Стивен Кинг — Стрелок

Темная башня — 1

  “Человек в черном спасался бегством через пустыню, а стрелок преследовал его. ...

&  — Твой мул приказал долго жить. Еда готова.
    — Как?
    — Сварено и пожарено, как иначе? Очень разборчивый, да?
    — Нет, я про мула.
    — Просто лег и не встал. Видно же, старый был мул.

&  — А ты веришь в загробную жизнь?
    — Сдается мне, это она и есть.

&  Он совсем не хотел падать, пусть даже здесь некому стать свидетелем его позора. Все дело в в собственной гордости. Каждый стрелок знает, что такое гордость — эта незримая кость, не дающая шее согнуться.

&  — Я не люблю людей. Им всем на меня насрать.

&  — Я поклялся.
    — Значит, ты проклят.

---

&  "Почему — это корявое слово, и его уже не распрямить... так что не спрашивай никогда почему, а просто вставай, тупица! Вставай! Впереди еще целый день!"

&  — Матушка, помню, всегда говорила, что это только красиво, но все-таки не прекрасно... что только три вещи на свете прекрасны по-настоящему: порядок, любовь и свет.

&  Серебром за такое никогда не расплатиться. Цена всякого зла — вынужденного или любого другого — всегда чья-то жизнь.

&  — Мне всегда было интересно, как люди становятся взрослыми. А спросишь у взрослых, так они обязательно соврут.


&  Почему люди, когда взрослеют, всегда продолжают играть?

&  Почему все, за что ни возьмись, лишь повод для новой игры?

&  Вообще, люди взрослеют или просто вырастают?


&  Ему было страшно, но он всё равно хотел знать.

&  — Тогда идите, есть и другие миры, кроме этого.

&  — Только враги говорят правду друг другу. Друзья и влюбленные, запутавшись в паутине взаимного долга, врут бесконечно.

  ... Стрелок ждал часа извлечения и видел долгие сны о Темной Башне, к которой придет однажды на склоне дня и, трубя в рог, подступит совсем близко, дабы начать некую невообразимую последнюю битву.”

Извлечение троих (Темная башня—2)

Роберт Шекли — Драмокл

  “Король Драмокл, правитель Глорма, проснулся, огляделся и не смог вспомнить, где он находится. ...

&  Космический флот приближался, и неограниченные возможности быстро сужались до неизбежных последствий.

&  Ветерок, овевавший лицо. Аромат хорошей сигары. Облака, бегущие по небу. Я неожиданно заметил тысячу мельчайших деталей и получил от этого массу удовольствия. До меня вдруг дошло, что, стремясь всю жизнь к бессмертию, я почти не насладился жизнью.
    — А я наоборот, — сказал Драмокл — Я всю жизнь плыл по течению, развлекался и ни о чем не тужил. Ну и что я получил в результате?
    — То же, что и я. Жизнь — то есть вот это мгновение.
    — Если так, — сказал Драмокл, — выходит, что жизнь у всех людей одинакова. Никто не владеет ничем, кроме настоящего мгновения, если я правильно тебя понял.
    — Да, мгновение — это все, что у нас есть, — сказал Отто. — Я по наивности своей воображал, будто, продлевая отпущенные мне мгновения, я продлеваю жизнь. Но жизнь не измеряется годами и десятилетиями Сердце ведет совсем иной счет. Интенсивность — вот единственная мера, которую оно признает. Низшая степень интенсивности — это сон или бессознательное состояние. Если бы спящий человек был способен жить вечно, мы не назвали бы его бессмертным, по крайней мере в общепринятом смысле слова. Жить ради будущего, пренебрегая настоящим, — все равно что проспать свою жизнь.

---

&  Знание — это что-то вроде орудия для достижения власти. А понимание — своего рода отречение от нее. Понимание выше тебя самого: ты не можешь им манипулировать, ты можешь его только принимать.

  ... ТАК ЛЮДИ ЭТИМ ЗАНИМАЮТСЯ?”

Евгений Львович Шварц — Тень

  “Когда теряешь очки, это, конечно, неприятно. ...

&  Когда долго живешь на одном месте, в одной и той же комнате и видишь одних и тех же людей, которых сам выбрал себе в друзья, то мир кажется очень простым. Но едва выедешь из дому — все делается чересчур уж разнообразным.

&  Надо будет его съесть. По-моему, сейчас самый подходящий момент. Человека легче всего съесть, когда он болен или уехал отдыхать. Ведь тогда он сам не знает, кто его съел, и с ним можно сохранить прекраснейшие отношения.

&  Учёный: Но все-таки мне кажется, что число приезжих только вырастет, когда узнают, что в вашей стране сказки — правда.
    Аннунциата: Нет. Если бы к нам ездили дети, то так бы оно и было. А взрослые — осторожный народ. Они прекрасно знают, что многие сказки кончаются печально. Вот об этом я с вами и хотела поговорить. Будьте осторожны.

&  Первый министр: Бедная принцесса! Шантажиста мы разоблачили бы, вора поймали бы, ловкача и хитреца перехитрили бы, а этот... Поступки простых и честных людей иногда так загадочны!

&  Доктор: Да, он здоров. Но дела его идут плохо. И пойдут еще хуже, пока он не научится смотреть на мир сквозь пальцы, пока он не махнет на все рукой, пока он не овладеет искусством пожимать плечами.

&  Принцесса: Зачем у нас в ресторане всегда играет музыка?
    Тайный советник: Чтобы не слышно было, как жуют, принцесса.

---

&  Министр финансов: Не знаю, как это будет принято в деловых кругах. Вы все-таки из компании ученых. Начнутся всякие перемены, а мы этого терпеть не можем.
    Тень: Никаких перемен. Как было, так будет. Никаких планов. Никаких мечтаний. Вот вам последние выводы моей науки.

&  2-я женщина: Это все знают! Она ему говорит: "Чудак, ты бы королем бы не меньше бы заработал бы!" А он говорит: "Еще и работать!"
    1-я женщина: Таких людей топить надо!
    2-я женщина: Еще бы! Королем ему трудно быть. А попробовал бы он по хозяйству!

&  Пьетро: Ну, что нового, капрал?
    Капрал: Ничего, все тихо. Двоих задержали. Один вместо "да здравствует король" кричал "да здравствует корова".
    Пьетро: А второй?
    Капрал: Второй — мой сосед.
    Пьетро: А он что сделал?
    Капрал: Да ничего, собственно. Характер у него поганый. Мою жену прозвал "дыней". Я до него давно добираюсь.

&  Слушайте, люди ужасны, когда воюешь с ними. А если жить с ними в мире, то может показаться, что они ничего себе.

&  1-й придворный (седой, прекрасное, грустное лицо): Прежде мороженое подавали в виде очаровательных барашков, или в виде зайчиков, или котяток. Кровь стыла в жилах, когда приходилось откусывать голову кроткому, невинному созданию.
    1-я дама: Ах да, да! У меня тоже стыла кровь в жилах, ведь мороженое такое холодное!

&  Пьетро: Эй! Дай мне порцию. Живее, черт! Побольше клади, дьявол!
    2-й придворный: Вы так любите мороженое, господин начальник?
    Пьетро: Ненавижу. Но раз дают, надо брать, будь оно проклято.

&  За долгие годы моей службы я открыл один не особенно приятный закон. Как раз тогда, когда мы полностью побеждаем, жизнь вдруг поднимает голову.

&  Надо учиться выбрасывать из головы все, что заставляет страдать. Легкое движение головой — и все. Вот так. Попробуйте.

&  Ведь, чтобы победить, надо идти и на смерть.

  ... Аннунциата, в путь!”

Евгений Львович Шварц — Обыкновенное чудо

  “Вот так! Вот славно! Работаю и работаю, как подобает хозяину, всякий глянет и похвалит, все у меня, как у людей. Не пою, не пляшу, не кувыркаюсь, как дикий зверь. Нельзя хозяину отличной усадьбы в горах реветь зубром, нет, нет! Работаю безо всяких вольностей... Ах! ...

&  Хозяйка: Бедная влюбленная девушка поцелует юношу, а он вдруг превратится в дикого зверя?
    Хозяин: Дело житейское, жена.

&  Он был неженка. Он так боялся боли, что при малейшем несчастье замирал, ничего не предпринимал, а все надеялся на лучшее. Когда при нем душили его любимую жену, он стоял возле да уговаривал: потерпи, может быть все обойдется!

&  Администратор: Самый лучший способ утешить принцессу — это выдать замуж за человека, доказавшего свою практичность, знание жизни, распорядительность и состоящего при короле.
    Король: Вы говорите о палаче?
    Администратор: Что вы, ваше величество! Я его с этой стороны и не знаю совсем.

&  Вы — старые скандалисты, в глубине души бываете довольны, когда вас хватают за руки.

&  Именно свои влюбленным кажутся особенно чужими. Все переменилось, а свои остались такими, как были.

&  Нет любви! Людям я не верю, я слишком хорошо их знаю, а сам ни разу не влюблялся. Следовательно, нет любви! Следовательно, меня посылают на смерть из-за выдумки, предрассудка, пустого места!

---

&  То, что вы называете любовью, — это немного неприлично, довольно смешно и очень приятно.

&  Нечего, сударыня, нечего смотреть на меня так, будто вы и в самом деле думаете то, что говорите.

&  Все люди свиньи, только одни в этом признаются, а другие ломаются.

&  Эй, вы там! Плаху, палача и рюмку водки. Водку мне, остальное ему. Живо!

&  Черт знает что... Поищите там чего-нибудь в аптечке... Я потерял сознание, остались одни чувства... Тонкие... Едва определимые... То ли мне хочется музыки и цветов, то ли зарезать кого-нибудь. Чувствую, чувствую смутно-смутно — случилось что-то неладное, а взглянуть в лицо действительности — нечем...

&  Злые волшебники стараются изо всех сил, ведь они подчинены нам, добрым.

&  А доктор тоже человек, у него свои слабости, он жить хочет.

&  Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец. Слава безумцам, которые живут так, как будто они бессмертны.

  ... Мы верим, верим. Любите, любите друг друга, да и всех нас заодно, не остывайте, не отступайте — и вы будете так счастливы, что это просто чудо!”

Евгений Львович Шварц — Дракон

  “Господин хозяин! Госпожа хозяйка! Живая душа, откликнись! Никого... ...

&  Дом пуст, ворота открыты, двери отперты, окна настежь. Как хорошо, что я честный человек, а то пришлось бы мне сейчас дрожать, оглядываться, выбирать, что подороже, и удирать во всю мочь, когда так хочется отдохнуть.

&  Кот: Когда тебе тепло и мягко, мудрее дремать и помалкивать, мой милейший. Когда тебе тепло и мягко, мудрее дремать и помалкивать, чем копаться в неприятном будущем.

&  Ланцелот: Как тебя зовут?
    Кот: Машенька.
    Ланцелот: Я думал — ты кот.
    Кот: Да, я кот, но люди иногда так невнимательны. Хозяева мои до сих пор удивляются, что я еще ни разу не окотился. Говорят: что же это ты, Машенька? Милые люди, бедные люди!

