30 янв. 2001 г.

Илья Ильф & Евгений Петров — Двенадцать стульев (10/10)



&  — Сколько насобирали? — спросил Остап, когда согбенная фигура предводителя появилась у источника.
    — Семь рублей двадцать девять копеек. Три рубля бумажкой. Остальные — медь и немного серебра.
    — Для первой гастроли дивно! Ставка ответственного работника! Вы меня умиляете. ...

&  — На вас, матушка, на вас, голубушка, на вас уповаю!
    ...
    — Не смею, — забормотал отец Федор, кладя на колени попахивающий керосином пиджак булочника, — не осмеливаюсь сидеть в присутствии высокопоставленных особ.
    ...
    — Голубушка!.. — умилился отец Федор. — Матушка!..
    — Никакая я вам не матушка. Что вам угодно?
    ...
    — Что? — крикнул инженер, багровея. — Двадцать рублей? За прекрасный гостиный гарнитур? Мусик! Ты слышишь? Это все-таки псих! Ей-богу, псих!
    — Я не псих. А единственно выполняя волю пославшей мя жены...
    — О, ч-черт, — сказал инженер, — опять ползать начал. Мусик! Он опять ползает!
    — Назначьте же цену! — стенал отец Федор, осмотрительно биясь головой о ствол араукарии.   

&  Был четвертый час утра. Горные вершины осветились темно-розовым солнечным светом. Горы не понравились Остапу.
    — Слишком много шику! — сказал он. — Дикая красота. Воображение идиота. Никчемная вещь.


&  — Великие люди! Обратите внимание, предводитель. Видите, чуть повыше облака и несколько ниже орла. Надпись: "Коля и Мика, июль 1914 г." Незабываемое зрелище! Обратите внимание на художественность исполнения! Каждая буква величиною в метр и нарисована масляной краской! Где вы сейчас, Коля и Мика?
    Задумался и Ипполит Матвеевич.
    Где вы, Коля и Мика? И что вы теперь, Коля и Мика, делаете? Разжирели, наверное, постарели? Небось теперь и на четвертый этаж не подыметесь, не то что под облака — имена свои рисовать.
    Где же вы, Коля, служите? Плохо служится, говорите? Золотое детство вспоминаете? Какое же оно у вас золотое? Это пачканье-то ущелий вы считаете золотым детством? Коля, вы ужасны! И жена ваша Мика противная женщина, хотя она виновата меньше вашего. Когда вы чертили свое имя, вися на скале, Мика стояла внизу на шоссе и глядела на вас влюбленными глазами. Тогда ей казалось, что вы второй Печорин. Теперь она знает, кто вы такой. Вы просто дурак!
    Да, да, все вы такие — ползуны по красотам! Печорин, Печорин, а там, гляди, по глупости отчета сбалансировать не можете!
    — Киса, — продолжал Остап, — давайте и мы увековечимся. Забьем Мике баки. У меня, кстати, и мел есть! Ей-богу, полезу сейчас и напишу: "Киса и Ося здесь были".

&  — Куда девал сокровище убиенной тобою тещи? ... — Говори! — приказывал отец Федор. — Покайся, грешник!

