?
– Различие преувеличено. Помните, я говорил, что Гефест кончил на Афине?
– У меня в сознании запечатлелся четкий мысленный образ.
– Афина и Гефест – интересная парочка, поскольку он – другой бог технологии. Его специальность – металлы, металлургия, огонь, короче, добрый старый Железный Век. Неудивительно, что он запал на Афину. После того как все произошло, она брезгливо вытерлась и бросила тряпку на землю, в результате взаимодействия с которой появился Эрихтоний. Вы знаете, кто это был?
– Нет.
– Один из первых аттических царей. Знаете, чем он знаменит?
– Расскажите.
– Он изобрел колесницу – и ввел серебро в качестве платежного средства. {...}
Во многих религиях есть божества, которых мы вправе сопоставить с Афиной. У шумеров был Энки, у скандинавов – Локи. Локи – бог-изобретатель, хотя психологически он ближе к Аресу, бог не только технологии, но и зла, тогдашняя ближайшая параллель к дьяволу. У американских индейцев были трикстеры – хитрецы вроде Ворона и Койота, однако не было технологии, поэтому они не соединили Хитреца и Ремесла в гибридного бога технолога.
– Хорошо, – говорит Рэнди, – очевидно, вы подводите к тому, что есть некие закономерные явления, которые, пройдя через восприятие и мышление примитивных, суеверных людей, всегда создавали мысленные образы, идентифицируемые ими в качестве богов, героев и тому подобного.
– Да. И можно опознать их в другой культуре, как два человека, носящие в мозгу образ Роота, могут узнать меня, если обменяются впечатлениями.
– Значит, Енох, вы пытаетесь меня убедить, что боги – которые вовсе не боги, но слово удачное – сходны потому, что внешняя реальность, их породившая, постоянна и универсальна вне зависимости от культуры.
– Да. В случае трикстеров закономерность та, что хитрые люди достигают власти чаше, чем простодушные. И все цивилизации глубоко это переживали. Некоторые, скажем многие американские индейцы, считали, что это здорово, но никак не связывали с технологией. Другие, например викинги, ненавидели эту тенденцию и отождествляли ее с дьяволом.
– Отсюда странная любовь ненависть Америки к хакерам.
– Верно.
– Компьютерщики ругают журналистов, которые создали демонический образ хакера. Но вы полагаете, что это двоякое отношение имеет более глубокие корни.
– В некоторых культурах. Викинги – судя по их мифологии – ненавидели бы хакеров. Иное дело греки. Те своих умников любили. Отсюда Афина.
– Принято. Почему же тогда она богиня войны?
– Давайте смотреть правде в лицо, Рэнди: мы все знаем таких, как Арес. Тот тип человеческого поведения, который породил у эллинов мысленный образ по имени Арес, существует по сей день в форме терроризма, стихийных беспорядков, погромов и мелких фюреров, которые много о себе мнят, но на самом деле ничего не смыслят в современной войне. При всей своей тупости и некомпетентности такие люди, если их не останавливать, способны захватить большие куски планеты. {...} Кто будет с ними бороться, Рэнди?
– Боюсь, вы сейчас скажете «мы».
– Иногда это могут быть другие аресопоклонники, как в войне Ирана и Ирака, когда всем было глубоко плевать, кто победит. Но чтобы аресопоклонники не захватили весь мир, с ними надо воевать. Неприятно, но факт: цивилизации нужна Эгида. И единственный способ побороть гадов – это ум. Хитрость. Метис.
– Тактическая хитрость, как троянский конь Одиссея, или...
– И это, и технология. Время от времени почти равное противостояние разрешается за счет технологического прорыва – вроде длинных луков при Креси. На протяжении большей части истории такое случалось раз в несколько столетий – изобретение колесницы, составного лука, пороха, броненосцев. Но что-то изменилось примерно об ту пору, когда «Монитор», который северяне считали единственным броненосцем в мире, случайно наткнулся на «Мерримэк», о котором южане думали то же самое, и они несколько часов колошматили друг друга без всякого толка. Этот пример не хуже других иллюстрирует зримый рывок в военной технологии – момент, когда экспонента круто пошла вверх. Консервативной военной машине обычно требуются десятилетия, чтобы осознать происходящее, но к началу Второй мировой все, кроме полных дебилов, поняли, что победит тот у кого лучше технология. Так что на стороне немцев мы имеем реактивные самолеты, нервно-паралитический газ и ракеты с электродистанционной системой наведения. А на стороне союзников три огромных достижения, ради которых пришлось собрать вместе всех самых головастых парней: криптография, из которой, как вам известно, выросли ЭВМ, проект «Манхэттен», давший нам ядерное оружие, и «Радиэшен Лэб», благодаря которой мы получили современную электронную промышленность. Знаете, почему мы выиграли Вторую мировую войну, Рэнди?
– Вы вроде только что объяснили.
– Потому что наша техника была лучше?
– Разве вы не то же перед этим сказали?
– Но почему наша техника была лучше, Рэнди?
– Думаю, мне слабо ответить. Я недостаточно хорошо знаю этот период.
– Краткий ответ таков: потому что немцы поклонялись Аресу, а мы – Афине.
+ И далее:
– Если китайцы такие цивилизованные, почему они ничего не изобретают?
– Как? Бумага, порох...
– В последнее тысячелетие, я хочу сказать.
– Не знаю. А вы как думаете?
– Потому что они как немцы во время Второй мировой.
– Знаю, что лучшие умы бежали из Германии в тридцатых – Эйнштейн, Борн...
– ...и Шредингер, и фон Нейман, и другие. А знаете почему?
– Ну, разумеется, потому что ненавидели фашистов!
– А вы знаете, почему фашисты так ненавидели их?
– Многие из них были евреями...
– Это куда глубже простого антисемитизма. Гильберт, Рассел, Уайтхед, Гёдель – все они были заняты тем, чтобы разрушить математику и начать с чистого листа. Однако фашисты считали, что математика – героическая наука, цель которой, как у национал-социализма, – свести хаос к порядку.
– Ясно, – говорит Рэнди. – Фашисты не понимали, что если разрушить ее и отстроить заново, она станет еще более героической.
– Да. Это ведет к возрождению, – говорит Роот, – как в семнадцатом веке, когда пуритане сровняли все с землей, а потом стали мучительно отстраивать на руинах. Снова и снова мы видим Титаномахию – старых богов низвергают, возвращается хаос, но из хаоса восстают все те же тенденции.
– Хорошо. Так значит... вы говорили о цивилизации?
– Арес всегда восстает из хаоса. Он никуда не девается. Афинианская цивилизация защищается от сил Ареса при помощи метис, или технологии. Технология – детище науки. Наука – как алхимический змей, вечно пожирающий свой хвост. Она не развивается, если ученым не дают штурмовать и разрушать старые догмы, вести нескончаемую Титаномахию. Наука движется там, где процветают искусство и свобода слова.
– Телеология какая-то. В свободных странах лучше развиваются науки, поэтому они мощнее в военном отношении, а значит, в силах защищать свободу. Очень похоже на любимые лозунги наших милитаристов.
– Но ведь кто-то должен это делать.
– Разве это не в прошлом?
– Понимаю, что вы просто хотите меня позлить. Иногда, Рэнди, Ареса удается заковать в цепи, однако он никуда не девается. В следующий раз, когда он выйдет из бочки, конфликт будет вращаться вокруг био-, микро— – и нанотехнологии. Кто победит?
Комментариев нет:
Отправить комментарий