30 сент. 2008 г.

Элизабет Джордж — Расплата кровью

Инспектор Линли — 2

*  Когда корабль тонет, уже не важно, сколько пробоин в носу.
*  Ты не можешь иметь все сразу, мальчик. Люди, которые хотят всего, обычно остаются ни с чем.
*  – Обычно дети все равно узнают худшее о своих родителях, независимо от того, что кто-то пытается уберечь их от травмы.
*  – Мы прокляты любовью, верно, инспектор? Она не дает нам покоя. Мы неустанно ищем ее, каждый по-своему, разными способами, и когда повезет, на какой-то миг обретаем ее. И это дает удивительное ощущение свободы, разве не так? Даже когда нам приходится терпеть из-за любви непомерные тяготы.
*  Мы всё с собой делаем сами.


*  – Потому как это чистая правда, что при виде красивой женской груди мужчина нипочем не останется спокойным.
*  Макаскин любил, чтобы все шло по порядку, без путаницы и суеты. Каждый должен был делать то, что ему положено. Жертвы – умирать, полиция – допрашивать, подозреваемые – отвечать, а криминалисты – собирать улики.
*  – Почему вам потребовалось двадцать минут, чтобы обратиться за помощью?
    – До сего момента я даже не подозревал, что тогда прошло двадцать минут, – ответил Стинхерст.
    Интересно, как долго он репетировал этот ответ, подумалось Линли. Умный ход – ответ без ответа, к которому не привяжешь ни дальнейших комментариев, ни обвинений.
*  – Он не был трусом. Он просто не выносил войны. Довольно естественная реакция для прирожденного историка.
*  Линли давно понял, что молчание при допросе порою ценнее вопроса. Напряжение, которое оно почти всегда вызывало, было одним из немногих преимуществ обладателей полицейского удостоверения.
*  В кругу их семьи всегда было так: вопросы без ответов, тайны и скрытность. Все они были союзниками, чей тайный сговор был направлен на игнорирование прошлого, на то, чтобы оно ушло.
*  – ...я был пьяницей. Был и есть. Я пьяница, Хелен. Ты никогда не должна об этом забывать. Я не должен позволить тебе забыть.
    Она повторила то, что он сам сказал как-то вечером, когда они шли вместе по окраине Гайд-парка: «Но ведь это же только слово, не так ли? Оно сильно ровно настолько, насколько мы сами этого хотим».
*  Он потер шею, словно хотел размять затекшие мышцы, затем выпрямился и взял с ночного столика дорожный будильник:
    – Его дал мне мой сын. Нелепая вещица. Он уже не в состоянии правильно показывать время, но я не могу выбросить его на помойку. Я бы назвал это родительской преданностью. А моя мама назвала бы это чувством вины.
*  На ночной столик она положила роман так, чтобы его огненно-красная обложка легла четко по линии изящной латунной инкрустации по красному дереву. Даже в темноте название глумливо пялилось на нее. «Безумная летняя страсть». Какая прямолинейность, сказала она себе. И какая обреченность.
*  – Ты знаешь, каковы дети. Они что-то видят, что-то слышат, а об остальном догадываются.
*  C умеренно скорбным видом [он] посмотрел на Линли – такой бывает, когда первый шок прошел и огромность потери начинает нивелироваться бесконечностью времени.
*  – Она была моим другом, инспектор. Только другом. Ничего больше.
    Линли смотрел ему вслед, заинтригованный этой столь упорно подчеркиваемой фразой, словно в ней таился какой-то особый смысл, который вот-вот прояснится... Каким-то непостижимым образом фраза эта вернула Линли в Итон, к страстной дискуссии пятиклассников на тему одержимости и навязчивых идей Макбета, когда ему мерещится призрак убитого. Какая потребность остается у человека неудовлетворенного, несмотря на успешный исход задуманного деяния, которое, как он полагал, принесет ему радость! Расхаживавший по классу учитель литературы настойчиво задавал им этот вопрос, требуя от того или другого мальчика оценки, размышлений, защиты. Потребности движут навязчивыми идеями. Какая потребность? Какая потребность? Это был очень хороший вопрос, решил Линли.
*  – А если Уэбберли спросит, как продвигается дело?
    – Пошлите его к черту, – ответил Линли, – но сначала скажите, что мы осведомлены об участии в этом деле Особого отдела и МИ-5.
    – С удовольствием, сэр. Как я всегда говорила: когда корабль тонет, уже не важно, сколько пробоин в носу.
*  Сидя напротив нее, он почувствовал к ней страстное влечение, какого никогда не испытывал раньше, ничего похожего на сексуальную тягу, это было глубокое влечение сердца, тяга души к родственной душе, к существу, которое и есть та самая единственная твоя половинка. Он чувствовал себя путешественником, исходившим множество дорог – для того только, чтобы вернуться к началу своего путешествия и оценить это благословенное место в полной мере.
*  – Значит, вот как оно все будет? И вы на самом деле дадите этому так бесславно закончиться, инспектор? После всего, что эти люди с вами сделали?
    – Мы всё с собой делаем сами, – ответил Линли.



Мы же и так здоровы

- Папа, почему ты сказал "спасибо"?
- Потому что мне пожелали "Будьте здоровы".
- А зачем? Мы же и так здоровы? ... А! Чтобы не было соплей.





27 сент. 2008 г.

Януш Вишневский — Повторение судьбы

Вишневский Повторение судьбы*  В Б-га верить надо, но верить Б-гу вовсе не обязательно. У Него столько дел, что Он часто забывает.
*  Неужели так в жизни заведено, что все всем причиняют зло? Неужели так обстоит всегда и всюду? И только зло, которое кто-то причиняет другому или от которого кто-то страдает, заслуживает описания? Неужели на свете нет счастливых людей? А может быть, все, что говорится или написано о счастье, просто не стоит принимать во внимание?
*  Чаще всего, когда не удается атаковать мысль, атакуют ее автора.
*  Он ... стал препираться сам с собой. Это наихудшая разновидность ссоры. В ней не отделаешься от оппонента криком, молчанием или лицемерным «тебе этого никогда не понять». В ссоре с самим собой невозможно быть правым. В ней всегда оказываешься побежденным.
*  Самое главное, что может сделать отец для своего ребенка, это быть хорошим мужем для его матери.
*  Им кажется, что они все знают. Такие всего страшнее. С ними трудно бороться. Они как масонская ложа, состоящая из лиц, имеющих дипломы как минимум двух, естественно американских или британских, культовых университетов. Из биохимиков они превратились в обычных бухгалтеров, хотя им кажется, будто они являются великими архитекторами вселенной. Что до меня, то я предпочитаю обычного бухгалтера с единственным дипломом, причем полученным при заочном обучении, а еще лучше – переквалифицировавшегося в бухгалтера учителя польского языка, закончившего какой-нибудь провинциальный педагогический институт. У них нет такого самомнения, и порой они даже слушают, что им говорят. Что из того, что кто-то учился в двух университетах? Теленок тоже может сосать двух коров, но из него все равно вырастет обыкновенный бычок.
*  Он не был счастлив, но если и не смирился с этим, то во всяком случае принимал как данность. А когда что-то принимаешь, то сперва это становится терпимым, а потом и вовсе нормальным и обычным.

