Илья Ильф & Евгений Петров — Двенадцать стульев (3/10)

Ранее

&  — Эти акробаты пера, эти виртуозы фарса, эти шакалы ротационных машин...

&  Домой его отвезла жена на извозчике.
    — Хочу ехать на трамвае, — говорил он жене, — ну, как ты этого не понимаешь? Раз есть трамвай, значит, на нем нужно ездить!.. Почему?.. Во-первых, это выгодно...

&  Когда женщина стареет, с ней могут произойти многие неприятности — могут выпасть зубы, поседеть и поредеть волосы, развиться одышка, может нагрянуть тучность, может одолеть крайняя худоба, — но голос у нее не изменится. Он останется таким же, каким был у нее гимназисткой, невестой или любовницей молодого повесы.

&  — А вы помните, Ипполит Матвеевич? — говорила Елена Станиславовна.
    — А вы помните, Елена Станиславовна? — говорил Ипполит Матвеевич.
  "Кажется, наступил психологический момент для ужина", — подумал Остап. И, прервав Ипполита Матвеевича, вспоминавшего выборы в городскую управу, сказал:
    — В Берлине есть очень странный обычай — там едят так поздно, что нельзя понять, что это: ранний ужин или поздний обед!

&  — А теперь действовать, действовать и действовать! — сказан Остап, понизив голос до степени полной нелегальности.
    Он взял Полесова за руку.— Старуха не подкачает? Надежная женщина?
    Полесов молитвенно сложил руки.
    — Ваше политическое кредо?
    — Всегда! — восторженно ответил Полесов.
    — Вы, надеюсь, кирилловец?
    — Так точно. — Полесов вытянулся в струну.
    — Россия вас не забудет! — рявкнул Остап.

&  Ипполит Матвеевич, держа в руке сладкий пирожок, с недоумением слушал Остапа; но Остапа удержать было нельзя. Его несло.

&  — Строгий секрет. Государственная тайна.Остап показал рукой на Воробьянинова.
    — Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать. Это — гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная к императору.

---

&  — Наших в городе много? — спросил Остап напрямик. — Каково настроение в городе?
    — При наличии отсутствия... — сказал Виктор Михайлович.
    И стал путано объяснять свои беды.

&  — Елена Станиславовна! С вашей помощью мы хотим связаться с лучшими людьми города, которых злая судьба загнала в подполье.

&  — Что это значит? — спросил Ипполит Матвеевич, надувая щеки.
    — Это значит, — ответил Остап, — что вы отсталый человек.
    — Почему?
    — Потому что. Простите за пошлый вопрос — сколько у вас есть денег?
    — Каких денег?
    — Всяких. Включая серебро и медь.
    — Тридцать пять рублей.
    — И с этими деньгами вы собирались окупить все расходы по нашему предприятию?
    Ипполит Матвеевич молчал.
    — Вот что, дорогой патрон. Мне сдается, что вы меня понимаете. Вам придется побыть часок гигантом мысли и особой, приближенной к императору.
    — Зачем?
    — Затем, что нам нужен оборотный капитал. Завтра моя свадьба. Я не нищий. Я хочу пировать в этот знаменательный день.
    — Что же я должен делать? — простонал Ипполит Матвеевич.
    — Вы должны молчать. Иногда для важности надувайте щеки.
    — Но ведь это же... обман.
    — Кто это говорит? Это говорит граф Толстой? Или Дарвин? Нет. Я слышу это из уст человека, который еще вчера только собирался забраться ночью в квартиру Грицацуевой и украсть у бедной вдовы мебель. Не задумывайтесь. Молчите. И не забывайте надувать щеки.
    — К чему ввязываться в такое опасное дело? Ведь могут донести.
    — Об этом не беспокойтесь. На плохие шансы я не ловлю. Дело будет поведено так, что никто ничего не поймет. Давайте пить чай.

&  — Вы в каком полку служили?
    Чарушников запыхтел.
    — Я... я, так сказать, вообще не служил, потому что будучи облечен доверием общества, проходил по выборам.
    — Вы дворянин?
    — Да. Был.
    — Вы, надеюсь, остались им и сейчас? Крепитесь. Потребуется ваша помощь. Полесов вам говорил?.. Заграница нам поможет. Остановка за общественным мнением. Полная тайна организации. Внимание!