&  — А вы тут как, по художественной части орудуете?
    — Нет, я с экскурсионными целями.
    — Пешком?
    — Пешком. Специалисты утверждают, что путешествие по Военно-Грузинской дороге на автомобиле — просто глупость!
    — Не всегда глупость, дорогой мой, не всегда! Вот мы, например, едем не так-то уж глупо. Машинки, как видите, свои, подчеркиваю — свои, коллективные. Прямое сообщение Москва — Тифлис. Бензину уходит на грош. Удобство и быстрота передвижения. Мягкие рессоры. Европа!
    — Откуда у вас все это? — завистливо спросил Остап. — Сто тысяч выиграли?
    — Сто не сто, а пятьдесят выиграли.
    — В девятку?
    — На облигацию, принадлежащую автомобильному клубу.
    — Да, — сказал Остап, — и на эти деньги вы купили автомобили?
    — Как видите.
    — Так-с. Может быть, вам нужен старшой? Я знаю одного молодого человека. Непьющий.
    — Какой старшой?
    — Ну такой... Общее руководство, деловые советы, наглядное обучение по комплексному методу... А?
    — Я вас понимаю. Нет, не нужен.
    — Не нужен?
    — Нет. К сожалению. И художник также не нужен.
    — В таком случае займите десять рублей!
    — Авдотьин, — сказал Персицкий. — Будь добр, выдай этому гражданину за мой счет три рубля. Расписки не надо. Это лицо не подотчетное.
    — Этого крайне мало, — заметил Остап, — но я принимаю. Я понимаю всю затруднительность вашего положения. Конечно, если бы вы выиграли сто тысяч, то, вероятно, заняли бы мне целую пятерку. Но ведь вы выиграли всего-навсего пятьдесят тысяч рублей ноль ноль копеек! Во всяком случае — благодарю!

&  — Прикажите чего-нибудь подать! — втолковывал Бендер.
    По приказу опытного Кислярского было подано вино, зелень и соленый грузинский сыр.
    — И поесть чего-нибудь, — сказал Остап. — Если бы вы знали, дорогой господин Кислярский, что нам пришлось перенести сегодня с Ипполитом Матвеевичем, вы бы подивились нашему мужеству.

&  — Так вот, — сказал Остап, оглядываясь по сторонам и понижая голос, — в двух словах. За нами следили уже два месяца, и, вероятно, завтра на конспиративной квартире нас будет ждать засада. Придется отстреливаться.
    У Кислярского посеребрились щеки.
    — Мы рады, — продолжал Остап, — встретить в этой тревожной обстановке преданного борца за родину.
    — Гм... да! — гордо процедил Ипполит Матвеевич, вспоминая, с каким голодным пылом он танцевал лезгинку невдалеке от Сиони.

&  — Да! — шептал Остап. — Мы надеемся с вашей помощью поразить врага. Я дам вам парабеллум.
    — Не надо, — твердо сказал Кислярский.

&  — Вы верный друг отечества! — торжественно сказал Остап, запивая пахучий шашлык сладеньким кипиани. — Пятьсот рублей могут спасти отца русской демократии.
    — Скажите, — спросил Кислярский жалобно, — а двести рублей не могут спасти гиганта мысли?
    Остап не выдержал и под столом восторженно пнул Ипполита Матвеевича ногой.
    — Я думаю, — сказал Ипполит Матвеевич, — что торг здесь неуместен!

&  — Ах! — говорил Бендер. — Высокий класс! Если б я был женщиной, то делал бы такому мужественному красавцу, как вы, восемь процентов скидки с обычной цены. Ах! Ах! В таком виде мы можем вращаться! Вы умеете вращаться, Киса?
    — Товарищ Бендер! — твердил Воробьянинов. — Как же будет со стулом? Нужно разузнать, что с театром!
    — Хо-хо! — возразил Остап... — Не учите меня жить. Я теперь злой. У меня есть деньги. Но я великодушен. Даю вам двадцать рублей и три дня на разграбление города! Я — как Суворов!.. Грабьте город. Киса! Веселитесь!

&  — Ну, теперь давайте стул! — хладнокровно сказал Бендер. — Вам, я вижу, уже надоело его держать.
    — Не дам! — взвизгнул Ипполит Матвеевич.
    — Это что такое? Бунт на корабле? Отдайте стул! Слышите?
    — Это мой стул! — заклекотал Воробьянинов, перекрывая стон, плач и треск, несшиеся отовсюду.
    — В таком случае получайте гонорар, старая калоша!
    И Остап ударил Воробьянинова медной ладонью по шее.

&  — В конце концов, — сказал Остап голосом выздоравливающего тифозного, — теперь у нас осталось сто шансов из ста. Последний стул (при слове "стул" Ипполит Матвеевич очнулся) исчез в товарном дворе Октябрьского вокзала, но отнюдь не провалился сквозь землю. В чем дело? Заседание продолжается!
    Где-то с грохотом падали кирпичи. Протяжно кричала пароходная сирена. Простоволосая женщина в нижней юбке бежала посреди улицы.