*  Судьба победит нас, если мы сами не одержим победу над ней.
Луций Линей Сенека Младший. Диалоги
*  Гурали до сих пор не любят ходить к врачу. Они думают, что, если пойдут к врачу, он им вдруг объявит, например, что у них рак, а если не пойдут, то все как-нибудь обойдется.
*  Биография у Стася была именно такая, какую ему всегда хотелось иметь. Всю ее можно было бы изложить на тетрадной страничке. Биографии, на основе которых нельзя написать захватывающий рассказ, не говоря уж о романе, обычно принадлежат самым счастливым людям. Кто купит книжку с единственной наводящей скуку сюжетной линией, в которой рассказывается одно и то же: спокойная, приносящая удовлетворение работа, счастливая семья, жена, в которую главный герой влюблен уже двадцать пять лет, нормальные дети. Никаких скандалов, никаких измен, никаких любовников и любовниц, никакого секса на стороне, никакого вранья, никаких загулов...
*  То, что происходило сейчас здесь, было так трогательно. И так важно. А важные события нельзя встречать сидя.
*  Заросшая и заброшенная могила – самое сиротливое место на свете. Об этом знают и птицы, которые оставляют на ней свой помет, и сорняки, и трава, укрывающие ее с какой-то безумной, одичалой быстротой. Людям кажется, что в этой могиле лежит забытый или презираемый всеми несчастный человек, которого никто никогда не любил. И его жизнь, вероятнее всего, была подобна этой неухоженной могиле.
*  Жизнь существует для того, чтобы жить. Так говорила твоя мать. Она-то жила по-настоящему. Даже тогда, когда могла шевелить только головой и мизинцем левой руки.
*  Секеркова могла ему об этом не напоминать. Он все это знал сам, но из этого знания ничего не следовало. Чтобы проживать жизнь, надо видеть в этом какой-то смысл. Чтобы хотеть рано утром встать с постели, надо видеть в этом какую то цель. ...
*  Секеркова умела жить настоящим даже полнее, чем его мать. Невзирая на свою фанатическую религиозность, она ни на минуту не отказывалась переживать жизнь здесь и сейчас в ожидании некоего лучшего времени после смерти. Ей в этом не мешали ни приключавшиеся с ней беды и невзгоды, ни однообразие повседневности, ни болезни и немощи, которые у других отнимали всякую надежду. Секеркова, как никто другой из известных ему людей, примирилась с тем, что человек приходит в этот мир лишенный собственной воли и остается в нем всего на одну жизнь, с которой как-то приходится управляться. Даже если она и верила в вечное спасение, ...у нее определенно были сомнения в том, что в ожидании исполнения этого обещания нужно старательно умерщвлять плоть и отказываться от радостей, которые несет с собой грех.
*  Некоторые убегают от страдания в несуществующий мир, подпитываемый этанолом или сотворяемый какими-нибудь сомнительными химическими веществами, другие живут неистово, словно каждый день – последний в календаре мира, кто-то превращается в ледяную сосульку. А Марцин начал бояться. В страхе, паническом или даже постоянном, длящемся часами, страдание уходит на второй план или вообще исчезает. Главным становится не бояться.
*  Может, жаль времени на то, чтобы писать о нем, потому что оно так скоротечно? А быть может, счастье все переживают одинаково, а несчастье – каждый по-своему?
*  Секеркова сохранила восприимчивость, несмотря на, а может, напротив, именно потому, что была способна найти смысл в монотонной повторяемости, которая проистекает из желания все выдержать, перенести, чтобы иметь возможность пережить радость нескольких счастливых минут. Она умела находить их в природе, в прогулке по лугу, в глотке свежего горного воздуха. И знала, ... что жизнь состоит из редких мгновений высочайшей значимости и бесконечного числа промежутков между этими мгновениями. А поскольку тени этих мгновений непрестанно реют вокруг нас во время промежутков, ради них стоит жить.
*  ... Прекрасно зная, что человеческое существование – это прежде всего история уныния и сомнения, ... она оберегала от этого знания других. Преданная и самозабвенно любящая Бога, но без малейших колебаний грозящая Ему палкой, если, по ее мнению, Он подвергал людей чрезмерным испытаниям, она жила в убеждении, что жизнь несправедлива, но также знала, что это вовсе не значит, что она невыносима. И помогала многим людям пережить время самой тяжкой несправедливости. Она глубоко верила, что даже если утешение дарует небо, то помощи нужно ждать от людей. И она помогала.
*  Я осталась одна со своей болью, со своим чувством вины и с сестрой, которая была способна только плакать, молиться и каждый день просить у меня прощения... Очень долго я не могла ей простить только одного – что после всего этого она еще способна молиться и не возненавидела Бога. Долго, очень долго мне казалось, что мир, в котором я живу, – это ад какой-то другой планеты и самая страшная кара в нем постигла меня: у меня отняли способность плакать.
*  Вы знаете, что это такое, когда больше не можешь плакать? Психологи утверждают, что в нас встроен некий природный таймер переживания горя. У одних он настроен на пять лет, у других – на пятьдесят. Но хуже всего, что его можно пережить. После самой страшной утраты человек должен исчезнуть, умереть. Это его право. Бог, очевидно, считает иначе. И за это тоже я возненавидела Его.
*  Тот, кто сказал, что время лечит все раны, солгал. И уж совершенно точно он не родил ребенка, который потом умер. Он никогда не натыкался на его игрушки, разбросанные по дому, как будто через минуту ребенок, весело смеясь, снова станет ими играть. Время помогает только научиться перенести удар, а потом жить с этими ранами. Но все равно каждое утро, стоит открыть глаза, ощущаешь потерю. От этого можно убегать, но невозможно убежать.
*  Каждый перевод – это результат не только знаний и опыта переводчика. Это также результат его (или ее) настроения, результат влияния музыки, которую переводчик слушает, работая над текстом. На перевод влияет даже марка вина, которое он пьет при этом.
*  Он заметил, ... что она умеет описывать себя, не написав ничего, что выдвигало бы ее личность на первый план. Когда знаешь, какие книги читает человек, кто для него авторитет, что более всего удивляет его в родителях, как он проводит свободное время, какую слушает музыку, какие стихи знает на память, что его возмущает, что трогает, о чем он мечтает, этого оказывается вполне достаточно.
*  Деревня у меня ассоциируется с покоем и приятием жизни: если невозможно иметь больше, следует удовлетвориться тем, что есть. И для меня это прекрасно и необычно. Согласие с собой, несущее спокойствие.
*  Счастье – это полная горсть воды. Я знаю, как быстро оно утекает сквозь пальцы и как трудно его удержать.
*  Люди не хотят общаться в Интернете с обыкновенными, заурядными собеседниками. Им вполне достаточно соседей по дому, с которыми они встречаются в лифте и у мусорных баков, или коллег по работе, уже сто раз успевших рассказать о своем дачном участке. В Интернете каждый хочет найти кого-то красивого, обворожительного, парадоксального, не похожего на других, незаурядного человека. То есть такого же, как он сам. А если при этом он еще чувствует себя одиноким, то идет на такую встречу в Интернете, как на свидание с членом элитарного клуба или общества красивых людей. Люди забывают, что чаще всего это свидание «втемную» и возможно – если не повезет – с толстой наштукатуренной соседкой с первого этажа или с лысоватым сотрудником транспортного отдела, который вечно ковыряет в носу. Элитарный клуб красивых людей может оказаться клубом небритых, немытых, воняющих потом, любящих приврать поэтов в грязных, растянутых свитерах, нечищеных башмаках и с траурной каймой под остатками обгрызенных ногтей.
*  Поэтому слепой во время разговора находится в гораздо лучшем положении. В его распоряжении имеются два дополнительных чувства – слух и обоняние, а у незрячих они, как правило, обострены.
*  Слушая человека, очень часто можно по манере говорить, по тону или по мелодике голоса оценить его искренность. Распознать спесивость, пренебрежение, наглость, удивление, смущение, но также и неуверенность, скромность или робость. На экране же компьютера есть только буквы, слагающиеся в слова, и слова, составляющие предложения. Нет вздохов, шепота, волнения, заикания, внезапных пауз либо молчания, ускорения или замедления речи. Нет потока слов на одном дыхании, проглоченных концовок на вдохе или задержке дыхания после вопросительного знака. Отсутствует также запах интенсивно выделяющегося пота, сопутствующего страху перед разоблачением. Точно так же невозможно почувствовать запах духов. Глухой и не дающий тактильных ощущений Интернет способствует фантазиям, но способствует также и вранью.
*  Быть может, то была его самая большая ошибка в отношениях с Мартой. Наверное, он слишком подробно все мысленно срежиссировал, не оставив места для спонтанности, для отступлений от своего сценария. Может быть, вместо того чтобы постепенно, шажок за шажком узнавать ее и выстраивать их отношения, ему нужно было в какой-то момент предпочесть секс, который резко сокращает путь и позволяет сразу осуществить близость?
*  Любя недоступную женщину, он выстроил иллюзию, что она единственная, исключительная и таких больше нет. И оттого что она осталась для него недоступной, она могла навсегда остаться для него идеалом.
*  У Адама всегда были проблемы с выражением чувств. Даже мать знала, как трудно его наказать. Наказание имеет смысл только тогда, когда оно хоть в малой степени чувствительно для наказываемого. Также и награда имеет смысл, только если она доставляет радость, является отличием, поводом для гордости. Адама трудно было наградить, а еще труднее наказать.