&  Кот: Умоляю вас — вызовите его на бой. Он, конечно, убьет вас, но пока суд да дело, можно будет помечтать, развалившись перед очагом, о том, как случайно или чудом, так или сяк, не тем, так этим, может быть, как-нибудь, а вдруг и вы его убьете.

&  Самое печальное в этой истории и есть то, что они улыбаются.

&  ...единственный способ избавиться от драконов — это иметь своего собственного.

&  Три раза я был ранен смертельно, и как раз теми, кого насильно спасал.

&  Человек: Хорошо. Странник! Что ты не смотришь на меня? Чего ты уставился на дверь?
    Ланцелот: Я жду, когда войдет дракон.
    Человек: Ха-ха! Я — дракон.
    Ланцелот: Вы? А мне говорили, что у вас три головы, когти, огромный рост!
    Дракон: Я сегодня попросту, без чинов.

&  Дракон: Я буду воевать с вами всерьез.
    Ланцелот: Отлично.
    Дракон: Это значит, что я убью вас немедленно. Сейчас. Здесь.
    Ланцелот: Но я безоружен!
    Дракон: А вы хотите, чтобы я дал вам время вооружиться? Нет. Я ведь сказал, что буду воевать с вами всерьез. Я нападу на вас внезапно, сейчас.

&  Дракон: А зачем?
    Ланцелот: Чтобы народ не подумал, что вы трусите.
    Дракон: Народ ничего не узнает. Эти двое будут молчать. Вы умрете сейчас храбро, тихо и бесславно.

&  Шарлемань: Но документ не отменен.
    Дракон: Мало ли что.
    Шарлемань: Но документ.
    Дракон: Довольно о документах. Мы — взрослые люди.

&  Hа двери надпись готическими буквами: "Людям вход безусловно запрещен".

---

&  Генрих: Здравствуй, отец. Я хотел узнать, как там у вас идут дела. Заседание городского самоуправления закрылось?
    Бургомистр: Какое там! За целую ночь мы едва успели утвердить повестку дня.
    Генрих: Умаялся?
    Бургомистр: А ты как думаешь? За последние полчаса на мне переменили три смирительные рубашки. (зевает) Не знаю, к дождю, что ли, но только сегодня ужасно разыгралась моя проклятая шизофрения. Так и брежу, так и брежу. Галлюцинации, навязчивые идеи, то, се.

&  Бургомистр: Ну что ты, сыночек, как маленький,— правду, правду. Я ведь не обыватель какой-нибудь, а бургомистр. Я сам себе не говорю правды уже столько лет, что и забыл, какая она, правда-то. Меня от нее воротит, отшвыривает. Правда, она знаешь чем пахнет, проклятая? Довольно, сын. Слава дракону! Слава дракону! Слава дракону!

&  Ланцелот: Вы посылали за мной?
    Бургомистр: За мной, воскликнул аист, и клюнул змею своим острым клювом. За мной, сказал король, и оглянулся на королеву. За мной летели красотки верхом на изящных тросточках. Короче говоря, да, я посылал за вами, господин Ланцелот.

&  Лучшее украшение девушки — скромность и прозрачное платьице.

&  Зачем танцы, когда хочется поцелуев?

&  Человеческие души, любезный, очень живучи. Разрубишь тело пополам — человек околеет. А душу разорвешь — станет послушней, и только. Нет, нет, таких душ нигде не подберешь. Только в моем городе. Безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные души, легавые души, окаянные души. Знаешь, почему бургомистр притворяется душевнобольным? Чтобы скрыть, что у него и вовсе нет души. Дырявые души, продажные души, прожженные души, мертвые души. Нет, нет, жалко, что они невидимы.

&  А ты стой здесь, слышишь? И жди. Когда я начну — не скажу. Настоящая война начинается вдруг. Понял?

&  Осел (мрачно): Потеха!
    Кот: Отчего же ты не смеешься?
    Осёл: Побьют. Как только я засмеюсь громко, люди говорят: опять этот проклятый осел кричит. И дерутся.
    Кот: Ах вот как! Это, значит, у тебя смех такой пронзительный?
    Осёл: Ага.
    Кот: А над чем ты смеешься?
    Осёл: Как когда. Думаю, думаю, да и вспомню смешное. Лошади меня смешат.
    Кот: Чем?
    Осёл: Так. Дуры.

&  Каждая собака прыгает, как безумная, когда ее спустишь с цепи, а потом сама бежит в конуру.

&  Уныло чирикаете, любезный! Смотрите, как бы вам самому не было за это чирик-чирик.

&  Запомните — говорить надо стройно и вместе с тем задушевно, гуманно, демократично. Это дракон разводил церемонии, а мы...

&  Не торгуйтесь, нам некогда. Казенная квартира возле парка, недалеко от рынка, в сто пятьдесят три комнаты, причем все окна выходят на юг. Сказочное жалованье. И кроме того, каждый раз, как вы идете на службу, вам выдаются подъемные, а когда идете домой,— отпускные. Соберетесь в гости — вам даются командировочные, а сидите дома — вам платятся квартирные. Вы будете почти так же богаты, как я. Все. Вы согласны.

&  Я научился думать, господин президент, это само по себе мучительно, а тут еще эта свадьба. Так ведь можно и с ума сойти.

&  Ах, Эльза, не изображай наивную девочку. Ты сегодня, слава богу, замуж выходишь!

  ... Эльза, дай руку. Я люблю всех вас, друзья мои. Иначе чего бы ради я стал возиться с вами. А если уж люблю, то все будет прелестно. И все мы после долгих забот и мучений будем счастливы, очень счастливы наконец!”

Евгений Львович Шварц — Голый король

  “Несу я через королевский двор поросенка. ...

&  Умоляю вас, молчите. Вы так невинны, что можете сказать совершенно страшные вещи!

&  У баронессы прекрасный повар. Он готовит обед для гостей. Он делает из конины куриные котлеты.

&  Сразу ничего не дается. Чтобы удалось, надо пробовать и сегодня, и завтра, и послезавтра.

&  — Скажи, пожалуйста, Генрих, ты любил других девушек до меня?
    — Я их всех ненавидел!

---

&  — Вы арийцы?
    — Давно.

&  Ну что? Все в порядке? А? Говори правду. Правду режь. ... А? Отвечай грубо, откровенно. ... Как у вас? Правду валяйте! В лоб! В лоб! Прямо и откровенно! Говори без затей и без экивоков! Смело. Без затей. Говори.

&  Пришла мода сжигать книги на площадях. В первые три дня сожгли все действительно опасные книги. А мода не прошла. Тогда начали жечь остальные книги без разбора. Теперь книг вовсе нет. Жгут солому.

  ... Мы прогнали короля!”

Антуан де Сент-Экзюпери — Маленький принц

  “Когда мне было шесть лет, в книге под названием «Правдивые истории», где рассказывалось про девственные леса, я увидел однажды удивительную картинку. ...

&  Взрослые очень любят цифры. Когда рассказываешь им, что у тебя появился новый друг, они никогда не спросят о самом главном. Никогда они не скажут: "А какой у него голос? В какие игры он любит играть? Ловит ли он бабочек?" Они спрашивают: "Сколько ему лет? Сколько у него братьев? Сколько он весит? Сколько зарабатывает его отец?" И после этого воображают, что узнали человека. Когда говоришь взрослым: "Я видел красивый дом из розового кирпича, в окнах у него герань, а на крыше голуби", — они никак не могут представить себе этот дом. Им надо сказать: "Я видел дом за сто тысяч франков", — и тогда они восклицают: "Какая красота!"

&  Уж такой народ эти взрослые. Не стоит на них сердиться. Дети должны быть очень снисходительны к взрослым.
    Но мы, те, кто понимает, что такое жизнь, мы, конечно, смеемся над номерами и цифрами!

&  Мой друг никогда мне ничего не объяснял. Может быть, он думал, что я такой же, как он. Но я, к сожалению, не умею увидеть барашка сквозь стенки ящика.
    Может быть, я немного похож на взрослых. Наверно, я старею.

&  — Есть такое твердое правило, — сказал мне позднее Маленький принц. — Встал поутру, умылся, привел себя в порядок — и сразу же приведи в порядок свою планету. Непременно надо каждый день выпалывать баобабы, как только их уже можно отличить от розовых кустов: молодые ростки у них почти одинаковые. Это очень скучная работа, но совсем не трудная.

&  — Однажды я за один день видел заход солнца сорок три раза!
    И немного погодя ты прибавил:
    — Знаешь... когда станет очень грустно, хорошо поглядеть, как заходит солнце...
    — Значит, в тот день, когда ты видел сорок три заката, тебе было очень грустно?
    Но Маленький принц не ответил.

&  — А, вот и подданный! — воскликнул король, увидав Маленького принца.
"Как же он меня узнал? — подумал Маленький принц. — Ведь он видит меня в первый раз!"
    Он не знал, что короли смотрят на мир очень упрощенно: для них все люди — подданные.

&  ... Пришлось стоять, а он так устал... и вдруг он зевнул.
    — Этикет не разрешает зевать в присутствии монарха, — сказал король. — Я запрещаю тебе зевать.
    — Я нечаянно, — ответил Маленький принц, очень смущенный. — Я долго был в пути и совсем не спал...
    — Ну, тогда я повелеваю тебе зевать, — сказал король. — Многие годы я не видел, чтобы кто-нибудь зевал. Мне это даже любопытно. Итак, зевай! Таков мой приказ.
    — Но я робею... я больше не могу... — вымолвил Маленький принц и весь покраснел.
    — Гм, гм... Тогда... Тогда я повелеваю тебе то зевать, то...
    Король запутался и, кажется, даже немного рассердился. Ведь для короля самое важное — чтобы ему повиновались беспрекословно. Непокорства он бы не потерпел. Это был абсолютный монарх. Но он был очень добр, а потому отдавал только разумные приказания. "Если я повелю своему генералу обернуться морской чайкой, — говаривал он, — и если генерал не выполнит приказа, это будет не его вина, а моя".

&  — Можно мне сесть? — робко спросил Маленький принц.
    — Повелеваю: сядь! — отвечал король и величественно подобрал одну полу своей горностаевой мантии.

&  — Ваше величество... чем вы правите?
    — Всем, — просто ответил король.
    — Всем?
    Король повел рукою, скромно указывая на свою планету, а также и на другие планеты, и на звезды.
    — И всем этим вы правите? — переспросил Маленький принц.
    — Да, — отвечал король.
    Ибо он был поистине полновластный монарх и не знал никаких пределов и ограничений.
    — И звезды вам повинуются? — спросил Маленький принц.
    — Ну конечно, — отвечал король. — Звезды повинуются мгновенно. Я не терплю непослушания.
    Маленький принц был восхищен. Вот бы ему такое могущество! Он бы тогда любовался закатом солнца не сорок четыре раза в день, а семьдесят два, а то и сто, и двести раз, и при этом ему даже не приходилось бы передвигать стул с места на место! Тут он снова загрустил, вспоминая свою покинутую планету, и набравшись храбрости, попросил короля:
    — Мне хотелось бы поглядеть на заход солнца... Пожалуйста, сделайте милость, повелите солнцу закатиться...
    — Если я прикажу какому-нибудь генералу порхать бабочкой с цветка на цветок, или сочинить трагедию, или обернуться морской чайкой и генерал не выполнит приказа, кто будет в этом виноват — он или я?
    — Вы, ваше величество, — ни минуты не колеблясь, ответил Маленький принц.
    — Совершенно верно, — подтвердил король. — С каждого надо спрашивать то, что он может дать. Власть прежде всего должна быть разумной. Если ты повелишь своему народу броситься в море, он устроит революцию. Я имею право требовать послушания, потому что веления мои разумны.
    — А как же заход солнца? — напомнил Маленький принц: раз о чем-нибудь спросив, он уже не отступался, пока не получал ответа.
    — Будет тебе и заход солнца. Я потребую, чтобы солнце зашло. Но сперва дождусь благоприятных условий, ибо в этом и состоит мудрость правителя.
    — А когда условия будут благоприятные? — осведомился Маленький принц.
    — Гм, гм, — ответил король, листая толстый календарь. — Это будет... Гм, гм... Сегодня это будет в семь часов сорок минут вечера. И тогда ты увидишь, как точно исполнится мое повеление.