&  — В каком полку служили? Придется послужить отечеству. Вы дворяне? Очень хорошо. Запад нам поможет. Крепитесь. Полная тайна вкладов, то есть организации. Внимание.
    Остапа несло. Дело как будто налаживалось. Представленный Еленой Станиславовной владельцу "Быстроупака", Остап отвел его в сторону, предложил ему крепиться, осведомился, в каком полку он служил, и обещал содействие заграницы и полную тайну организации.

&  — Крепитесь, — сказал Остап наставительно.
    Кислярский пообещал.
    — Вы, как представитель частного капитала, не можете остаться глухи к стонам родины.
    Кислярский сочувственно загрустил.
    — Вы знаете, кто это сидит? — спросил Остап, показывая на Ипполита Матвеевича.
    — Как же, — ответил Кислярский, — это господин Воробьянинов.
    — Это, — сказал Остап, — гигант мысли, отец русской демократии, особа, приближенная к императору.
    "В лучшем случае два года со строгой изоляцией, — подумал Кислярский, начиная дрожать. — Зачем я сюда пришел?"
    — Тайный "Союз меча и орала"! — зловеще прошептал Остап.
    "Десять лет"! — мелькнула у Кислярского мысль.
    — Впрочем, вы можете уйти, но у нас, предупреждаю, длинные руки!..
    Кислярский сделался мраморным. Еще сегодня он так вкусно и спокойно обедал, ел куриные пупочки, бульон с орешками и ничего не знал о страшном "Союзе меча и орала". Он остался — "длинные руки" произвели на него невыгодное впечатление.

&  — Граждане! — сказал Остап, открывая заседание. — Жизнь диктует свои законы, свои жестокие законы. Я не стану говорить вам о цели нашего собрания — она вам известна. Цель святая. Отовсюду мы слышим стоны. Со всех концов нашей обширной страны взывают о помощи. Мы должны протянуть руку помощи, и мы ее протянем. Одни из вас служат и едят хлеб с маслом, другие занимаются отхожим промыслом и едят бутерброды с икрой. И те, и другие спят в своих постелях и укрываются теплыми одеялами. Одни лишь маленькие дети, беспризорные, находятся без призора. Эти цветы улицы, или, как выражаются пролетарии умственного труда, цветы на асфальте, заслуживают лучшей участи. Мы, господа присяжные заседатели, должны им помочь. И мы, господа присяжные заседатели, им поможем.

&  — О дне следующего заседания вы будете оповещены особо, — говорил Остап на прощание, — строжайший секрет. Дело помощи детям должно находиться в тайне. Это, кстати, в ваших личных интересах.

&  — Смотрите, Воробьянинов! — закричал Остап. — Видите — двухэтажная дача. Это дача Медикосантруда.
    — Вижу. Хорошая дача.
    — Я жил в ней прошлый сезон.
    — Вы разве медик? — рассеянно спросил Воробьянинов.
    — Я буду медиком.

&  — Как еще будет с музеем мебели, неизвестно. Обойдется?
    — Вам, предводитель, пора уже лечиться электричеством. Не устраивайте преждевременной истерики. Если вы уже не можете не переживать, то переживайте молча.
    Не найдя поддержки, Ипполит Матвеевич принялся переживать молча.

&  — Что это за дом? — спросил Ипполит Матвеевич.
    Остап посмотрел на розовый домик с мезонином и ответил:
    — Общежитие студентов-химиков, имени монаха Бертольда Шварца.
    — Неужели монаха?
    — Ну, пошутил, пошутил. Имени товарища Семашко.

&  — Что, больно? — осведомился Остап. — Это еще ничего. Это физические мучения. Зато сколько здесь было моральных мучений — жутко вспомнить. Тут вот рядом стоял скелет студента Иванопуло. Он купил его на Сухаревке, а держать в комнате боялся. Так что посетители сперва ударялись о кассу, а потом на них падал скелет. Беременные женщины были очень недовольны...

Далее