*  Он никогда не скрывал, что является атеистом. При этом о Боге он знал все. Он считал, что если не веришь в нечто, «доводящее до коллективных галлюцинаций» целые цивилизации, прежде всего надо это нечто основательно изучить, чтобы иметь возможность противопоставить вере знание. Надо знать ответы на такие банальные вопросы, как, например, для чего при молитве складывают руки, но также и то, чем обосновывается теология «пресуществленной жизни».
*  Так начался их разговор о Боге и религии.
*  С Блажеем очень трудно разговаривать о таких вещах. Главным образом из-за его обостренного нежелания покоряться авторитетам. Ему казалось, что честность требует, чтобы сомнение и покорность делить поровну между всеми и вся. И покоряться, только когда альтернативы нет.
*  – Ты веришь, что Бог может быть справедливым, милосердным и бесконечно мудрым, но в то же время незримым, недоступным и безмолвным, как утес? Веришь и не видишь в этом изначального противоречия? Но даже если, по непонятным мне причинам, так оно и есть, то не считаешь ли ты, что всякому Богу была бы отвратительна мысль, что Он является идолом? Что ставят Его изваяния, строят храмы, которые своей доведенной до границ китча роскошью свидетельствуют о гордыне, что пред Ним падают ниц, целуют образа, приносят кровавые жертвы и, как свидетельство любви к Нему, в экстатическом помешательстве пробивают ладони гвоздями. Не считаешь ли ты абсурдным нашу убежденность, что всемогущему и бесконечно совершенному, безгранично доброму Богу присуща одна из самых постыдных людских слабостей, какой является тщеславие и ненасытная жажда аплодисментов? Я не могу поверить в такого Бога... Многие не верят в Бога, потому что для них это слишком обременительно. Я же не верю, потому что это слишком удобно.
*  ... Да, значение имеют также его коллеги, которые никогда не работали столько, сколько он, и уже в пять вечера, а то и раньше приходят домой, но их значение иллюзорно. Значат они не больше, чем дикторы, объявляющие прогноз погоды в вечерних телевизионных новостях. К ним серьезно не относятся. Во-первых, потому что какая-то погода все равно будет, а во-вторых, ежели утром она не согласуется с прогнозом, то это вызывает, самое большее, насмешливое раздражение.
*  Католик благодаря вере никогда не бывает в Рождество один, потому что в этот вечер обязательно встречает своего Бога. А вот одинокий атеист в этот вечер чувствует себя как астронавт в космосе, у которого оборвался трос, соединяющий его с космической станцией. От такого одиночества спирает дыхание, оно пугает, парализует. В Рождество он начинает сомневаться: а может быть, стоит поверить в Бога? Даже если Его нет.
*  Он вечно в чем-то оправдывался перед ней, а она воспринимала это как признание вины. Она не слушала его. Пока он говорил, она подготавливала ответы, в которых не было никаких аргументов, одни претензии. Трудно переубедить человека, который свято убежден, что хлопчатобумажные розовые трусы лучше всего сохнут на батарее с большим числом секций, установленной перпендикулярно экватору. От такой аргументации можно только бежать, но убежать не удается. От такой аргументации обычно убегают по кругу и всегда возвращаются в исходную точку.
*  Чувство, что тебя слушают – внимательно, не пропуская ни единого слова, – не менее важно, чем нежность. А может, и важнее.
*  Может, это смешно и безвкусно, но если бы его спросили, что для него самое эротичное, он ответил бы: обнаженная женщина, читающая вслух книгу, которую он ей подарил.
*  Источником прелести новых знакомств является не столько то, что прежние наскучили, и не радость перемен, сколько досада, оттого что те, кто нас слишком хорошо знает, перестали нами восторгаться и замечать наши достоинства. И человек поддается искушению надеждой, что встретит больше восторгов и внимания у тех, кто мало знает его.
*  Если мужчиной перестает восхищаться женщина, с которой он засыпает и хочет каждое утро просыпаться, то он чувствует себя брошенным. Ничего не значащим. Задвинутой в самый конец списка несущественной тварью, которое только путается под ногами вечерами в кухне.
*  Лучше быть уверенным в себе, заблуждаясь, чем сомневаться, будучи правым.
*  Когда человек поднимается на вершину, то внезапно, уже взойдя на нее, видит, что его окружают другие вершины, которые куда выше. Снизу их вообще не видать, или же они нечетко вырисовываются. А там, наверху, они явственно видны и тревожат своей высотой. Уже самим своим существованием они отнимают радость от того, что ты поднялся на эту, свою вершину. И, стоя на покоренной вершине, вместо того чтобы ощутить радость победы, чувствуешь тоску по тем, высоким.
*  Для него отсутствие чего-то, чего безумно хочется, является неотъемлемым элементом счастья.
*  У Марцина в голове не умещалось, что может быть что-то важнее, чем семья. Он просто не представлял, что может иметь большее значение и какую большую награду в жизни может найти человек, чем встреча с женщиной, которую он избрал, которая его избрала и родила ему ребенка. Если бы когда-нибудь такое случилось с ним, то он хотел бы иметь значение лишь для нее. Ибо только такое значение является истинным и необходимым.
*  Никто не станет спрашивать у другого, как дела, если рушится его мир.
*  Им кажется, что они все знают. Такие всего страшнее. С ними трудно бороться. Они как масонская ложа, состоящая из лиц, имеющих дипломы как минимум двух, естественно американских или британских, культовых университетов. Из биохимиков они превратились в обычных бухгалтеров, хотя им кажется, будто они являются великими архитекторами вселенной. Что до меня, то я предпочитаю обычного бухгалтера с единственным дипломом, причем полученным при заочном обучении, а еще лучше – переквалифицировавшегося в бухгалтера учителя польского языка, закончившего какой-нибудь провинциальный педагогический институт. У них нет такого самомнения, и порой они даже слушают, что им говорят. Что из того, что кто-то учился в двух университетах? Теленок тоже может сосать двух коров, но из него все равно вырастет обыкновенный бычок.
*  – То, что делаем мы, для них чересчур ново и чересчур революционно. Это немножко напоминает Моцарта.
*  – Моцарта? Почему именно Моцарта?
*  – Помнишь сцену в «Амадеусе», когда Сальери в приступе зависти и ревности публично обвиняет Моцарта в том, что в его последнем сочинении «слишком много нот»?
*  Мне всегда казалось, что чем человек менее интеллигентен, тем больше он убежден в абсурдности того, что ему непонятно. Мир со времен Моцарта не изменился. Люди такие же нелепые: больше ценят свое мнение, чем реальность. И точно так же, как когда-то, забывают, что прогресс осуществляется исключительно благодаря реализации того, что сперва кажется невозможным.
*  Собственная смерть, если вообще о ней думаешь, воспринимается с величайшим почтением. Как нечто уникальное и исключительное. Точно так же, как уникальным и исключительным для каждого является его жизнь. Человек убежден, что его смерть станет концом света. И не верит, что это будет конец только и исключительно его света. На следующий день снова выйдут газеты, снова опоздают поезда, снова будут пробки на улицах, а в пекарне на углу люди будут покупать свежие булочки. Как ни в чем не бывало...
*  Жизнь только для себя по определению лишена цели, ради которой стоит вставать по утрам.
*  В течение последних двадцати четырех часов он встретился с двумя людьми, которые смогли потрясти и подавить других своими достижениями. Рядом с ними человек сразу же замечал свою малость, испытывал гнетущее и обидное чувство потерянного времени.
*  Политики для него были людьми, которые в результате житейских поражений, когда уже ничего другого не оставалось, принялись за деньги обманывать людей.
*  Политик... Наморщенный лоб вызывает доверие. Даже если он говорит всего-навсего о погоде.
*  Чувство, что я могу что-то сделать, для меня важнее, чем сам акт.
*  Возможно, это глупо, но, когда я счастлива, я бегу от людей. Не хочу ни с кем делиться. Даже делиться воздухом, которым дышу в эти мгновения. Хочу переживать счастливые минуты в одиночестве. Сама с собой.
*  ... Впервые они писали о прикосновении. Еще несмело и вскользь. В точности так же, как стараются прикоснуться при первом свидании: случайная встреча рук, одновременно протянутых за билетом в кассе кино, прикосновение к губам под предлогом смахивания крошки пирожного после кафе, случайное объятие в автобусе, который слишком резко затормозил перед перекрестком на красный свет, внезапное прикосновение губами к волосам в переполненном трамвае. Только у них не было ни автобуса, ни трамвая, ни кино. Им приходилось описывать свои прикосновения словами.
*  Можно ли по кому-то скучать и радоваться этому?
*  Книги заменяли маме мир, который она не повидала, но по которому порой тосковала. У нее ни к кому не было претензий за то, что знает этот мир только по книжкам. Она не считала, что чем-то пожертвовала, живя в Бичицах. Так жила ее мать и мать ее матери. Далекий мир был для других, и она смирилась с этой мыслью. Впрочем, далекий мир представлялся ей не только прекрасным и таинственным, но также грозным и опасным.
*  «Если бы гураль не пил, от него воняло бы», – говаривала Секеркова. Даже ксендз Тишнер писал, что «если бы гурали не пили, они поубивали бы друг друга». Так что гураль вынужден пить.
*  Это была их семейная традиция. Они всегда надевали новую обувь, когда в их жизни должно было произойти что-то важное. «Можно быть в штопаных носках, но, отправляясь в дальнюю дорогу, нужно надевать новые башмаки», – вспомнились ему слова мамы.
(Читай также Одиночество в сети)