---

&  — Мне пора, — сказал он королю. — Больше мне здесь нечего делать.
    — Останься! — сказал король: он был очень горд тем, что у него нашелся подданный, и не хотел с ним расставаться. — Останься, я назначу тебя министром.
    — Министром чего?
    — Ну... юстиции.
    — Но ведь здесь некого судить!
    — Как знать, — возразил король. — Я еще не осмотрел всего моего королевства. Я очень стар, для кареты у меня нет места, а ходить пешком так утомительно...
    Маленький принц наклонился и еще раз заглянул на другую сторону планеты.
    — Но я уже смотрел! — воскликнул он. — Там тоже никого нет.
    — Тогда суди сам себя, — сказал король. — Это самое трудное. Себя судить куда трудней, чем других. Если ты сумеешь правильно судить себя, значит, ты поистине мудр.
    — Сам себя я могу судить где угодно, — сказал Маленький принц. — Для этого мне незачем оставаться у вас.

&  На второй планете жил честолюбец.
    — О, вот и почитатель явился! — воскликнул он, еще издали завидев Маленького принца.
    Ведь тщеславным людям кажется, что все ими восхищаются. ...
    — А что надо сделать, чтобы шляпа упала? — спросил он.
    Но честолюбец не слышал. Тщеславные люди глухи ко всему, кроме похвал.

&  — Что это ты делаешь? — спросил Маленький принц.
    — Пью, — мрачно ответил пьяница.
    — Зачем?
    — Чтобы забыть.
    — О чем забыть? — спросил Маленький принц; ему стало жаль пьяницу.
    — Хочу забыть, что мне совестно, — признался пьяница и повесил голову.
    — Отчего же тебе совестно? — спросил Маленький принц, ему очень хотелось помочь бедняге.
    — Совестно пить! — объяснил пьяница, и больше от него нельзя было добиться ни слова.

&  — Добрый день, — сказал ему Маленький принц. — Ваша папироса погасла.
    — Три да два — пять. Пять да семь — двенадцать. Двенадцать да три — пятнадцать. Добрый день. Пятнадцать да семь — двадцать два. Двадцать два да шесть — двадцать восемь. Некогда спичкой чиркнуть. Двадцать шесть да пять — тридцать один. Уф! Итого, стало быть, пятьсот один миллион шестьсот двадцать две тысячи семьсот тридцать один.
    — Пятьсот миллионов чего?
    — А? Ты еще здесь? Пятьсот миллионов... Уж не знаю, чего... У меня столько работы! Я человек серьезный, мне не до болтовни! Два да пять — семь...

&  — А как можно владеть звездами?
    — Звезды чьи? — ворчливо спросил делец.
    — Не знаю. Ничьи.
    — Значит, мои, потому что я первый до этого додумался.
    — И этого довольно?
    — Ну конечно. Если ты найдешь алмаз, у которого нет хозяина, — значит, он твой. Если ты найдешь остров, у которого нет хозяина, он твой. Если тебе первому придет в голову какая-нибудь идея, ты берешь на нее патент: она твоя. Я владею звездами, потому что до меня никто не догадался ими завладеть.

&  — Если у меня есть шелковый платок, я могу повязать его вокруг шеи и унести с собой, — сказал Маленький принц. — Если у меня есть цветок, я могу его сорвать и унести с собой. А ты ведь не можешь забрать звезды!
    — Нет, но я могу положить их в банк.
    — Как это?
    — А так: пишу на бумажке, сколько у меня звезд. Потом кладу эту бумажку в ящик и запираю его на ключ.
    — И все?
    — Этого довольно.

&  — У меня есть цветок, — сказал он, — и я каждое утро его поливаю. У меня есть три вулкана, я каждую неделю их прочищаю. Все три прочищаю, и потухший тоже. Мало ли что может случиться. И моим вулканам, и моему цветку полезно, что я ими владею. А звездам от тебя нет никакой пользы...

&  — Добрый день, — сказал он. — Почему ты сейчас погасил фонарь?
    — Такой уговор, — ответил фонарщик. — Добрый день.
    — А что это за уговор?
    — Гасить фонарь. Добрый вечер.
    И он снова засветил фонарь.
    — Зачем же ты опять его зажег?
    — Такой уговор, — повторил фонарщик.
    — Не понимаю, — признался Маленький принц.
    — И понимать нечего, — сказал фонарщик, — уговор есть уговор. Добрый день.
    И погасил фонарь.

&  — Послушай, — сказал он фонарщику, — я знаю средство: ты можешь отдыхать, когда только захочешь...
    — Мне все время хочется отдыхать, — сказал фонарщик.
    Ведь можно быть верным слову и все-таки ленивым.

&  — Но ведь вы географ!
    — Вот именно, — сказал старик. — Я географ, а не путешественник. Мне ужасно не хватает путешественников. Ведь не географы ведут счет городам, рекам, горам, морям, океанам и пустыням. Географ — слишком важное лицо, ему некогда разгуливать. Он не выходит из своего кабинета. Но он принимает у себя путешественников и записывает их рассказы. И если кто-нибудь из них расскажет что-нибудь интересное, географ наводит справки и проверяет, порядочный ли человек этот путешественник.
    — А зачем?
    — Да ведь если путешественник станет врать, в учебниках географии все перепутается. И если он выпивает лишнее — тоже беда. ...
    — Очень возможно. Так вот, если окажется, что путешественник — человек порядочный, тогда проверяют его открытие.
    — Как проверяют? Идут и смотрят?
    — Ну нет. Это слишком сложно. Просто требуют, чтобы путешественник представил доказательства. Например, если он открыл большую гору, пускай принесет с нее большие камни.

&  Когда очень хочешь сострить, иной раз поневоле приврешь.

&  — Это было не на Земле, — сказал Маленький принц.
    Лис очень удивился:
    — На другой планете?
    — Да.
    — А на той планете есть охотники?
    — Нет.
    — Как интересно! А куры есть?
    — Нет.
    — Нет в мире совершенства! — вздохнул Лис.

&  — Скучная у меня жизнь. Я охочусь за курами, а люди охотятся за мною. Все куры одинаковы, и люди все одинаковы. И живется мне скучновато.

&  — ...если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом — смотри! Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя золотые волосы.
    И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру...

&  — Я бы рад, — отвечал Маленький принц, — но у меня так мало времени. Мне еще надо найти друзей и узнать разные вещи.
    — Узнать можно только те вещи, которые приручишь, — сказал Лис. — У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей. Если хочешь, чтобы у тебя был друг, приручи меня!

&  — ... Нужно соблюдать обряды.
    — А что такое обряды? — спросил Маленький принц.
    — Это тоже нечто давно забытое, — объяснил Лис. — Нечто такое, отчего один какой-то день становится не похож на все другие дни, один час — на все другие часы. Вот, например, у моих охотников есть такой обряд: по четвергам они танцуют с деревенскими девушками. И какой же это чудесный день — четверг!
    Я отправляюсь на прогулку и дохожу до самого виноградника. А если бы охотники танцевали когда придется, все дни были бы одинаковы и я никогда не знал бы отдыха.

&  — Прощай, — сказал Лис. — Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
    — Самого главного глазами не увидишь, — повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.
    — Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей всю душу.
    — Потому что я отдавал ей всю душу... — повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.
    — Люди забыли эту истину, — сказал Лис, — но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу.
    — Я в ответе за мою розу... — повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.

&  Он торговал усовершенствованными пилюлями, которые утоляют жажду. Проглотишь такую пилюлю — и потом целую неделю не хочется пить.
    — Для чего ты их продаешь? — спросил Маленький принц.
    — От них большая экономия времени, — ответил торговец. — По подсчетам специалистов, можно сэкономить пятьдесят три минуты в неделю.
    — А что делать в эти пятьдесят три минуты?
    — Да что хочешь.
    "Будь у меня пятьдесят три минуты свободных, — подумал Маленький принц, — я бы просто-напросто пошел к роднику..."

&  Самое главное — то, чего не увидишь глазами...

&  Он не ответил ни на один мой вопрос, но ведь когда краснеешь, это значит "да", не так ли?

&  Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.

  ... И никогда ни один взрослый не поймет, как это важно!”

А. и Б. Стругацкие — Трудно быть богом

  “Ложа Анкиного арбалета была выточена из черной пластмассы, а тетива была из хромистой стали и натягивалась одним движением бесшумно скользящего рычага. ...

&  Не шутите с терминологией! Терминологическая путаница влечет за собой опасные последствия.

&  — И я так полагаю, что приспособимся. Я полагаю, главное — никого не трогай, и тебя не тронут, а?
    — Ну нет. Кто не трогает, тех больше всего и режут.

&  Сущность человека, в удивительной способности привыкать ко всему. Нет в природе ничего такого, к чему бы человек не притерпелся. Ни лошадь, ни собака, ни мышь не обладают таким свойством. Вероятно, бог, создавая человека, догадывался, на какие муки его обрекает, и дал ему огромный запас сил и терпения.
    Затруднительно сказать, хорошо это или плохо. Не будь у человека такого терпения и выносливости, все добрые люди давно бы уже погибли, и на свете остались бы злые и бездушные. С другой стороны привычка терпеть и приспосабливаться превращает людей в бессловесных скотов, кои ничем, кроме анатомии, от животных не отличаются и даже превосходят их в беззащитности.
    И каждый новый день порождает новый ужас зла и насилия...

&  — Вероятно, вы правы, почтенный Будах, — сказал Румата. — Но возьмите меня. Вот я — простой благородный дон (у Будаха высокий лоб пошел морщинами, глаза удивленно и весело округлились), я безмерно люблю ученых людей, это дворянство духа. И мне невдомек, почему вы, хранители и единственные обладатели высокого знания, так безнадежно пассивны? Почему вы безропотно даете себя презирать, бросать в тюрьмы, сжигать на кострах? Почему вы отрываете смысл своей жизни — добывание знаний — от практических потребностей жизни борьбы против зла?
    — Вы задаете странные вопросы, дон Румата, — сказал Будах. — Забавно, что те же вопросы задавал мне благородный дон Гуг, постельничий нашего герцога. Вы знакомы с ним? Я так и подумал... Борьба со злом! Но что есть зло? Всякому вольно понимать это по-своему. Для нас, ученых, зло в невежестве, но церковь учит, что невежество — благо, а все зло от знания. Для землепашца зло — налоги и засухи, а для хлеботорговца засухи — добро. Для рабов зло — это пьяный и жестокий хозяин, для ремесленника — алчный ростовщик. Так что же есть зло, против которого надо бороться, дон Румата? — Он грустно оглядел слушателей. — Зло неистребимо. Никакой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он может несколько улучшить свою собственную судьбу, но всегда за счет ухудшения судьбы других. И всегда будут короли, более или менее жестокие, бароны, более или менее дикие, и всегда будет невежественный народ, питающий восхищение к своим угнетателям и ненависть к своему освободителю. И все потому, что раб гораздо лучше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя. Таковы люди, дон Румата, и таков наш мир.