&  — Ипполит Матвеевич! — закричал он. — Слушайте, Ипполит Матвеевич!
    Воробьянинов удивился. Никогда еще технический директор не называл его по имени и отчеству. И вдруг он понял.
    — Есть? — выдохнул он.
    — В том-то и дело, что есть. Ах, Киса, черт вас раздери!
    — Не кричите, все слышно.
    — Верно, верно, могут услышать, — зашептал Остап быстро, — есть. Киса, есть, и, если хотите, я могу продемонстрировать его сейчас же... Он в клубе железнодорожников. Новом клубе... Вчера было открытие... Как я нашел? Чепуха? Необыкновенно трудная вещь! Гениальная комбинация! Блестящая комбинация, блестяще проведенная до конца! Античное приключение!.. Одним словом, высокий класс!..

&  — Если бы я играл в Васюках, — сказал Остап, — сидя на таком стуле, я бы не проиграл ни одной партии. Энтузиазм не позволил бы. Однако пойдем, старичок, у меня двадцать пять рублей подкожных. Мы должны выпить пива и отдохнуть перед ночным визитом. Вас не шокирует пиво, предводитель? Не беда! Завтра вы будете лакать шампанское в неограниченном количестве.

&  — Вы чрезвычайно симпатичный старичок, Киса, но больше десяти процентов я вам не дам. Ей-богу, не дам. Ну зачем вам, зачем вам столько денег?..
    — Как зачем? Как зачем? — кипятился Ипполит Матвеевич.
    Остап чистосердечно смеялся и приникал щекой к мокрому рукаву своего друга по концессии.
    — Ну что вы купите, Киса? Ну что? Ведь у вас нет никакой фантазии. Ей-богу, пятнадцати тысяч вам за глаза хватит... Вы же скоро умрете, вы же старенький. Вам же деньги вообще не нужны... Знаете, Киса, я, кажется, ничего вам не дам. Это баловство. А возьму я вас, Кисуля, к себе в секретари. А? Сорок рублей в месяц. Харчи мои. Четыре выходных дня... А? Спецодежда там, чаевые, соцстрах... А? Доходит до вас это предложение?..
    Ипполит Матвеевич вырвал руку и быстро ушел вперед. Шутки эти доводили его до исступления.
    Остап нагнал Воробьянинова у входа в розовый особнячок.
    — Вы в самом деле на меня обиделись? — спросил Остап. — Я ведь пошутил. Свои три процента вы получите, Ей-богу, вам трех процентов достаточно, Киса.
    Ипполит Матвеевич угрюмо вошел в комнату.
    — А, Киса, — резвился Остап, — соглашайтесь на три процента. Ей-богу, соглашайтесь. Другой бы согласился. Комнаты вам покупать не надо, благо Иванопуло уехал в Тверь на целый год. А то все-таки ко мне поступайте, в камердинеры... Теплое местечко. Обеспеченная старость! Чаевые! А?..

&  Остап улегся на трех стульях, собранных в разных частях Москвы, и, засыпая, проговорил.
    — А то камердинером!.. Приличное жалованье... Харчи... Чаевые... Ну, ну, пошутил... Заседание продолжается! Лед тронулся, господа присяжные заседатели!

&  ...желая поскорее увидеть, что будет "там", Ипполит Матвеевич сдернул со стула ситец и рогожку. Глазам его открылись пружины, прекрасные английские пружины, и набивка, замечательная набивка, довоенного качества, какой теперь нигде не найдешь. Но больше ничего в стуле не содержалось. Ипполит Матвеевич машинально разворошил пальцем обивку и целых полчаса просидел, не выпуская стула из цепких ног и тупо повторяя:
    — Почему же здесь ничего нет? Этого не может быть! Этого не может быть!


  ... Город двинулся в будничный свой поход.”



Комментариев нет:

Отправить комментарий