24 сент. 2008 г.

Robert X. Cringely — Door Number Three

And the Geeks Shall Inherit the Earth

I'll begin this third and (I promise) last column on IT management with a confession: I have been fired from every job I have ever held. ... Most of the times I have been fired it's because I've been judged to be unmanageable, which is to say I won't shut up. The ultimate reason given is usually something minor. ...

    You know us. We are useful but sometimes a pain in the ass. We have opinions and speak our minds and don't suffer fools at all. We stand up to authority from time to time. Sometimes we're wrong. We get fired a lot and hired a lot, too, because we are generally useful, though dangerous.


    We serve the company but often don't feel part of it. Certainly the value structures and lines of authority that function perfectly well for most of the rest of the company don't work at all well for IT. We're vital but at the same time, well, so different...

    Remember Door Number Three from Let's Make a Deal? It could reveal a sports car or a donkey, but whatever was behind Door Number Three was unlike anything you could imagine.
    We need a Door Number Three for IT professionals.

    I have a friend of 20 years who is in a key technical role at a very large company. He's too vital to the company to risk losing but too geeky to fit in. He's on the craft (non-management) salary scale, but way higher than he ought to be for having no direct responsibility. All he does, in fact, is from time to time save his company from ruin. And even more rarely, he saves all the rest of us from ruin, too, in ways I am not at liberty to explain. How do you manage such a guy? Where he works they have him report to the CEO. The Big Guy has 5-6 direct reports and one of them -- my friend -- doesn't manage anyone or anything.

    THAT'S Door Number Three.

    We're in an important transition period not just for IT, but also for business in general. ... The old ways of doing things are changing and ought to. And in this way IT is leading -- or ought to lead -- the way. ...

    We're in a mess. The world is screwed up and some of that can be traced to the improper use of IT as a financial weapon. But the people of IT actually present many of the answers we need, because they are living much deeper in technology than other parts of the company or of our society.

    Think about it. There has nearly always been a class of eggheads showing us a path toward new business models, whether it was Edison and Firestone, Hewlett and Packard, Noyce and Moore, Gates and Allen, or Brin and Page. It takes in each case a generation to happen, but ultimately we all (and I mean ALL -- everyone in the total organization) come to look like the geeks of the generation before. ...

    ... the world changed from HTML to Javascript/SOAP/Ajax (or from financial regulation is bad to financial regulation will save us).

    At the heart of this is a concept completely foreign to traditional business -- Open Source. What the open source community has demonstrated is the superiority of a strategy that emphasizes early proof of concept, early release, and frequent releases with features added as needed -- probably totaling 20 percent of the features identified in a needs assessment.

    Last week's column was a utopian vision that simply requires all the old managers to be reprogrammed or accept a bullet in the head. But it is not at all utopian if applied solely (or initially) to IT, where this stuff actually works pretty well.

    IT people are most of the time building fortresses or feeling unappreciated -- often both at the same time. ...


22 сент. 2008 г.

Леонид Андреев — Иуда Искариот

Андреев Иуда Искариот*  Разве не умнее: жить, хваля жизнь, нежели ругать ее — и все же жить?
*  Даже самая незначительная доля власти легко кружит неразвитые головы.
*  Где жертва, там и палач, и предатели там! Жертва — это страдания для одного и позор для всех.
*  Кто любит, тот не спрашивает, что делать! Он идет и делает все. Он плачет, он кусается, он душит врага и кости ломает у него! Кто любит!
*  Тому страшно, кто греха еще не совершал. А кто уже совершил его, — чего бояться тому?
*  — Разве благочестивые люди умеют отличить фальшивое от настоящего? Это умеют только мошенники.
*  — Ты не прав, Иуда. Я вижу очень дурные сны. Как ты думаешь: за свои сны также должен отвечать человек?
    — А разве сны видит кто-нибудь другой, а не он сам?
*  — Но если мы захотим взять его, не вступятся ли они? Не поднимут ли они восстания?
    Иуда засмеялся продолжительно и зло:
    — Они? Эти трусливые собаки, которые бегут, как только человек наклоняется за камнем. Они!
    — Разве они такие дурные?
    — А разве дурные бегают от хороших, а не хорошие от дурных? Хе! Они хорошие, и поэтому побегут. Они хорошие, и поэтому они спрячутся. Они хорошие, и поэтому они явятся только тогда, когда Иисуса надо будет класть в гроб. И они положат его сами, а ты только казни!
    — Но ведь они же любят его? Ты сам сказал.
    — Своего учителя они всегда любят, но больше мертвым, чем живым. Когда учитель жив, он может спросить у них урок, и тогда им будет плохо. А когда учитель умирает, они сами становятся учителями, и плохо делается уже другим!
*  — Разве это люди? — горько жаловался Иуда на учеников, доверчиво устремляя на Марию свой слепой и неподвижный глаз.— Это же не люди! У них нет крови в жилах даже на обол!
    — Но ведь ты же всегда говорил дурно о людях,— возражала Мария.
    — Разве я когда-нибудь говорил о людях дурно? — удивлялся Иуда. — Ну да, я говорил о них дурно, но разве не могли бы они быть немного лучше?
*  — Так, так, Мария. А как ты думаешь, тридцать серебреников — это большие деньги? Или нет, небольшие?
    — Я думаю, что небольшие.
    — Конечно, конечно. А сколько ты получала, когда была блудницей? Пять серебреников или десять? Ты была дорогая?
    — Какой ты недобрый. Иуда! Я хочу забыть об этом, а ты вспоминаешь.
    — Нет, Мария, этого забывать не надо. Зачем? Пусть другие забывают, что ты была блудницей, а ты помни. Это другим надо поскорее забыть, а тебе не надо. Зачем?
    — Ведь это грех.
    — Тому страшно, кто греха еще не совершал. А кто уже совершил его, — чего бояться тому? Разве мертвый боится смерти, а не живой? А мертвый смеется над живым и над страхом его.
*  Что он — безумен или издевается, этот предатель? Но он серьезен, и лицо его строго, и в безумной торопливости не бегают его глаза, как прежде. Вот останавливается он и с холодным вниманием осматривает новую, маленькую землю. Маленькая она стала, и всю ее он чувствует под своими ногами, смотрит на маленькие горы, тихо краснеющие в последних лучах солнца, и горы чувствует под своими ногами, смотрит на небо, широко открывшее свой синий рот, смотрит на кругленькое солнце, безуспешно старающееся обжечь и ослепить, — и небо и солнце чувствует под своими ногами. Беспредельно и радостно одинокий, он гордо ощутил бессилие всех сил, действующих в мире, и все их бросил в пропасть.
    И дальше идет он спокойными и властными шагами. И не идет время ни спереди, ни сзади, покорное, вместе с ним движется оно всею своей незримою громадой.
    Свершилось.
*  — Радуйтесь, глаза Иуды из Кариота! Холодных убийц вы видели сейчас — и вот уже трусливые предатели пред вами! Где Иисус? Я вас спрашиваю: где Иисус?
    Было что-то властное вхриплом голосе Искариота, и покорно ответил Фома:
    — Ты же сам знаешь, Иуда, что учителя нашего вчера вечером распяли.
    — Как же вы позволили это? Где же была ваша любовь? Ты, любимый ученик, ты — камень, где были вы, когда на дереве распинали вашего друга?
    — Что же могли мы сделать, посуди сам,— развел руками Фома.
    — Ты это спрашиваешь, Фома? Так, так! — склонил голову набок Иуда из Кариота и вдруг гневно обрушился: — Кто любит, тот не спрашивает, что делать! Он идет и делает все. Он плачет, он кусается, он душит врага и кости ломает у него! Кто любит! Когда твой сын утопает, разве ты идешь в город и спрашиваешь прохожих: "Что мне делать? Мой сын утопает!" — а не бросаешься сам в воду и не тонешь рядом с сыном. Кто любит!
*  — Кто не повинуется ему, тот идет в геенну огненную.
    — Отчего же ты не пошел? Отчего ты не пошел, Петр? Геенна огненная — что такое геенна? Ну и пусть бы ты пошел — зачем тебе душа, если ты не смеешь бросить ее в огонь, когда захочешь!
*  — Молчи! — крикнул Иоанн, поднимаясь.— Он сам хотел этой жертвы. И жертва его прекрасна!
    — Разве есть прекрасная жертва, что ты говоришь, любимый ученик? Где жертва, там и палач, и предатели там! Жертва — это страдания для одного и позор для всех.
*  — Он весь грех людей взял на себя. Его жертва прекрасна! — настаивал Иоанн.
    — Нет, вы на себя взяли весь грех. Любимый ученик! Разве не от тебя начнется род предателей, порода малодушных и лжецов? Слепцы, что сделали вы с землею? Вы погубить ее захотели, вы скоро будете целовать крест, на котором вы распяли Иисуса!
*  — Иуда, не оскорбляй! — прорычал Петр, багровея. — Как могли бы мы убить всех врагов его? Их так много!
    — Но разве он запретил вам и умирать? Почему же вы живы, когда он мертв? Почему ваши ноги ходят, ваш язык болтает дрянное, ваши глаза моргают, когда он мертв, недвижим, безгласен? Как смеют быть красными твои щеки, Иоанн, когда его бледны? Как смеешь ты кричать, Петр, когда он молчит? Что делать, спрашиваете вы Иуду? И отвечает вам Иуда, прекрасный, смелый Иуда из Кариота: умереть. Вы должны были пасть на дороге, за мечи, за руки хватать солдат. Утопить их в море своей крови — умереть, умереть! Пусть бы сам Отец его закричал от ужаса, когда все вы вошли бы туда!
*  — Что это? Вы ели? Быть может, вы спали также?
    — Я спал, — кротко опустив голову, ответил Петр, уже чувствуя в Иуде кого-то, кто может приказывать. — Спал и ел.
    Фома решительно и твердо сказал:
    — Это все неверно, Иуда. Подумай: если бы все умерли, то кто бы рассказал об Иисусе? Кто бы понес людям его учение, если бы умерли все: и Петр, и Иоанн, и я?
    — А что такое сама правда в устах предателей? Разве не ложью становится она? Фома, Фома, разве ты не понимаешь, что только сторож ты теперь у гроба мертвой правды. Засыпает сторож, и приходит вор, и уносит правду с собою, — скажи, где правда?