---

&  — Мир не может меняться вечно, — возразил Будах, — ибо ничто не вечно, даже перемены... Мы не знаем законов совершенства, но совершенство рано или поздно достигается. Взгляните, например, как устроено наше общество. Как радует глаз эта четкая, геометрически правильная система! Внизу крестьяне и ремесленники, над ними дворянство, затем духовенство и, наконец, король. Как все продумано, какая устойчивость, какой гармонический порядок! Чему еще меняться в этом отточенном кристалле, вышедшем из рук небесного ювелира? Нет зданий прочнее пирамидальных, это вам скажет любой знающий архитектор. — Он поучающе поднял палец. — Зерно, высыпаемое из мешка, не ложится ровным слоем, но образует так называемую коническую пирамиду. Каждое зернышко цепляется за другое, стараясь не скатиться вниз. Так же и человечество. Если оно хочет быть неким целым, люди должны цепляться друг за друга, неизбежно образуя пирамиду.
    — Неужели вы серьезно считаете этот мир совершенным? — удивился Румата. — После встречи с доном Рэбой, после тюрьмы...
    — Мой молодой друг, ну конечно же! Мне многое не нравится в мире, многое я хотел бы видеть другим... Но что делать? В глазах высших сил совершенство выглядит иначе, чем в моих. Какой смысл дереву сетовать, что оно не может двигаться, хотя оно и радо было бы, наверное, бежать со всех ног от топора дровосека.

&  — А что, если бы можно было изменить высшие предначертания?
    — На это способны только высшие силы...
    — Но все-таки, представьте себе, что вы бог...
    Будах засмеялся.
    — Если бы я мог представить себя богом, я бы стал им!
    — Ну, а если бы вы имели возможность посоветовать богу?
    — У вас богатое воображение, — с удовольствием сказал Будах. — Это хорошо. Вы грамотны? Прекрасно! Я бы с удовольствием позанимался с вами...
    — Вы мне льстите... Но что же вы все-таки посоветовали бы всемогущему? Что, по-вашему, следовало бы сделать всемогущему, чтобы вы сказали: вот теперь мир добр и хорош?..
    Будах, одобрительно улыбаясь, откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе.
    — Что ж, — сказал он, — извольте. Я сказал бы всемогущему: "Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей".
    — И это все? — спросил Румата.
    — Вам кажется, что этого мало?
    Румата покачал головой.
    — Бог ответил бы вам: "Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими".
    — Я бы попросил бога оградить слабых, "Вразуми жестоких правителей", сказал бы я.
    — Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их.
    Будах перестал улыбаться.
    — Накажи жестоких, — твердо сказал он, — чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым.
    — Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не хочу этого.
    — Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.
    — И это не пойдет людям на пользу, — вздохнул Румата, — ибо когда получат они все даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно.
    — Не давай им всего сразу! — горячо сказал Будах. — Давай понемногу, постепенно!
    — Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится.
    Будах неловко засмеялся.
    — Да, я вижу, это не так просто, — сказал он. — Я как-то не думал раньше о таких вещах... Кажется, мы с вами перебрали все. Впрочем, — он подался вперед, — есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!
    — Да, это мы тоже намеревались попробовать, подумал Румата. Массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках...
    — Я мог бы сделать и это, — сказал он. — Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?
    Будах, сморщив лоб, молчал обдумывая. Румата ждал. За окном снова тоскливо заскрипели подводы. Будах тихо проговорил:
    — Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными... или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
    — Сердце мое полно жалости, — медленно сказал Румата. — Я не могу этого сделать.

&  Ничего нельзя приобрести, не утратив.

  ... Но это была не кровь — просто сок земляники.”

А. и Б. Стругацкие — Сказка о Тройке

А. и Б. Стругацкие — Сказка о Тройке

  “Мы сидели на травке в пыльном скверике под окнами заводского управления и переваривали обед — каждый по-своему. ...

&  Старичок он был неплохой, безвредный, но, к сожалению, не мыслил себя вне научно-технического прогресса.

&  Высочайшее достижение нейтронной мегалоплазмы! Ротор поля наподобие дивергенции градуирует себя вдоль спина и там, внутре, обращает материю вопроса в спиритуальные электрические вихри, из коих и возникает синегдоха отвечания....

&  Есть предложение считать сумерки сгустившимися и в соответствии с этим зажечь свет.

&  Конечно, когда человек ведет автомобиль, он не может блеснуть интеллектом…

&  только вы напрасно преувеличиваете мою роль в этом культурном мероприятии, хотя я и понимаю — вы просто хотите сделать мне приятное.

&  Симпатичный он был человек, хоть и дурак.

&  У этого... как его... фас был будь здоров, в три дня не обгадишь!

&  Простым глазом было видно, как высшая доблесть солидарности с мнением начальства борется в нем с не менее высоким чувством гражданского долга. Наконец гражданский долг победил, хотя и с заметным для себя ущербом.

---

&  Сейчас по конторам многие навострились спать с открытыми глазами... Так вот я и не понимаю: наш-то как? Может, врет? Не должно же быть такой профессии, чтобы контроль был невозможен — работает человек или, наоборот, спит?

&  я готовился к генеральному сражению — углублял траншеи до полного профиля, минировал танкоопасные направления, оборудовал отсечные позиции. Погреба ломились от боеприпасов, артиллеристы застыли у орудий, пехоте было выдано по чарке водки. Эх, ребят со мной не было! Не было у меня резерва Главного Командования, был я один.

&  — Ну, не знаю. О пришельцах ясно писали в прессе, и утверждалось там, что если бы пришельцы существовали, они давали бы нам о себе знать. А поскольку, значит, не дают о себе знать, то их и нет, а есть одна выдумка недобросовестных лиц... Вы пришелец? — гаркнул он вдруг на Константина.

&  — Нет уж, гражданин хороший, ты мне это бросьте. Именно в этом все дело и есть. Дал о себе знать — милости просим, хлеб-соль выносим, пей-гуляй. А не дал — не обессудь. Амфибрахий амфибрахием, а мы тут тоже деньги не даром получаем. Мы тут работаем и отвлекаться на посторонних не можем. Таково мое общее мнение.

&  Да что же это, товарищи? Двадцать пять лет, куда прикажут... Ни одного взыскания... Всегда с повышением…

&  Скучно искать, когда совершенно точно знаешь, что кто-то уже нашел.

&  Видите ли, чувствуется, что вы не юрист. Нет ничего более гибкого и уступчивого, нежели юридические рамки. Их можно указать при необходимости, но их нельзя перейти.

&  — Как вы насчет лжесвидетельствования? — спросил Феофил.
    — Боюсь, что этот термин несколько устарел, — сказал Фарфуркис. — Мы им не пользуемся.
    — Как у него насчет лжесвидетельствования? — спросил Феофил козу.
    — Никогда, — сказала коза. — Он всегда свято верит в то, о чем свидетельствует.
    — Действительно, что такое ложь? — сказал Фарфуркис. — Ложь — это отрицание или искажение факта. Но что есть факт? Можно ли вообще в условиях нашей невероятно усложнившейся действительность говорить о факте? Факт есть явление или деяние, засвидетельствованное очевидцами? Однако очевидцы могут быть пристрастны, корыстны или просто невежественны... Факт есть деяние или явление, засвидетельствованное в документах? Но документы могут быть подделаны или сфабрикованы... Наконец, факт есть деяние или явление, фиксируемое лично мною. Однако мои чувства могут быть притуплены или даже вовсе обмануты привходящими обстоятельствами. Таким образом оказывается, что факт как таковой есть нечто весьма эфемерное, расплывчатое, недостоверное, и возникает естественная потребность вообще отказаться от такого понятия. Но в этом случае ложь и правда автоматически становятся первопонятиями, неопределимыми через какие бы то ни было более общие категории... Существуют Большая Правда и антипод ее, Большая Ложь. Большая Правда так велика и истинность ее так очевидна всякому нормальному человеку, каким являюсь и я, что опровергать или искажать ее, то есть лгать, становится совершенно бессмысленно. Вот почему я никогда не лгу и, естественно, никогда не лжесвидетельствую.

  ... А я, председатель, сейчас пойду к Вунюкову и вышибу из него Большую Круглую Печать.”

А. и Б. Стругацкие — Попытка к бегству

  “— Хороший сегодня будет день! — сказал вслух Вадим. ...

&  — Есть преступники, желавшие сменить утес... Есть преступники, бравшие чужие вещи... Есть преступники, убивавшие людей... Есть преступники, желавшие странного...

---

  ... А заключенный № 819360 широко открытыми мертвыми глазами глядел в низкое серое небо.”

А. и Б. Стругацкие — Понедельник начинается в субботу

  “Я приближался к месту моего назначения. ...

&  Познание бесконечности требует бесконечного времени.

