21 янв. 2001 г.

Илья Ильф & Евгений Петров — Двенадцать стульев (1/10)

Илья Ильф Евгений Петров Двенадцать стульев
  “В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть. ...

&  ... А на самом деле в уездном городе N люди рождались, брились и умирали довольно редко. Жизнь города была тишайшей. Весенние вечера были упоительны, грязь под луною сверкала, как антрацит, и вся молодежь города до такой степени была влюблена в секретаршу месткома коммунальников, что это просто мешало ей собирать членские взносы.

&  Ипполит Матвеевич поглядел на тещу сверху вниз. Его рост доходил до 185 сантиметров. С такой высоты ему легко и удобно было относиться к теще Клавдии Ивановне с некоторым пренебрежением.

&  Ипполит Матвеевич не любил свою тещу. Клавдия Ивановна была глупа, и ее преклонный возраст не позволял надеяться на то, что она когда-нибудь поумнеет.

&  Девица в длинном жакете, обшитом блестящей черной тесьмой, пошепталась с мужчиной и, потея от стыда, стала медленно подвигаться к Ипполиту Матвеевичу.
    — Товарищ, — сказала она, — где тут...
    Мужчина в пиджаке радостно вздохнул и, неожиданно для самого себя, гаркнул:
    — Сочетаться!


&  — Умерла Клавдия Ивановна! — сообщил заказчик.
    — Ну, царствие небесное, — согласился Безенчук, — преставилась, значит, старушка... Старушки, они всегда преставляются... Или богу душу отдают — это смотря какая старушка. Ваша, например, маленькая и в теле, — значит, "преставилась"... А, например, которая покрупнее, да похудее — та, считается, "богу душу отдает"...,
    — То есть как это считается? У кого это считается?
    — У нас и считается. У мастеров... Вот вы, например, мужчина видный, возвышенного роста, хотя и худой. Вы, считается, ежели не дай бог помрете, что "в ящик сыграли". А который человек торговый, бывшей купеческой гильдии, тот, значит, "приказал долго жить". А если кто чином поменьше, дворник, например, или кто из крестьян, про того говорят — "перекинулся" или "ноги протянул". Но самые могучие когда помирают, железнодорожные кондуктора или из начальства кто, то считается, что "дуба дают". Так про них и говорят: "А наш-то, слышали, дуба дал"...
    Потрясенный этой, несколько странной классификацией человеческих смертей, Ипполит Матвеевич спросил:
    — Ну, а когда ты помрешь, как про тебя мастера скажут?
    — Я человек маленький. Скажут "гигнулся Безенчук". А больше ничего не скажут.
    И строго добавил:
    — Мне "дуба дать" или "сыграть в ящик" — невозможно. У меня комплекция мелкая... А с гробом как, господин Воробьянинов?

&  — Что вы хотели?
    — Средство для волос.
    — Для ращения, уничтожения, окраски?
    — Какое там ращение, — сказал Ипполит Матвеевич, — для окраски.
    — Для окраски есть замечательное средство "Титаник". Получено с таможни. Контрабандный товар. Не смывается ни холодной, ни горячей водой, ни мыльной пеной, ни керосином. Радикальный черный цвет. Флакон на полгода стоит 3 р. 12 копеек. Рекомендую как хорошему знакомому.

&  В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный.
    — Дядя! — весело кричал он. — Дай десять копеек!
    Молодой человек вынул из кармана налитое яблоко и подал его беспризорному, но тот не отставал. Тогда пешеход остановился, иронически посмотрел на мальчика и воскликнул:
    — Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?
    Зарвавшийся беспризорный понял всю беспочвенность своих претензий и немедленно отстал.

&  — А что, отец, — спросил молодой человек, затянувшись, — невесты у вас в городе есть?
    Старик дворник ничуть не удивился.
    — Кому и кобыла невеста, — ответил он, охотно ввязываясь в разговор.
    — Больше вопросов не имею, — быстро проговорил молодой человек.
    И сейчас же задал новый вопрос...

&  — Ну, знаете, я пойду.
    — Куда же вы пойдете? Вам некуда торопиться. ГПУ к вам само придет.

&  — Я вас не понимаю, — сказал он упавшим голосом.
    — Это не страшно. Сейчас поймете.