Искренний смех

*  Искренний чистый и приятный смех, даже только веселая, но искренняя улыбка составляют одно из украшений жизни, быть может, даже наивысшую ценность ее.
*  Что такое смех без искренности? — это гримаса, это только маска смеха, кощунственная в своем наглом стремлении подделать жизнь и самое правду. Не знаю, как отнесетесь вы, но меня оскорбляет череп с его традиционной, костяной усмешкой — ведь это же ложь, он не смеется, ему вовсе не над чем смеяться, не таково его положение.
    Даже неискренние слезы как-то допустимее, нежели неискренний смех (обращали ли вы внимание, что самая плохая актриса на сцене плачет очень недурно, а для хорошего смеха на той же сцене нужен уже исключительный талант?). А как могу я искренно смеяться, если меня заранее предупреждают: вот это анекдот — смейтесь! Вот это юмористический журнал — хохочите на весь гривенник! Я улыбаюсь, так как знаю приличия; иногда, если этого требуют настойчиво, произношу: ха-ха-ха, и даже гляжу на незнакомого соседа, как бы и его привлекая к общему веселью, но в глазах моих притворство, а в душе скорбь.
    Если бы они, желающие насмешить, еще умели как-нибудь скрывать свои намерения. Но нет: как придворные шуты добрых старых времен, они издали предупреждают о прибытии своими погремушками, и я уже заранее улыбаюсь — а что значит заранее улыбаться? Это то же, что и заранее умереть или сойти заранее с ума — как же это возможно!
*  ...еще одна оговорка: я умышленно избегаю многословия, так как в таких случаях одно лишнее, даже неудачное слово может только ослабить впечатление глубоко-комического и придать всему рассказу характер все той же неприятной нарочитости.
    Нет, дело было очень просто.
    Моя бабушка, идя по садовой дорожке, наткнулась на протянутую веревку и упала носом прямо в песок. И дело в том, что веревку протянул я сам!
    Да. Мало смеха в жизни, и так редко встречается случай искренно посмеяться!

Стена

*  ...умирая каждую секунду, мы были бессмертны, как боги.

~Изречения~

*  Люди не понимают, что не всегда поцелуй есть поцелуй, а очень часто суковатая палка...
*  Из всего удивительного, непостижимого, чем богата жизнь, самое увлекательное и непостижимое — это человеческая мысль.
*  Настоящую любовь можно узнать по тому, насколько от нее человек становится лучше, и еще по тому, насколько от нее в душе светлеет.
*  Счастье обширно и многогранно; лишенный возможности быть счастливым в одном, найдет свое счастье в другом.
*  Разве не умнее: жить, хваля жизнь, нежели ругать ее — и все же жить?
*  Даже самая незначительная доля власти легко кружит неразвитые головы.
*  Ложь перед самим собою — это наиболее распространенная и самая низкая форма порабощения человека жизнью.
*  У высоко летающих птиц не только крылья большие, но и клювы поувесистей.

21 сент. 2008 г.