&  Трудовое законодательство нарушалось злостно, потому что сюда в двенадцать часов новогодней ночи, прорвавшись через пургу, пришли люди, которым было интереснее доводить до конца или начинать сызнова какое-нибудь полезное дело, чем глушить себя водкой, бессмысленно дрыгать ногами, играть в фанты и заниматься флиртом разных степеней легкости. Сюда пришли люди, которым было приятнее быть друг с другом, чем порознь, которые терпеть не могли всякого рода воскресений, потому что в воскресенье им было скучно. Маги, Люди с большой буквы, и девизом их было — "Понедельник начинается в субботу". Да, они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в вино, и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу человек. Но магами они были не поэтому. Это была шелуха, внешнее. Они были магами потому, что очень много знали, так много, что количество перешло у них наконец в качество, и они стали с миром в другие отношения, нежели обычные люди. Они работали в институте, который занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни, но даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чем именно смысл жизни. И они приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же. Каждый человек — маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова. И наверное, их рабочая гипотеза была недалека от истины, потому что так же как труд превратил обезьяну в человека, точно так же отсутствие труда в гораздо более короткие сроки превращает человека в обезьяну. Даже хуже, чем в обезьяну.
    В жизни мы не всегда замечаем это. Бездельник и тунеядец, развратник и карьерист продолжают ходить на задних конечностях, разговаривать вполне членораздельно (хотя круг тем у них сужается до предела). Что касается узких брюк и увлечения джазом, по которым одно время пытались определить степень обезьяноподобия, то довольно быстро выяснилось, что они свойственны даже лучшим из магов.
    В институте же регресс скрыть было невозможно. Институт представлял неограниченные возможности для превращения человека в мага. Но он был беспощаден к отступникам и метил их без промаха. Стоило сотруднику предаться хотя бы на час эгоистическим и инстинктивным действиям (а иногда даже просто мыслям), как он со страхом замечал, что пушок на его ушах становится гуще. Это было предупреждение. Так милицейский свисток предупреждает о возможном штрафе, так боль предупреждает о возможной травме. Теперь все зависело от себя. Человек сплошь и рядом не может бороться со своими кислыми мыслями, на то он и человек — переходная ступень от неандертальца к магу. Но он может поступать вопреки этим мыслям, и тогда у него сохраняются шансы. А может и уступить, махнуть на все рукой ("Живем один раз", "Надо брать от жизни все", "Все человеческое мне не чуждо"), и тогда ему остается одно: как можно скорее уходить из института. Там, снаружи, он еще может остаться по крайней мере добропорядочным мещанином, честно, но вяло отрабатывающим свою зарплату. Но трудно решиться на уход. В институте тепло, уютно, работа чистая, уважаемая, платят неплохо, люди прекрасные, а стыд глаза не выест. Вот и слоняются, провожаемые сочувственными и неодобрительными взглядами, по коридорам и лабораториям, с ушами, покрытыми жесткой серой шерстью, бестолковые, теряющие связность речи, глупеющие на глазах. Но этих еще можно пожалеть, можно пытаться помочь им, можно еще надеяться вернуть им человеческий облик...
    Есть другие. С пустыми глазами. Достоверно знающие, с какой стороны у бутерброда масло. По-своему очень даже неглупые. По-своему немалые знатоки человеческой природы. Расчетливые и беспринципные, познавшие всю силу человеческих слабостей, умеющих любое зло обратить себе в добро и в этом неутомимые. Они тщательно выбривают свои уши и зачастую изобретают удивительные средства для уничтожения волосяного покрова. И как часто они достигают значительных высот и крупных успехов в своем основном деле — строительстве светлого будущего в одной отдельно взятой квартире и на одном отдельно взятом приусадебном участке, отгороженном от остального человечества колючей проволокой...

---

&  "Счастливее всех шуты, дураки, сущеглупые и нерадивые, ибо укоров совести они не знают, призраков и прочей нежити не страшатся, боязнью грядущих бедствий не терзаются, надеждой будущих благ не обольщаются".

&  Человек — это только промежуточное звено, необходимое природе для создания венца творения: рюмки коньяка с ломтиком лимона.

&  уби нил валес, иби нил велис / Где ты ни на что не способен, там ты не должен ничего хотеть (лат.)

&  Восемьдесят три процента всех дней в году начинаются одинаково: звенит будильник.

&  теннис есть дрыгоножество и рукомашество…

&  Фактов всегда достаточно — не хватает фантазии.

&  Это просто, как блин. Это тривиально. Это плоско и банально. Это даже неинтересно рассказывать.

&  Мы не торопились приступить к тому, что интересовало нас больше всего. Нет, мы совсем не торопились! Мы чувствовали себя гурманами. Мы не накидывались на яства. Мы вдыхали ароматы, мы закатывали глаза и чмокали, мы потирали руки, ходя вокруг, мы предвкушали...

&  — Г-голубчики, — сказал Федор Симеонович озадаченно, разобравшись в почерках. Это же п-проблема Бен Б-бецалеля. К-калиостро же доказал, что она н-не имеет р-решения.
    — Мы сами знаем, что она не имеет решения, — сказал Хунта, немедленно ощетиниваясь. — Мы хотим знать, как ее решать.
    — К-как-то ты странно рассуждаешь, К-кристо... К-как же искать решение, к-когда его нет? Б-бессмыслица какая-то...
    — Извини, Теодор, но это ты очень странно рассуждаешь. Бессмыслица — искать решение, если оно и так есть. Речь идет о том, как поступать с задачей, которая решения не имеет...

  ... Но это уже совсем-совсем другая история.”

А. и Б. Стругацкие — Пикник на обочине

  “— Вероятно, вашим первым серьезным открытием, доктор Пильман, следует считать так называемый радиант Пильмана! ...

&  Они ведь все, Очкарики, такие. Им главное название придумать. Пока не придумал, смотреть на него жалко, дурак дураком. Ну а как придумал какой-нибудь гравиконцентратор, тут ему словно все понятно становится, и сразу ему жить легче.

&  Деньги нужны, чтобы о них не думать.

&  "С одной стороны нельзя не признать, а с другой стороны нельзя не согласиться".

&  Вся беда в том, что мы не замечаем, как проходят годы. Плевать на годы, мы не замечаем, как все меняется. Мы знаем, что все меняется, нас с детства учат, что все меняется, мы много раз видели своими глазами, как все меняется, и в то же время мы совершенно не способны заметить тот момент, когда происходит изменение, или ищем изменение не там, где следовало бы.

&  Я, видите ли, давно уже отвык рассуждать о человечестве в целом. Человечество в целом слишком стационарная система, ее ничем не проймешь.

---

&  — Да. И все было бы очень хорошо, если бы мы знали, что такое разум.
    — А разве мы не знаем?
    — Представьте себе, нет. Обычно исходят из очень плоского определения: разум есть такое свойство человека, которое отличает его деятельность от деятельности животных. Этакая, знаете ли, попытка отграничить хозяина от пса, который якобы все понимает, только сказать не может. Впрочем, из этого плоского определения вытекают более остроумные. Они базируются на горестных наблюдениях за упомянутой деятельностью человека. Например: разум есть способность живого существа совершать нецелесообразные или неестественные поступки. ...
    Или, скажем, определение-гипотеза. Разум есть сложный инстинкт, не успевший еще сформироваться. Имеется в виду, что инстинктивная деятельность всегда целесообразна и естественна. Пройдет миллион лет, инстинкт сформируется, и мы перестанем совершать ошибки, которые, вероятно, являются неотъемлемым свойством разума. И тогда, если во Вселенной что-нибудь изменится, мы благополучно вымрем, — опять же именно потому, что разучились совершать ошибки, то есть пробовать разные, не предусмотренные жесткой программой варианты. ...еще одно определение, очень возвышенное и благородное. Разум есть способность использовать силы окружающего мира без разрушения этого мира.
    — Нет. Это не про нас... Ну а как насчет того, что человек, в отличие от животных, существо, испытывающее непреодолимую потребность в знаниях?
    — ...вся беда в том, что человек, во всяком случае, массовый человек, тот, которого вы имеете в виду, когда говорите "про нас" или "не про нас", — с легкостью преодолевает эту свою потребность в знаниях. По-моему, такой потребности и вовсе нет. Есть потребность понять, а для этого знаний не надо. Гипотеза о боге, например, дает ни с чем не сравнимую возможность абсолютно все понять, абсолютно ничего не узнавая... Дайте человеку крайне упрощенную систему мира и толкуйте всякое событие на базе этой упрощенной модели. Такой подход не требует никаких знаний. Несколько заученных формул плюс так называемая интуиция, так называемая практическая сметка и так называемый здравый смысл.
    — Погодите. Не отвлекайтесь. Давайте все-таки так. Человек встретился с инопланетным существом. Как они узнают друг о друге, что они оба разумны?
    — Представления не имею. Все, что я читал по этому поводу, сводится к порочному кругу. Если они способны к контакту, значит, они разумны. И наоборот: если они разумны, они способны к контакту. И вообще: если инопланетное существо имеет честь обладать психологией человека, то оно разумно. Вот так.
    — Вот тебе и на. А я-то думал, что у вас все уже разложено по полочкам...
    — Разложить по полочкам и обезьяна может.

&  А то вот работаешь-работаешь, а зачем, для чего, что будет, что случится, чем сердце успокоится...

&  Я иногда спрашиваю себя: какого черта мы так крутимся? Чтобы заработать деньги? Но на кой черт нам деньги, если мы только и делаем, что крутимся?..

&  Придумать можно все что угодно. На самом деле никогда не бывает так, как придумывают.

&  Если среди вас человек работает, он всегда на кого-то из вас работает, раб он и больше ничего…

&  Будь оно все проклято, ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов — ...

  ... СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ!”

А. и Б. Стругацкие — Отель "У погибшего альпиниста"

  “Я остановил машину, вылез и снял черные очки. ...

&  Вам не приходилось замечать, насколько неизвестное интереснее познанного? Неизвестное будоражит мысль, заставляет кровь быстрее бежать по жилам, рождает удивительные фантазии, обещает, манит. Неизвестное подобно мерцающему огоньку в черной бездне ночи. Но ставши познанным, оно становится плоским, серым и неразличимо сливается с серым фоном будней.

&  Просто удивительно, как быстро проходят волны восторга. Грызть себя, уязвлять себя, нудить и зудеть можно часами и сутками, а восторг приходит — и тут же уходит.

&  На столике для закусок красовались закуски — хватай, что успеешь.

&  Погода, господа, нынче — снег.

&  — Память хорошая?
    — Не жалуюсь.
    — Ну так вот, не забывайте.

---

&  Верю ли я в волшебников? Я верю во все, что могу себе представить. В волшебников, в господа Бога, в дьявола, в привидения... в летающие тарелки... Раз человеческий мозг может все это вообразить, значит все это где-то существует, иначе зачем бы мозгу такая способность?

&  — Вы видели мои вечные двигатели?
    — Нет. Они работают?
    — Иногда. Мне приходится часто останавливать их, слишком быстро изнашиваются детали...

&  По натуре я человек не злорадный, я только люблю справедливость. Во всем.

&  Хороший, конечно, это был выход, но уж больно плохой.

&  Не знаю, как вы, инспектор, но я думаю: если у человека нет средств прилично одеваться, ему следует сидеть дома и изыскивать эти средства, а не выезжать в места, где бывает приличное общество.

&  Я очень неопытен в такого рода делах, и потому у вас могут быть очень большие неприятности. Вы представить себе не можете, сколько неприятностей может причинить доброму гражданину неопытный полицейский.

&  Двадцать лет беспорочной службы — это двадцать лет беспорочной службы: в глазах начальства, да и в глазах подчиненных тоже, всегда лучше выглядеть добросовестным болваном, чем блестящим, но хватающим вершки талантом.

  ... Ни одного слова. Ни одного.”

А. и Б. Стругацкие — Град обреченный (3/3)

Середина

&  И вообще время всегда работает на начальство против бунтовщиков. Везде так было, и всегда так было...

&  Ерунда все это — "имею право, не имею права"... Право на власть имеет тот, кто имеет власть. А еще точнее, если угодно, право на власть имеет тот, кто эту власть осуществляет. Умеешь подчинять — имеешь право на власть. Не умеешь — извини!..

&  Ведь каждый отдельный Хнойпек не имеет меры вещей. От природы он научен только пищеварить и размножаться. Всякое иное действие упомянутого Хнойпека не может быть оценено им самостоятельно ни как хорошее, ни как плохое, ни как полезное, ни как напрасное или вредное, — и именно вследствие такого вот положения вещей каждый отдельный Хнойпек при прочих равных условиях рано или поздно, но с неизбежностью попадает под военно-полевой суд, каковой суд уже и решает, как с ним поступить... Таким образом, отсутствие суда внутреннего закономерно и, я бы сказал, фатально восполняется наличием суда внешнего, например, военно-полевого...