&  — Честное слово, — вымолвил Ипполит Матвеевич, ... — честное слово, я подданный РСФСР. В конце концов я могу вам показать паспорт...
    — При современном развитии печатного дела на Западе напечатать советский паспорт — это такой пустяк, что об этом смешно говорить...

&  — А кто вы такой? Зачем вы сюда приехали?
    — Ну, приехал из города N по делу.
    — По какому делу?
    — Ну, по личному делу.
    — И после этого вы говорите, что вы не эмигрант?..

&  — Тысяч семьдесят — семьдесят пять.
    — Мгу... Теперь, значит, стоит полтораста тысяч.
    — Неужели так много? — обрадованно спросил Воробьянинов.
    — Не меньше. Только вы, дорогой товарищ из Парижа, плюньте на все это.
    — Как плюнуть?!
    — Слюной, — ответил Остап, — как плевали до эпохи исторического материализма. Ничего не выйдет.

&  — Спокойно, спокойно. За дело берусь я. Заседание продолжается. Кстати, нам с вами нужно заключить небольшой договорчик.
    Тяжело дышавший Ипполит Матвеевич кивком головы выразил свое согласие. Тогда Остап Бендер начал вырабатывать условия.
    — В случае реализации клада я, как непосредственный участник концессии и технический руководитель дела, получаю шестьдесят процентов, а соцстрах можете за меня не платить. Это мне все равно.
    Ипполит Матвеевич посерел.
    — Это грабеж среди бела дня.
    — А сколько же вы думали мне предложить?
    — Н-н-ну, пять процентов, ну, десять, наконец. Вы поймите, ведь это же 15 000 рублей!
    — Больше вы ничего не хотите?
    — Н-нет.
    — А может быть, вы хотите, чтобы я работал даром, да еще дать вам ключ от квартиры, где деньги лежат, и сказать вам, где нет милиционера?
    — В таком случае — простите! — сказал Воробьянинов в нос. — У меня есть все основания думать, что я и один справлюсь со своим делом.
    — Ага! В таком случае — простите, — возразил великолепный Остап, — у меня есть не меньшие основания, как говорил Энди Таккер, предполагать, что и я один смогу справиться с вашим делом.
    — Мошенник! — закричал Ипполит Матвеевич, задрожав.
    Остап был холоден.
    — Слушайте, господин из Парижа, а знаете ли вы, что наши бриллианты почти что у меня в кармане! И вы меня интересуете постольку, поскольку я хочу обеспечить вашу старость!
    Тут только Ипполит Матвеевич понял, какие железные лапы схватили его за горло.
    — Двадцать процентов, — сказал он угрюмо.
    — И мои харчи? — насмешливо спросил Остап.
    — Двадцать пять.
    — И ключ от квартиры?
    — Да ведь это тридцать семь с половиной тысяч!
    — К чему такая точность? Ну так и быть — пятьдесят процентов. Половина — ваша, половина — моя.
    Торг продолжался. Остап еще уступил. Он, из уважения к личности Воробьянинова, соглашался работать из сорока процентов.
    — Шестьдесят тысяч! — кричал Воробьянинов.
    — Вы довольно пошлый человек, — возражал Бендер, — вы любите деньги больше, чем надо.
    — А вы не любите денег? — взвыл Ипполит Матвеевич голосом флейты.
    — Я не люблю.
    — Зачем же вам шестьдесят тысяч?
    — Из принципа!
    Ипполит Матвеевич только дух перевел.
    — Ну что, тронулся лед? — добавил Остап.
    Воробьянинов запыхтел и покорно сказал:
    — Тронулся.
    — Ну, по рукам, уездный предводитель команчей! Лед тронулся! Лед тронулся, господа присяжные заседатели!

&  — А! Пролетарий умственного труда! Работник метлы! — воскликнул Остап, завидя согнутого в колесо дворника.

&  — Деньги после реализации нашего клада, — заявил Бендер, принимая от Воробьянинова еще теплый жилет.
    — Нет, я так не могу, — сказал Ипполит Матвеевич, краснея. — Позвольте жилет обратно.
    Деликатная натура Остапа возмутилась.
    — Но ведь это же лавочничество! — закричал он. — Начинать полуторастатысячное дело и ссориться из-за восьми рублей! Учитесь жить широко!..



Комментариев нет:

Отправить комментарий