Хольм ван Зайчик — Дело судьи Ди


Зайчик судья Ди*  Карп должен жить в пруду, ибо именно там карп на своем месте, гармонично сливается с придонной тиной, и нечего ему, карпу, делать в быстрых водах горной речки. Возомнивший себя форелью карп не имеет шансов исполнить свое природное предназначение.
*  Надобно делать то, что умеешь, и быть на своем месте, в этом и состоит естественность, порождающая гармонию.
*  Очень сообразное сочетание: собственное достоинство и уважение к другим. Одного без другого не бывает.
*  О большем он и не мечтал. И о будущем — не задумывался. Ибо как знать — куда кинет жизнь, как повернется прихотливыми путями неумолимой кармы и кто мы такие, чтобы требовать от жизни большего, чем она в своей щедрости и так дает нам?..
*  В жизни Бага было не так много вещей, которые он, по его собственному убеждению, умел делать хорошо, и самым важным своим качеством Баг полагал врожденное умение правильно и трезво оценить себя, свои способности и таланты. Как Лао-цзы призывал жить в гармонии с окружающим миром, так и Баг считал, что человек должен занимать свое естественное место, не зарясь на большее, Небом ему не отпущенное, и не обольщаясь тем, что способен к тому, к чему, быть может, способностей в достатке не имеет.
*  “Поднимающийся на рассвете угоден духам предков и имеет больше времени служить родителям”, — писал в двадцать второй главе “Бесед и суждений” Конфуций.
*  Господь милостив, праздников много в Ордуси, а всей работы не переделаешь и всех денег не заработаешь, главное – чтобы жизнь в охотку шла.
*  — То-то и оно, дочка! Богдан Рухович — человек ответственный. В Цветущей Средине еще когда было учреждено, чтобы между предметом или событием, объективно существующим, и его отображением информационным — на бамбуковой ли дощечке, на бумажном ли листу, на диске ли жестком — было полное и предельно возможное соответствие...: что на самом деле случалось, то все записано во всех подлинных подробностях, а чего не было — про то и сказу нет...
    — Да я же не спорю, — с готовностью сдалась верная Фирузе. — Только жалко мне его очень.
    — Ты не жалей, ты гордись им, — посоветовал Раби Нилыч.
    Фирузе вздохнула:
    — Одно другому не мешает... Мне порой кажется, что для жены это вообще одно и то же. Если мужем гордиться не из-за чего — так и жалеть его причины не найдешь...
*  — Это дуцзи всяких можно жалеть, а не мужчину, с которым... ну... — Она покраснела.
    — А вот скажи-ка нам, дочка, кто такие есть дуцзи?
    Рива чуть нахмурила лоб.
    — Слепые, без рук или без ног, умственно расслабленные... — без особой уверенности перечислила она.
    — А мужчина, когда своим делом сильно увлечен, на все остальное обязательно умственно расслаблен, — сказала Фирузе. — Поверь моему слову, Ривонька.
*  На такой пост с нечистой совестью идти — перед Богом грех, перед людьми срам, а перед собой — страх. Работать не сможешь в полную силу. Уверенность потеряешь от угрызений.
*  Богдан не удержался, заглянул на страницу. “При повышенной же пересеченности пустынной местности проходимость данной модификации экскаваторов „А-377” и „А-377/2” начинает уступать моделям, разработанным...” Богдан отвел взгляд. Увлекательное чтение, вероятно, — но не для всех.
*  — Дела человеческие я всегда почитал важнее слов.
    — Ну... да. Ведь сказано: “Благородный муж слушает ушами, но видит сердцем”.
*  — Вообще говоря, каждому человеку нормальной кажется лишь его собственная логика, а любая чужая, будь это даже самый близкий человек, — подчас повергает в изумление. Чтобы смягчить это свойство человеческой натуры, и существуют сообразные ритуалы.
*  Богдан буквально всей кожей ощущал, как бегут минуты, как воздухолет, верно, уже готовится к снижению и вот-вот с шумом выпадут из его чрева громадные, в два человечьих роста, колеса, — но долг вежливости, но соблюдение сообразных церемоний... это превыше всего. Ведь недаром великий Конфуций сказал: “Что бы ни творилось в Поднебесной, благородный муж ничем не дорожит и ничем не пренебрегает, он лишь следует тому, что справедливо”.
*  — К этому всему лучше не приближаться — может оказаться крайне вредно для здоровья. Но... я человек азартный, меня всегда интересовало то, что вредно для здоровья. Я разобраться хочу...
    — М-да, — только и смог после долгой паузы выговорить Богдан. — Еще Учитель сказал: “Бывает, пробьется росток, но так и не зацветет. Бывает, зацветет, но так и не даст плодов”...
    — Хорошо вам тут живется, — хохотнул Дэдлиб. — На все вопросы уже есть ответ.
    — Это не ответ, — покачал головой Богдан. — Это совет, как отнестись к ответу, когда он будет найден.
    — Да ну? Не очень понятно, что это значит практически, но все равно красиво...
*  — Я тут опять в качестве частного лица, приехал в последний момент как бы на праздник. Турист.
    Богдан улыбнулся:
    — Опять-таки еще Учитель сказал: даже самую большую армию можно лишить полководца, но даже самого обычного человека нельзя лишить его собственных устремлений...
*  Обычаи, обычаи... Как сложна жизнь того, кто не хочет быть один — и в то же время не имеет никакой склонности заставлять всех кругом становиться такими же, как он!
*  — Сказано в суре “Хиджра”, аяте сорок шестом и сорок седьмом: “Входите туда в мире, доверчиво! Мы отнимем ту ненависть, какая была в сердцах их, там никакое страдание не коснется их, и они никогда не будут оттуда выведены”.
    — Читал Коран, но таких слов не помню... О чем это? Пророк сказал это о мужьях и женах?
    — Пророк сказал это о рае.
    — Тогда при чем...
    — С тобой я в раю, — просто ответила Фирузе. — Даже огорчения и трудности, без которых нет жизни на земле, какие-то... райские, когда ты рядом. Они имеют смысл. Тебя не будет — смысла не будет. Вот все, что я знаю про нас.
*  Известно: у живых и мертвых — разные пути. Когда человек покидает мир живых, его духовная сущность разделяется на две части, и одна остается рядом с бренными останками, а вторая устремляется в мир горний, пред очи неумолимого судьи Яньло-вана, а уж тот, взвесив на весах беспристрастности все ее жизненные дела — дурные и добрые — и выслушав всех вызванных по ее делу свидетелей, выносит свой неумолимый приговор о будущем рождении и его сроках. Загробное воздаяние — неотвратимо. Это вам не мир живых, где ловкого человеконарушителя могут ловить нескончаемо долгое время, а если ему повезет, так и вообще, возможно, никогда не поймают.
Человеческие законы устанавливаются людьми и людьми же исполняются, а законы иного мира — существуют извечно, и никому не скрыться от сурового судилища, никому не уйти от справедливого возмездия. И если при этой жизни ты не задумывался о главном, если причинял зло, если чинил вред жизни чужой, а то и посягал на нее, возомнив себя вершителем судеб, имеющим право определять, кому жить, а кому умирать, — то не жди снисхождения: века могут пройти, прежде чем в жестоких муках ты обретешь искупление и последующее перерождение в каком-нибудь склизкого и бездумного червяка, копошащегося в Будда знает какой гадости и находящего в таком времяпровождении истинное наслаждение. Души, тобою загубленные, будут взывать к возмездию до тех пор, пока не пробьет твой час, пока быкоголовые посланцы не встретят тебя у врат твоего жилища и не повлекут тебя на встречу с неизбежным.
*  Сколько можно бегать от себя самого?! Все равно не убежишь. Будь что будет. Что должно быть. Ибо — карма.
*  — Неужели мы так не уверены в своем, чтобы бояться чужого? Ведь верно, еч Баг?
    Баг кивнул. Конечно, верно. Совершенно правильно. Любой в своем праве — что ему выбрать. Каждый может жить по своей сообразности. Если при том не причиняет вреда другим, живущим рядом. Человек свободен... в рамках своего свободного выбора. Кому — утка по-ханбалыкски, а кому — большие прутняки.
*  Люди не прощают, когда государство лишает их того, что они любят.
*  Сказано в суре “Пчелы”, аяте шестьдесят третьем: “Если бы Аллах захотел наказать людей за их нечестие, то на земле не осталось бы ни единого живого существа”. Поэтому не станем держать обид на друзей, когда нам кажется, что они поступают неправильно, ибо и мы сами, когда будем поступать так, как считаем нужным, совсем не обязательно встретим полное понимание у друзей.
*  — В суре “Соумышленники”, аяте сорок седьмом сказано: “Не поддавайся неверным и лицемерам, но и не делай оскорбительного для них; положись на Аллаха — Аллах достаточен для того, чтобы на него положиться”.
*  Все было хорошо. И значит — так и надо.
*  — В двадцать второй главе “Лунь юя” сказано так. Однажды My Да и Мэн Да пришли к Учителю, и My Да спросил: “Люди из царства Чу говорят, государство только и знает, что принуждает людей делать то, чего они не хотят, и потому оно враг всякому человеку. Так ли это?” Учитель ответил: “Враг ли тело тем органам, которые в нем размещаются? Бывает, телу нужно бежать, и тогда легкие задыхаются, но враг ли тело легким? Бывает, телу нужно трудиться, и тогда сердце бьется до изнурения — но враг ли тело сердцу? Бывает, телу нужно защищаться,
и тогда кулаки болят и кровоточат, но враг ли тело кулакам?” — “Тогда, стало быть, органы, которые плохо слушаются тела, — его враги?” — спросил Мэн Да. Учитель ответил: “Бывает, какой-то орган болеет так, что болеет все тело. Бывает, какой-то орган умирает, и вслед за ним умирает все тело. Однако ж и тогда — повернется ли у тебя язык назвать страдающий орган врагом?” — “Но, Учитель, — сказал My Да, — тогда что такое “нужно”? Кто определяет, когда нужно бежать, когда трудиться и когда — защищаться?” И Учитель ответил: “Жизнь. Счастлив тот, кто не умер и способен следовать ее велениям”.
*  — Сказано в суре “Свет”, — подал голос бек Кормибарсов, от Фирузе уже знавший историю недолгого увлечения честного ланчжуна, — в аяте двадцать седьмом и двадцать восьмом: “Верующие! Не входите в чьи-либо домы, кроме своих домов, не испросивши на то позволения, и приветствуйте жителей их желанием мира, за это вам хорошо будет. Если там никого не встретите, то не входите, покуда не будет вам позволено; если вам скажут: воротитесь, то воротитесь”. Пророк заповедал это и для людей, и для государств, и для отношений мужчин с женщинами. Для всего.
*  — Мы имеем лишь две силы, которые способны подвигнуть человека делать то, что порою так необходимо и так не хочется: поступаться собой ради ближних и дальних своих. Это стремление иметь чистую совесть и стремление избежать наказания. Если люди перестают понимать, что такое чистая совесть, если перестают ощущать увеличение того груза, что волей-неволей копится в душе любого, остается лишь страх наказания. Страх за себя. Это тупик, распад, гибель. Нельзя дать сникнуть совести. А совесть... совесть — это долг перед тем, что называют
святынями. Есть святыни частные — семья, дети, друзья... Но есть и общие для каждого народа. Только пока они живы, народ остается народом и не превращается в толпу, в шайку… У разных народов святыни разные. У одних почтительность сына и подданного да Жалобный барабан, у других — заветы Пророка и его плащаница… или небрежение благами земными и всечеловечность какая-нибудь... или, наоборот, права человека... или какое-нибудь сражение с врагом, который и врагом-то быть давно уж перестал...
       Святыни каждого народа для всех других — не более чем предрассудки. И это не обидно. Не обидно! Иначе и быть не может! Нельзя обижаться на то, что твои святыни для любого соседа — предрассудки, но и нельзя дать заразить себя этим отношением к ним. Беречь свои святыни каждый народ должен сам. Никто за него это не сделает. А беречь — это значит, в том числе, и не навязывать силой. Ибо то, что навязывают, — начинают ненавидеть. Обязательно. А что возненавидел — того лишился. Лишился — значит, стал беднее. А зачем? Когда можно стать богаче?
       А когда твою святыню ненавидят — ты начинаешь ее защищать с пеной на губах, и тогда тоже теряешь ее, потому что она перестает быть свята. Перестает тебя улучшать. Перестает быть чудотворной иконой, которую покаянно целуют, и становится идолом, которого с воплями мажут кровью жертвоприношений. Я пожелал бы в этот великий день... чтобы ни единого человека в Ордуси никогда не постигла такая душевная беда. И чтобы везде и всюду наконец поняли все это. А тогда, тогда все мы после долгих забот и мучений будем счастливы, очень счастливы наконец!