&  Величие, как категория, возникла из творчества, ибо велик лишь тот, кто творит, то бишь создает новое, небывалое.

&  Ведь даже неверующему младенцу ясно, что бог — это хороший человек, а дьявол, наоборот, плохой. Но ведь это же, господа, козлиный бред! Что мы про них на самом деле знаем? Что бог взял хаос в свои руки и организовал его, в то время как дьявол, наоборот, ежедневно и ежечасно норовит эту организацию, эту структуру разрушить, вернуть к хаосу. Верно ведь? Но, с другой стороны, вcя история учит нас, что человек, как отдельная личность, стремится именно к хаосу. Он хочет быть сам по себе. Он хочет делать только то, что ему делать хочется. Он постоянно галдит, что от природы свободен. Что там далеко за примерами ходить — возьмите все того же пресловутого Хнойпека!.. Вы понимаете, надеюсь, к чему я клоню? Ведь чем, спрошу я вас, занимались на протяжении всей истории самые лютые тираны? Они же как раз стремились указанный хаос, присущий человеку, эту самую хаотическую аморфную хнойпекомымренность надлежащим образом упорядочить, организовать, оформить, выстроить — желательно, в одну колонну, — нацелить в одну точку и вообще уконтрапупить. Или, говоря проще, упупить. И, между прочим, это им, как правило, удавалось! Хотя, правда, лишь на небольшое время и лишь ценой большой крови... Так теперь я вас спрашиваю: кто же на самом деле хороший человек? Тот, кто стремится реализовать хаос — он же свобода, равенство и братство — или тот, кто стремится эту хнойпекомымренность (читай: социальную энтропию!) понизить до минимума? Кто? Вот то-то и оно!

---

&  Ведь если всех вас запоминать, так забудешь, сколько водка стоит.

&  Что за дикая идея — убеждать памятники, что они никому не нужны? Это же все равно, что убеждать людей, что они никому не нужны... Оно, может быть, так и есть, да кто в это поверит?..

&  Что-то со мной сделалось за последние годы, подумал он. Что-то я утратил... Цель я утратил, вот что. Каких-нибудь пять лет назад я точно знал, зачем нужны те или иные мои действия. А теперь вот — не знаю. Знаю, что Хнойпека следует поставить к стенке. А зачем это — непонятно. То есть, понятно, что тогда мне станет гораздо легче работать, но зачем это нужно — чтобы мне было легче работать? Это ведь только мне одному и нужно. Для себя. Сколько лет я уже живу для себя... Это, наверное, правильно: за меня для меня никто жить не станет, самому приходится позаботиться. Но ведь скучно это, тоскливо, сил нет... И выбора нет. Вот что я понял. Ничего человек не может и не умеет. Одно он может и умеет — жить для себя.

&  — Понимание. Вот чего у вас еще никогда не было — понимания!
    — Понимания этого вашего у меня теперь вот сколько! Все на свете я теперь понимаю. Тридцать лет до этого понимания доходил и вот теперь дошел. Никому я не нужен, и никто никому не нужен. Есть я, нет меня, сражаюсь я, лежу на диване — никакой разницы. Ничего нельзя изменить, ничего нельзя исправить. Можно только устроиться — лучше или хуже. Все идет само по себе, а я здесь ни при чем. Вот оно — ваше понимание, и больше понимать мне нечего... Вы мне лучше скажите, что я с этим пониманием должен делать? На зиму его засолить или сейчас кушать?..
    — Именно. Это и есть последний рубеж: что делать с пониманием? Как с ним жить? Жить-то ведь все равно надо!
    — Жить надо, когда понимания нет! А с пониманием надо умирать! И если бы я не был таким трусом... если бы не вопила так во мне проклятая протоплазма, я бы знал, что делать. Я бы веревку выбрал — покрепче...

&  Всему на свете цена — дерьмо. Всем этим вашим пахарям, всем этим токарям, всем вашим блюмингам, крекингам, ветвистым пшеницам, лазерам и мазерам. Все это — дерьмо, удобрения. Все это проходит. Либо просто проходит без следа и навсегда, либо проходит потому, что превращается. Все это кажется важным только потому, что большинство считает это важным. А большинство считает это важным потому, что стремится набить брюхо и усладить свою плоть ценой наименьших усилий. Но если подумать, кому какое дело до большинства? Я лично против него ничего не имею, я сам в известном смысле большинство. Но меня большинство не интересует. История большинства имеет начало и конец. Вначале большинство жрет то, что ему дают. А в конце оно всю свою жизнь занимается проблемой выбора, что бы такое выбрать пожрать этакое? Еще не жратое?.. Ну, до этого ... не так далеко, как ты воображаешь. А если даже и далеко, то не в этом дело. Важно, что есть начало и есть конец... я ведь говорю о масштабах истории, а не о масштабах Вселенной. История большинства имеет конец, а вот история меньшинства закончится только вместе со Вселенной...

&  Возьми, например, мифы! Как известно, дураков — подавляющее большинство, а это значит, что всякому интересному событию свидетелем был, как правило, именно дурак. Зрю: миф есть описание действительного события в восприятии дурака и в обработке поэта.

&  Ну хорошо — Изя. У него шило в ж..., ему на одном месте не сидится. А если бы не было со мной Изи — ушел бы я оттуда или остался? Вопрос!..

&  Почему мы все-таки и несмотря ни на что должны идти вперед? — разглагольствовал Изя. А потому, что позади у нас — либо смерть, либо скука, которая тоже есть смерть. ... У человека должна быть цель, он без цели не умеет, на то ему и разум дан. Если цели у него нет, он ее придумывает... Я цель не придумывал, она у меня одна-единственная. Мне выбирать не из чего. Либо цель, либо бесцельность — вот как у нас с тобой дела обстоят...

&  Эксперимент есть Эксперимент. Жить не дадут, но и подохнуть — тоже...

&  Я открыл в себе и для себя эту цель — цель моего существования, понимаешь? Моего и мне подобных... Я ведь и говорю-то об этом только с тобой и только теперь, потому что мне жалко стало тебя — вижу, что созрел человек, сжег все, чему поклонялся, а чему теперь поклоняться — не знает. А ты ведь без поклонения не можешь, ты это с молоком матери всосал — необходимость поклонения чему-нибудь или кому-нибудь. Тебе же навсегда вдолбили в голову, что ежели нет идеи, за которую стоит умереть, то тогда и жить не стоит вовсе. А ведь такие, как ты, добравшись до окончательного понимания, на страшные вещи способны. Либо он пустит себе пулю в лоб, либо подлецом сверхъестественным сделается — убежденным подлецом, принципиальным, бескорыстным подлецом, понимаешь?.. Либо и того хуже: начнет мстить миру за то, что мир таков, каков он есть в действительности, а не согласуется с каким-нибудь там предначертанным идеалом...
    А идея храма, между прочим, хороша еще и тем, что умирать за нее просто-таки противопоказано. За нее жить надо. Каждый день жить, изо всех сил и на всю катушку...

  ... Но он увидел только неразборчивые тени, шныряющие по мокрому черному дну колодца между громоздящимися поленницами дров.”

А. и Б. Стругацкие — Град обреченный (2/3)

Начало

&  — Но ведь все это во имя большинства? — спросил Андрей почти с отчаянием.
    — Конечно. Во имя темного, забитого, ни в чем не виноватого, невежественного большинства...
    — Которое надо поднять, просветить, сделать хозяином земли! Да-да, это я понимаю. Ради этого можно на многое пойти...
    — ...если я даже не совсем уверен насчет Кацмана, все равно я поступил правильно. Мы не имеем права рисковать.
    — Безусловно! — сказал Наставник. Он улыбался. Он был доволен Андреем, Андрей это чувствовал. — Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Не ошибки опасны — опасна пассивность, ложная чистоплотность опасна, приверженность к ветхим заповедям! Куда могут вести ветхие заповеди? Только в ветхий мир.
    — Да! — взволнованно сказал Андрей. — Это я очень понимаю. Это как раз то, на чем мы все должны стоять. Что такое личность? Общественная
единица! Ноль без палочки. Не о единицах речь, а об общественном благе. Во имя общественного блага мы обязаны принять на свою ветхозаветную совесть любые тяжести, нарушить любые писаные и неписаные законы. У нас один закон: общественное благо.
    Наставник поднялся.
    — Ты взрослеешь, Андрей, — сказал он почти торжественно. — Медленно, но взрослеешь!

&  — Подожди, дядя Юра. Ты-то чего сюда приперся?
    — Права качать! Исключительно для этой цели сюда прибыл, но ничего у нас тут, видно, не получится. Народ — вша. Сами не знают, чего пришли. То ли просить пришли, то ли требовать пришли, а может, не то и не другое, а просто по городской жизни соскучились — постоим здесь, засрем ваш город, да и назад, по домам. Говно народ.

&  Это уж как водится... Если уж взялись расстреливать, значит, тут же и митинги...

---

&  — Эксперимент вышел из-под контроля, — пробормотал Наставник.
    — Вышел из-под контроля... — повторил Андрей. — Вот уж никогда не думал, что Эксперимент может выйти из-под контроля.
    — Н-ну... В известном смысле ты прав... Можно смотреть на это и таким образом... Вышедший из-под контроля Эксперимент — это тоже Эксперимент. Возможно, кое-что придется несколько изменить... заново откорректировать. Так что ретроспективно — ретроспективно! — эта тьма египетская будет рассматриваться уже как неотъемлемая, запрограммированная часть Эксперимента.

&  Вы письма, письма уничтожьте! Вам же писали, наверное, умные люди...
    ...уничтожать надо вовсе не просто те бумаги, где ругают нашего вождя. Ругать тоже можно по-разному. Уничтожать же надо бумаги, написанные умными людьми!..

&  Ага! Умнеешь! Зря. Это опасно! Вот в этом-то и заключается вся трагедия. Сейчас очень много людей поумнеет, но поумнеет недостаточно. Они не успеют понять, что сейчас надо как раз притворяться дурачком...

&  Во-первых, ты не был болваном. Ты был хуже. Ты был оболваненный. С тобой ведь по-человечески разговаривать было нельзя.

&  — Можно подумать, что ты знаешь в Городе всех умных людей.
    — Между прочим, их не так уж и много, — возразил Изя. — Я уже не говорю о том, что умные люди редко пишут в газеты.

&  Уверен, что новая терминология и некоторые неизбежные эксцессы не смутят тебя: слова и средства переменились, но цели остались прежними.

&  Вы оба ни черта не понимаете. Вот вы полагаете себя технократами и элитой. Демократ у вас — слово ругательное. Всяк сверчок да познает приличествующий ему шесток. Вы ужасно презираете широкую массу и ужасно гордитесь этим своим презрением. А на самом деле — вы настоящие, стопроцентные рабы этой массы! Все, что вы ни делаете, вы делаете для массы. Все, над чем вы ломаете голову, все это нужно в первую очередь именно массе. Вы живете для массы. Если бы масса исчезла, вы потеряли бы смысл жизни. Вы жалкие, убогие прикладники. И именно поэтому из вас никогда не получится маньяков. Ведь все, что нужно широкой массе, раздобыть сравнительно нетрудно. Поэтому все ваши задачи — это задачи заведомо разрешимые. Вы никогда не поймете людей, которые кончают с собой в знак протеста...
    ...
    Cамоубийства будут именно потому, что вы проводите вполне определенную политику! И чем дальше, тем больше, потому что вы отнимаете у людей заботу о хлебе насущном и ничего не даете им взамен. Людям становится тошно и скучно. Поэтому будут самоубийства, наркомания, сексуальные революции, дурацкие бунты из-за выеденного яйца...
    ...
    Просто таково положение вещей. Такова судьба любого народника — рядится ли он в тогу технократа-благодетеля, или он тщится утвердить в народе некие идеалы, без которых, по его мнению, народ жить не может... Две стороны одного медяка — орел или решка. В итоге — либо голодный бунт, либо сытый бунт — выбирайте по вкусу.

&  А потом, заметьте, вполне довольных ведь не бывает. Это только вполне недовольные бывают. А так ведь каждому чего-нибудь да не хватает.

&  И вообще, знаете, что мне кажется? Как только общество решит какую-нибудь свою проблему, сейчас же перед ним встает новая проблема таких же масштабов... нет, еще больших масштабов. Отсюда, между прочим, следует одна интересная штука. В конце концов перед обществом встанут проблемы такой сложности, что разрешить их будет уже не в силах человеческих. И тогда так называемый прогресс остановится. ...и я не говорю о проблемах, которые человечество перед собой ставит. Я говорю о проблемах, которые перед человечеством встают. Сами встают. Проблему голода человечество перед собой не ставило. Оно просто голодало...

&  Пойми, пожалуйста: эти люди не могут не брюзжать. Так уж они устроены. Кто не брюзжит, тот ни черта и не стоит. Пусть брюзжат!

&  "Я ненавижу жидов. Нет ничего на свете хуже жида. Однако я никогда ничего не имел против евреев! Возьми, скажем, Кацмана..."

&  Спокойствие, убеждал себя Андрей. Сейчас — только спокойствие. Как можно меньше слов. Не спорить ни в коем случае. Спокойно слушать и молчать. Ах, до чего же хочется влепить!..

Окончание

А. и Б. Стругацкие — Град обреченный (1/3)

  “Баки были ржавые, помятые, с отставшими крышками. ...

&  Ну, идите, идите, Андрей. Ваше место — там. Действие прежде всего. Каждый на своем месте, и каждый — все, что может!

&  Эксперимент есть Эксперимент. Трудно, ошибок много, но иначе, наверное, и невозможно. Каждый на своем посту, каждый — все, что может.

&  — Руководить! — сказал Андрей, принимая вызов. — Руководить, а не трепаться, между прочим, и не болтать. Координировать действия граждан и организаций...
    — Стоп! Координировать действия — с какой целью? Что является конечной целью этого координирования?
    Андрей пожал плечами.
    — Это же элементарно. Всеобщее благо, порядок, создание оптимальных условий для движения вперед...

&  Это ты брось. Это я не люблю…

&  — Ты ведь не семейный?
    — Бог спас.

&  Пойду посмотрю, чего они там копаются. Там и делать то нечего, а они, понимаешь, развели работу...

&  Русский человек должен во что-то верить, понял, браток? Если ни во что не верить, ничего, кроме водки, не останется. Даже чтобы бабу любить, нужно верить. В себя нужно верить, без веры, браток, и палку хорошую не бросишь...

&  Есть только одно дело на Земле, которым стоит заниматься — построение Коммунизма!

&  Эксперимент есть Эксперимент. Конечно, мы ничего не понимаем. Но ведь мы и не должны понимать! Это же основное условие! Если мы будем понимать, зачем павианы, зачем сменность профессий... такое понимание сразу обусловит наше поведение, Эксперимент потеряет чистоту и провалится. Это же ясно!

&  Непонимание рождает неверие. Неверие — смерть.

---

&  Сто лет. За сто лет на любой Эксперимент плюнуть можно.

&  Постарайтесь обойтись без упущений, связанных с вашими личными склонностями или наоборот.

&  Ничего, дружище, клистир начальника — именины сердца для подчиненного!

&  Когда я слышу слово "культура", я хватаюсь за пистолет!

&  Приходя — не радуйся, уходя — не грусти.

&  Не разговаривать! Кто там к стене прислоняется? А ну, отслонись!

&  — Лучше всего быть там, откуда некуда падать.
    — Почему же обязательно падать?
    — Не знаю — почему. Но это обязательно. Или приходится прилагать такие усилия удержаться, что лучше уж сразу упасть.

&  И страшно даже не то, что люди исчезают в нем навсегда — страшно, что иногда они оттуда выходят! Выходят, возвращаются, живут среди нас. Как Кацман...

&  "Она схватила ему за руку и неоднократно спросила: где ты девал папку?"

Середина

Льюис Кэррол — Алиса в Зазеркалье. XII

Chapter XII WHICH DREAMED IT?

  “«Your majesty shouldn’t purr so loud,» Alice said, rubbing her eyes, and addressing the kitten, respectfully, yet with some severity. ...

Глава XII ТАК ЧЕЙ ЖЕ ЭТО БЫЛ СОН?

  “— Ваше Чернейшее Величество зря так громко мурлычет, — сказала Алиса котенку почтительно, но строго и протерла глаза. ...

&  It is a very inconvenient habit of kittens (Alice had once made the remark) that, whatever you say to them, they always purr. "If they would only purr for 'yes', and mew for 'no', or any rule of that sort," she had said, "so that one could keep up a conversation! But how can you talk with a person if they always say the same thing?"

&  У котят есть одна неприятная привычка (как заметила однажды Алиса): что им ни говори, они в ответ всегда мурлычут.
    — Вот если бы они мурлыкали вместо "да", а мяукали вместо "нет", тогда с ними можно было бы иметь дело! Но разве можно разговаривать с человеком, когда тебе отвечают всегда одно и то же?

---

  ... „A boat beneath a sunny sky,
Lingering onward dreamily
In an evening of July—
Children three that nestle near,
Eager eye and willing ear,
Pleased a simple tale to hear—
Long has paled that sunny sky:
Echoes fade and memories die.
Autumn frosts have slain July.
Still she haunts me, phantomwise,
Alice moving under skies
Never seen by waking eyes.
Children yet, the tale to hear,
Eager eye and willing ear,
Lovingly shall nestle near.
In a Wonderland they lie,
Dreaming as the days go by,
Dreaming as the summers die:
Ever drifting down the stream—
Lingering in the golden gleam—
Life, what is it but a dream?””

  ... „Ах, какой был яркий день!
Лодка, солнце, блеск и тень,
И везде цвела сирень.
Сестры слушают рассказ,
А река уносит нас,
Плеск волны, сиянье глаз.
Летний день, увы, далек.
Эхо смолкло. Свет поблек.
Зимний ветер так жесток.
Но из глубины времен
Светлый возникает сон,
Легкий выплывает челн.
И опять я сердцем с ней —
Девочкой ушедших дней,
Давней радостью моей.
Если мир подлунный сам
Лишь во сне явился нам,
Люди, как не верить снам?””

  WAKING |
  ПРОБУЖДЕНИЕ
(Алиса в Зазеркалье. XI)

Льюис Кэррол — Алиса в Зазеркалье. X, XI

Chapter X SHAKING

  “She took her off the table as she spoke, and shook her backwards and forwards with all her might. ...

Глава X ПРЕВРАЩЕНИЕ

  “С этими словами она схватила Черную Королеву и стала трясти ее изо всех сил. ...

  ... The Red Queen made no resistance whatever; only her face grew very small, and her eyes got large and green: and still, as Alice went on shaking her, she kept on growing shorter—and fatter—and softer—and rounder—and—”

  ... Черная Королева и не думала сопротивляться, только лицо ее сморщилось и стало совсем маленьким, а глаза округлились и позеленели. Алиса все трясла и трясла ее, а Королева у нее в руках становилась все меньше... и мягче... и толще... и пушистее... и”

---

Chapter XI WAKING

  “—and it really WAS a kitten, after all. ...

Глава XI ПРОБУЖДЕНИЕ

  “... и в самом деле оказалось, что это просто котенок! ...

  QUEEN ALICE |
  КОРОЛЕВА АЛИСА
(Алиса в Зазеркалье. IX)

WHICH DREAMED IT? |
ТАК ЧЕЙ ЖЕ ЭТО БЫЛ СОН?  
(Алиса в Зазеркалье. XII)

Льюис Кэррол — Алиса в Зазеркалье. IX

Chapter IX QUEEN ALICE

  “«Well, this IS grand!» said Alice. ...

Глава IX КОРОЛЕВА АЛИСА

  “— Ах, как великолепно! — воскликнула Алиса, — Я никогда и не думала, что так скоро стану Королевой. ...

&  "What do you mean by 'If you really are a Queen'? What right have you to call yourself so? You can't be a Queen, you know, till you've passed the proper examination. And the sooner we begin it, the better."
"I only said 'if'!" poor Alice pleaded in a piteous tone.
    The two Queens looked at each other, and the Red Queen remarked, with a little shudder, "She says she only said 'if'" –
"But she said a great deal more than that!" the White Queen moaned, wringing her hands. "Oh, ever so much more than that!"
"So you did, you know," the Red Queen said to Alice

&  — Как ты смела сказать: "Если я и вправду Королева..." Какое ты имеешь право так называть себя? Ты не Королева, пока не сдашь экзамена на Королеву! И чем скорее мы начнем — тем лучше!
    — Я ведь только сказала: "если..." — жалобно проговорила бедная Алиса.
    Королевы переглянулись, и Черная Королева произнесла, передернув плечами:
    — Она говорит, что только сказала: "если"?
    — Но ведь она сказала гораздо больше! — простонала, ломая руки, Белая Королева. — Ах, гораздо, гораздо больше!
    — Конечно, больше, — подхватила Черная Королева.

&  "Always speak the truth — think before you speak — and write it down afterwards."

&  — Всегда говори только правду! Думай, прежде чем что-нибудь сказать! И записывай все, что сказала!

&  "I'm sure I didn't mean" — Alice was beginning, but the Red Queen interrupted.
"That's just what I complain of! You should have meant! What do you suppose is the use of a child without any meaning? Even a joke should have some meaning — and a child's more important than a joke, I hope. ..."

&  — Я совсем не думала... — начала было Алиса, но Черная Королева нетерпеливо прервала ее.
    — Вот это мне и не нравится! Ты должна была подумать! Как, по-твоему, нужен кому-нибудь ребенок, который не думает? Даже в шутке должна быть какая-то мысль, а ребенок, согласись сама, вовсе не шутка!

&  "... You couldn't deny that, even if you tried with both hands."
"I don't deny things with my hands," Alice objected.
"Nobody said you did," said the Red Queen, "I said you couldn't if you tried."

&  — ...Ты нас в этом не разубедишь, как ни старайся, хоть обеими руками!
    — Я никогда никого не разубеждаю руками! — возразила Алиса.
    — Никто и не говорит, что ты разубеждаешь руками! — сказала Черная Королева. — Я и говорю: руками нас не разубедишь!