20 сент. 2008 г.

Габриэль Гарсиа Маркес — Вспоминая моих грустных шлюх

Маркес Вспоминая шлюх*  Мораль — дело времени, придет пора, сам убедишься.
*  Первый симптом старости — человек начинает походить на своего отца.
*  Я помолился ... и за себя с благодарностью за все благодеяния: «Не обманывайтесь, не думайте, что то, чего ждете и надеетесь, будет длиться дольше, чем это видят ваши глаза».
*  Ревность знает больше, чем правда
*  Что сплясал, того у тебя уже никто не отнимет.
*  Когда я проснулся живым в утро моего девяностолетия ..., меня посетила услужливая мысль, что жизнь — вовсе не то, что протекает подобно бурной реке Гераклита, но представляет собой уникальную возможность перевернуться на раскаленной плите, чтобы поджариваться с другой стороны еще девяносто лет.
*  Я мог бы этого и не говорить, потому что и так за версту видно: я некрасив, робок и старомоден. Но, не желая быть таким, я стал притворяться, будто все как раз наоборот.
*  Я начал вспоминать, в какой момент я осознал, что уже стар... Мне было сорок два года, когда заболела спина, стало трудно дышать, и я пошел к врачу. Тот не придал этому значения: «Это нормально для вашего возраста», — констатировал он. — «В таком случае, — возразил я ему, — ненормален мой возраст». Врач улыбнулся мне с жалостью. «Я вижу, вы философ», — сказал он. Тогда я в первый раз подумал о старости применительно к своему возрасту, но потом довольно скоро об этом забыл. Я привык просыпаться каждый день с какой-нибудь новой болью, годы шли, и каждый раз болело иначе и в ином месте. Иногда казалось, это стучится смерть, а на следующий день боли как не бывало.
*  Сегодня мне смешны восьмидесятилетние мальчишки, которые, чуть какой-нибудь срыв, испуганно бегут к врачу, не ведая, что в девяносто будет еще хуже, но станет уже не важно: этот риск — расплата за то, что ты жив.
*  Торжество жизни как раз в том, что память стариков не удерживает вещи несущественные и лишь очень редко изменяет нам в чем-то по-настоящему важном. Цицерон выразил это одной фразой: «Нет такого старика, который бы забыл, где спрятал сокровище».
*  Директор пригласил меня к себе в кабинет и попросил привести тон моих заметок в соответствие с новыми веяниями. Торжественно, как будто только что сам придумал, он изрек: «Мир идет вперед». — «Да, — сказал я ему, — идет вперед, по-прежнему, но крутится вокруг солнца».
*  Одна из прелестей старости — это те заигрывания, которые позволяют себе молоденькие приятельницы, считая, что ты уже вне игры.
*  ... Позвонила секретарша из редакции. И сказала, что директор хотел бы видеть меня завтра в одиннадцать утра. Я пришел точно. Во всем здании стоял невыносимый грохот, воздух раздирал треск молотков, заполняла цементная пыль, битумный чад, но редакция уже научилась мыслить в рутине хаоса.
*  Похоже, скрупулезность была его пороком.
*  ... Пожал мне руку и попрощался словами, которые вполне могли быть как добрым советом, так и предостережением:
    — Берегите себя.
*  Возраст — это не то, сколько тебе лет, а как ты их чувствуешь.
*  Благодаря ей я первый раз за девяносто лет жизни встретился лицом к лицу с самим собой. И обнаружил, что маниакальная страсть к тому, чтобы каждая вещь имела свое место, каждое дело — свое время, каждое слово— свой стиль, вовсе не была заслугой упорядоченного ума, но наоборот — придуманной мною системой для сокрытия беспорядочности моей натуры. Я обнаружил, что дисциплинированность — вовсе не мое достоинство, но всего лишь реакция на собственную бесшабашность; что я выгляжу щедрым, чтобы скрыть свою мелочность, что слыву осторожным, потому что таю зломыслие, что умиротворитель я не по натуре, а из боязни дать волю подавляемым порывам бешенства, и что пунктуален лишь затем, чтобы не знали, как мало я ценю чужое время. И наконец, я открыл, что любовь — вовсе не состояние души, но знак Зодиака.
*  — Не заблуждайтесь: тихие сумасшедшие приближают будущее.
*  Любовь слишком поздно научила меня, что человек приводит себя в порядок, одевается и душится духами для кого-то.
*  «Я становлюсь старым», — признался я. «Мы уже старые, — вздохнула она. — Просто этого не чувствуешь изнутри, а те, кто смотрит на тебя снаружи, видит это».
*  Мысль о том, что я смертен, поразила меня незадолго до того, как мне исполнилось пятьдесят, ... ночью на карнавале я танцевал танго апачи с потрясающей женщиной, лица которой не видел; она была потяжелее меня фунтов на сорок и выше на две пяди, но шла в танце легко, как перышко на ветру. Мы танцевали, тесно прижавшись друг к другу, так что чувствовался ток крови в жилах, и я был словно в полусне, разомлев от ее натруженного дыхания, терпкого запаха пота, от ее астрономических размеров грудей, как вдруг первый раз в жизни меня сотряс так, что я чуть не рухнул на землю, зов смерти. Как будто запредельный оракул пророкотал мне в ухо: «Что бы ты ни делал,
но в этом году или через сто лет ты умрешь навечно». Она испуганно отстранилась: «Что с вами?» — «Ничего», — ответил я, пытаясь унять сердце:
    — Это вы заставляете меня дрожать.
    С тех пор я начал отсчитывать дни моей жизни не годами, а десятилетиями. Пятый десяток был решающим, потому что я вдруг осознал, что почти все — моложе меня. Шестой — самый насыщенный, так как я заподозрил, что у меня уже не остается времени на ошибки. Седьмой — страшный, из за того, что эти десять лет вполне могли оказаться последними.
*  Врач обследовал все мое тело с тщанием ювелира. ... По прошествии часа он посмотрел на меня со счастливой улыбкой. «Ну вот, — изрек он, — я полагаю, что тут мне ничего делать». — «Что это значит?» — «Что у вас прекрасное состояние здоровья для вашего возраста». — «Как интересно, — сказал я, — в точности то же самое сказал мне ваш дед, когда мне было сорок два, как будто время не движется». — «Такое можно сказать всегда, — заметил внук, — потому что возраст есть возраст». А я, провоцируя его на пугающее заявление, сказал: «Однако все кончается смертью». — «Да, — подтвердил он, — но нелегко придти к ней в таком хорошем состоянии, как ваше. Я искренне сожалею, что не могу быть вам полезен».