&  ... and then there was an uncomfortable silence for a minute or two.
    The Red Queen broke the silence by saying to the White Queen, "I invite you to Alice's dinner-party this afternoon."
    The White Queen smiled feebly, and said, "And I invite you."
"I didn't know I was to have a party at all," said Alice; "but if there is to be one, I think I ought to invite the guests."
"We gave you the opportunity of doing it," the Red Queen remarked: "but I daresay you've not had many lessons in manners yet?"
"Manners are not taught in lessons," said Alice."Lessons teach you to do sums, and things of that sort."

&  Наступила неловкая пауза.
    Ее прервала Черная Королева: повернувшись к Белой Королеве, она сказала:
    — Приглашаю вас сегодня на обед к Алисе!
    Белая Королева слабо улыбнулась и произнесла:
    — А я приглашаю вас!
    — Я, правда, про обед ничего не знаю, — заметила Алиса, — но если сегодня я даю обед, то гостей, по-моему, приглашать должна я.
    — Мы долго ждали, пока ты догадаешься нас пригласить, — заметила Черная Королева. — Но ты, видно, уроков хороших манер не брала!
    — Манерам на уроках не учат, — сказала Алиса. — На уроках учат арифметике и всякому такому...

&  "Can you do Addition?" the White Queen asked. "What's one and one and one and one and one and one and one and one and one and one?"
"I don't know," said Alice. "I lost count."
"She can't do Addition," the Red Queen interrupted.

&  — Сложению тебя обучили? — спросила Белая Королева. — Сколько будет один плюс один плюс один плюс один плюс один плюс один плюс один плюс один плюс один плюс один?
    — Я не знаю, — ответила Алиса. — Я сбилась со счета.
    — Сложения не знает, — сказала Черная Королева.

&  "Can you do Subtraction? Take nine from eight."
"Nine from eight I can't, you know," Alice replied very readily: "but" –
"She can't do Subtraction," said the White Queen.

&  — А Вычитание знаешь? Отними из восьми девять.
    — Этого я не знаю, но зато...
    — Вычитания не знает, — сказала Белая Королева.

&  "Can you do Division? Divide a loaf by a knife — what's the answer to that?"
"I suppose" — Alice was beginning, but the Red Queen answered for her.
"Bread-and-butter, of course. ..."

&  — А Деление? Раздели буханку хлеба ножом — что будет?
    — По-моему... — начала Алиса, но тут вмешалась Черная Королева.
    — Бутерброды, конечно, — сказала она.

---

&  "... Try another Subtraction sum. Take a bone from a dog. What remains?"
    Alice considered. "The bone wouldn't remain, of course, if I took it — and the dog wouldn't remain; it would come to bite me — and I'm sure I shouldn't remain!"
"Then you think nothing would remain?" said the Red Queen.
"I think that's the answer."
"Wrong, as usual," said the Red Queen; "the dog's temper would remain."
"But I don't see how" –
"Why, look here!" the Red Queen cried. "The dog would lose its temper, wouldn't it?"
"Perhaps it would," Alice replied cautiously.
"Then if the dog went away, its temper would remain!" the Queen exclaimed.
    Alice said, as gravely as she could, "They might go different ways." But she couldn't help thinking to herself, "What dreadful nonsense we are talking!"
"She can't do sums a bit!" the Queens said together, with great emphasis.

&  — А вот еще пример на Вычитание. Отними у собаки кость — что останется?
    Алиса задумалась.
    — Кость, конечно, не останется — ведь я ее отняла. И собака тоже не останется — она побежит за мной, чтобы меня укусить... Ну и я, конечно, тоже не останусь!
    — Значит, по-твоему, ничего не останется? — спросила Черная Королева.
    — Должно быть, ничего.
    — Опять неверно, — сказала Черная Королева. — Останется собачье терпение!
    — Не понимаю...
    — Это очень просто, — воскликнула Черная Королева. — Собака потеряет терпение, верно?
    — Может быть, — отвечала неуверенно Алиса.
    — Если она убежит, ее терпение останется, верно? — торжествующе воскликнула Королева.
    — А может, оно тоже убежит, только в другую сторону? — спросила без тени улыбки Алиса.
    Про себя же она подумала:
    — Какой вздор мы несем!
    — Арифметику совсем не знает! — закричали обе Королевы в один голос.

&  "She can't do sums a bit!" the Queens said together, with great emphasis.
"Can you do sums?" Alice said, turning suddenly on the White Queen, for she didn't like being found fault with so much.
    The Queen gasped and shut her eyes. "I can do Addition," she said, "if you give me time — but I can't do Subtraction under any circumstances!"

&  — Арифметику совсем не знает! — закричали обе Королевы в один голос.
    — А сами вы знаете? — спросила Алиса, внезапно поворачиваясь к Белой Королеве.
    Ей было обидно, что Королевы так к ней придирчивы.
    Белая Королева охнула и закрыла глаза.
    — Прибавить я еще могу, — сказала она, — если мне дадут подумать. Но отнять — ни под каким видом!

&  "Can you answer useful questions?" she said. "How is bread made?"
"I know that!" Alice cried eagerly. "You take some flour" –
"Where do you pick the flower?" the White Queen asked. "In a garden, or in the hedges?"
"Well, it isn't picked at all," Alice explained: "it's ground" –
"How many acres of ground?" said the White Queen. "You mustn't leave out so many things."
"Fan her head!" the Red Queen anxiously interrupted. "She'll be feverish after so much thinking."

&  — Перейдем к Домоводству, — сказала она. — Откуда берется хлеб? Отвечай!
    — Это я знаю, — радостно начала Алиса. — Он печется...
    — Печется? — повторила Белая Королева. — О ком это он печется?
    — Не о ком, а из чего, — объяснила Алиса. — Берешь зерно, мелешь его...
    — Не зерно ты мелешь, а чепуху! — отрезала Белая Королева.
    — Обмахните ее, — сказала с тревогой Черная Королева. — А то у нее от умственного напряжения начнется жар!

&  "Do you know Languages? What's the French for fiddle-de-dee?"
"Fiddle-de-dee's not English," Alice replied gravely.
"Who said it was?" said the Red Queen.
    Alice thought she saw a way out of the difficulty this time. "If you'll tell me what language "fiddle-de-dee' is, I'll tell you the French for it!" she exclaimed triumphantly.
    But the Red Queen drew herself up rather stiffly, and said, "Queens never make bargains."
"I wish Queens never asked questions," Alice thought to herself.
"Don't let us quarrel," the White Queen said in an anxious tone.

&  — А языки ты знаешь? Как по-французски "фу ты, ну ты"?
    — А что это значит? — спросила Алиса.
    — Понятия не имею!
    Алиса решила, что на этот раз ей удастся выйти из затруднения.
    — Если вы мне скажете, что это значит, — заявила она, — я вам тут же переведу на французский!
    Но Черная Королева гордо выпрямилась и произнесла:
    — Королевы в сделки не вступают!
    — Лучше бы они в споры не вступали, — подумала Алиса.
    — Не будем ссориться! — забеспокоилась Белая Королева.

&  "What is the cause of lightning?"
"The cause of lightning," Alice said very decidedly, for she felt quite sure about this, "is the thunder — no, no!" she hastily corrected herself.
"I meant the other way."
"It's too late to correct it," said the Red Queen: "when you've once said a thing, that fixes it, and you must take the consequences."

&  — Скажи мне лучше, отчего бывает молния?
    — От грома, — ответила без промедления Алиса. В чем-в чем, но в этом она была совершенно уверена. Впрочем, она тут же поправилась:
    — Нет, нет, наоборот!
    — Не поправляйся! — сказала Черная Королева. — Что сказано — то сказано. Пеняй теперь на себя!

&  "... Pat her on the head, pleased she'll be!" But this was more than Alice had courage to do.
"A little kindness — and putting her hair in papers — would do wonders with her" –

&  — ...Погладьте ее по головке! Увидите, как она обрадуется. ... Немножко дружеского участия... и папильотки в волосы... и она станет совершенно неузнаваемой!

&  "No admittance till the week after next!"

&  — Прием отменяется до послезавтрашней недели!

&  "What is it now?" the Frog said in a deep hoarse whisper.
    Alice turned round, ready to find fault with anybody. "Where's the servant whose business it is to answer the door?" she began angrily.
"Which door?" said the Frog.
    Alice almost stamped with irritation at the slow drawl in which he spoke. "This door, of course!"
    The Frog looked at the door with his large dull eyes for a minute: then he went nearer and rubbed it with his thumb, as if he were trying whether the paint would come off; then he looked at Alice. "To answer the door?" he said. "What's it been asking of?" He was so hoarse that Alice could scarcely hear him.
"I don't know what you mean," she said.
"I speaks English, doesn't I?" the Frog went on. "Or are you deaf? What did it ask you?"
"Nothing!" Alice said impatiently. "I've been knocking at it!"
"Shouldn't do that — shouldn't do that — " the Frog muttered. "Wexes it, you know." Then he went up and gave the door a kick with one off his great feet. "You let it alone," he panted out, as he hobbled back to his tree, "and it'll let you alone, you know."

&  — В чем дело? — спросил он хриплым басом.
    Алиса рассерженно повернулась.
    — Где привратник? — гневно начала она. — Почему никто не подходит к двери?
    — К какой двери? — спросил Лягушонок.
    Он говорил так спокойно и неторопливо, что Алиса чуть не затопала на него ногой.
    — К этой, конечно!
    Лягушонок уставился на дверь большими грустными тусклыми глазами, потом подошел поближе и потер ее пальцем, словно проверял, не сходит ли краска, и снова уставился на Алису.
    — Как это: "никто не подходит к двери"? — переспросил он. — Ты же к ней подошла!
    Он так хрипел, что Алиса с трудом разбирала слова.
    — Не понимаю, что вы говорите, — сказала, она.
    — Чего ж тут не понять? — ответил Лягушонок. — Небось я по-английски говорю. Или, может, ты оглохла? Как по-твоему, где ты стоишь?
    — Ах, оставьте, — отмахнулась Алиса. — Я в нее колочу, а все без толку!
    — Зря колотишь, — пробормотал Лягушонок. — Так ведь она и осерчать может!
    С этими словами он подошел к двери и изо всех сил пнул ее своим огромным сапогом.
    — Не тронь ее, — проговорил он, задыхаясь. — И она тебя не тронет!

&  "Ninety-times-nine!" Alice repeated in despair. "Oh, that'll never be done! I'd better go in at once — "...

&  — Девяностожды девять! — повторила в отчаянии Алиса. — Этого мне никогда не сосчитать! Войду-ка я лучше в дом!

  ... „As for YOU,” she repeated, catching hold of the little creature in the very act of jumping over a bottle which had just lighted upon the table, „I’ll shake you into a kitten, that I will!””

  ... — Ну, а вас... — повторила Алиса и схватила Королеву как раз в тот миг, когда она прыгнула на севшую на стол бутылку, — вас я просто отшлепаю, как котенка!”

  “IT'S MY OWN INVENTION” |
  «ЭТО МОЕ СОБСТВЕННОЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ!»
(Алиса в Зазеркалье. VIII)

SHAKING |
ПРЕВРАЩЕНИЕ  
(Алиса в Зазеркалье. X)