18 сент. 2008 г.

Robert X. Cringely — Leadership

Post-industrial management requires a different skill set


The distinction between management and leadership is a critical one. Management is -- at its very best -- an exercise in coping while leadership is so much more. ...

Management is telling people what to do, which is a vital part of any industrial economy. Leadership is figuring out what ought to be done then getting people to do it, which is very different. It is a vital part of any successful post-industrial economy, too, but most managers don't know that.

    ...most businesses do a lot less explaining and pondering and a lot more laying down edicts. That's management, which works fine on an assembly line, but not at all well building a big software application or winning a war.



    ... Let's blame Charles Simonyi.
    Charles is the guy who came up with Microsoft's development process -- an outgrowth of his research at Xerox PARC. I covered this extensively in my book, Accidental Empires, but the short version is that Charles came to advocate a strong program manager as the central controller of any development group. One person made all the decisions and as long as that one person was correct 85 percent of the time, it was better to have a dictatorship than a democracy or even a meritocracy. This was an effective way to extend Bill's will to Microsoft programmers Bill would never even meet. And to Charles' credit the system worked well enough if the dictator was really, really smart and the task at hand wasn't too complex. It was perfect for the 1980s.

    Janna Raye's consulting business is called Strategems and here is her take on this issue:
  "Modern corporations suffer from systemic-level issues that emerge in top-down hierarchies. Managers are there to control staff and budgets, not to lead. Although you can make valiant and often successful attempts to control things and processes, you will never again be able to control people. ...

  "In fractal organizations, it's the staff deciding how to continuously improve processes in their functional areas for efficiency of time and resources. These organizations thrive with a new pay model also, based upon results or value of work delivered and not how much time it takes to do the task. Those who are really good will get to go home early! These are not the organizations that are shrinking. Like galaxies, they continue to expand, actually aided by a strong gravitational pull of the leaders at the center. Those who do it well create a compelling vision and keep it alive. They allocate resources to projects that align with the vision, and reward arm- and team-cluster leaders for the creative ideas their staff bring to the organization. It's a shared vision and collective goals that are missing from the vast majority of organizations, which is why failing projects continue to drain resources. Really caring about what you do and feeling proud to be a part of something special and wonderful is what every human desires, even if they say they don't."

  "Most start-ups are fractal in their nature, especially those that have exciting visions and get everyone on the same page with collective purpose, goals, and objectives. Most investors, however, are bought into the conventional org chart; when the company devolves into top-down, the turnover begins. That's because of the internal competition that emerges in top-down organizations. The perception is that there's only so much room at the top. At each level of management, the competition increases as cooperation decreases. Thus are created the ubiquitous "silos" of information that thwart collaboration and encourage redundant, wasteful business practices.

  "Managers are supposedly promoted because of their ability to outperform others and not because of an intention to provide inspiration, guidance, and mentoring to their staff, nor are they openly rewarded for this behavior, even though it usually produces a healthier bottom line. The usual way of rewarding based upon meeting financial goals and managing budgets keeps the focus on short-term financial results only, whereas continuous improvement leadership by frontline staff creates more long-term successes.

  "When managers don't mentor staff, focusing only upon numbers and bossing people around, it leads to an illusion of control, of which there's no such thing. In these situations, they begin to feel they must continually prove their worthiness and so defend their territories against possibly brilliant staff working "beneath" them. This is a systemic issue, not a personality quirk, though some personalities are more susceptible than others. ...


16 сент. 2008 г.

Терри Пратчетт — Пирамиды


Пратчетт Terry Pratchett Pyramids Пирамиды*  Фараоны никогда не возвращаются. Потому что никогда не уходят.
*  Боги – известные сторонники справедливости (по крайней мере, в том, что касается людей)...
*  Вера в богов нужна людям хотя бы потому, что верить в людей слишком трудно. Существование богов – простая необходимость.
*  Скорей всего, это была метафора или, попросту говоря, ложь.
*  Тревоги, волнения – все это присуще другим людям, но не Диосу. Диос не достиг бы поста верховного жреца, позволяй он себе сомнения.
*  Прошло 2 недели. Обряды и церемонии, свершаемые в должное время, хранили мир под небесами и не давали звездам сойти с орбит. Поистине удивительно, на что способны обряды и церемонии.
*  – Наверное, ты видел много перемен.
    – Нет, ваше величество, – мягко промолвил жрец. – Судьба была благосклонна ко мне.
*  Если уж говорить о потомстве, он предпочел бы шестьсот тон известняка. Так оно спокойнее.


*  Ныне Джелибейби довольствовался остатками былой власти – узкая полоска земли между двумя могучими империями, Цортом и Эфебом, каждая из которых одновременно представляла угрозу и служила щитом. Уже более тысячи лет цари Джеля с помощью дипломатических ухищрений, изысканных манер и суетливой деятельности, какая и не снилась накачанной адреналином сороконожке, поддерживали мирные отношения со всей теневой частью континента. При правильном использовании уже один тот факт, что ты существуешь на свете семь тысяч лет, может стать грозным оружием.
*  – Ваше величество, она отказалась выпить отвар.
    – Извини, Диос, но мне послышалось, ты сказал, что к этому никого не принуждают.
    – Да, ваше величество. То есть нет. Все совершенно добровольно. Акт свободного волеизъявления. А она отказалась.
*  Не случайно все открытия в области высшей математики совершаются в жарких странах. Тому своим физиологическим строением способствуют все верблюды: взять хотя бы презрительное выражение их морд и знаменитый изгиб губ – естественный результат их способности к извлечению квадратного корня.
*  Немногое способно так поколебать веру, как то, когда мы отчетливо и ясно видим предмет наших верований. Вопреки расхожей мудрости, видение не есть вера. Как раз на видении вера и заканчивается – потому что больше в ней нет нужды.
*  Лучше всего мужчина и женщина уживаются, когда каждый говорит о своем, не слушая собеседника.
*  Отсутствие пальцев было еще одним мощным фактором развития верблюжьего интеллекта Развитие математических способностей человека всегда тормозилось подсознательной склонностью каждого, кто сталкивается с такими действительно сложными вещами, как трехчленный полином или параметрические дифференциалы, прибегать к счету на пальцах. Верблюды же начали с того, что стали считать числа.
*  Роль слушателей всегда недооценивали. Тем не менее хорошо известно, что большинство людей слушать не умеют. Пока собеседник говорит, они пользуются этим временем, чтобы обдумать собственный ответ. В странах изустной культуры к истинным слушателям всегда относились с почтением и очень ценили этот столь редкий дар. Поэтов и бардов – хоть пруд пруди, но хорошего слушателя найти непросто, тем более человека, который согласится выслушать вас еще раз.
*  Беда в том, что в жизни нельзя попрактиковаться, перед тем как взяться за нее всерьез.
*  Боги редко когда вмешивались и людские дела. Хватало других желающих.


*  Отдавая приказы, Теппик мог больше ничего не делать – например, он мог не думать. Во всяком случае, о том, что будет дальше.
*  Почему-то нас всегда волнуют наши предки. Пришлось бы им по вкусу современное общество? Изумились бы они сегодняшним достижениям? Но во всех этих вопросах отсутствует фундаментальность. «Почему здесь так темно?» – вот о чем в первую очередь подумали бы наши предки, доживи они до сегодняшнего дня.
*  Солнце тяжело катилось по небосводу.
    Люди постоянно ломают головы над тем, как и почему оно движется. Некоторые полагают, что светило катит перед собой огромный навозный жук. Конечно, этому объяснению не хватает технической точности и обоснованности, однако в качестве гипотезы его принять можно.
*  – Каким категориям разрешено пользоваться удавкой?
    – Но, сэр, по правилам положено только три вопроса.
    – Это можно считать вашим ответом?
    – Нет, нет, сэр. Просто так, мысли вслух.
*  Хорошо известно, что, когда человек лицом к лицу сталкивается со смертью, чувства его моментально обостряются до чрезвычайности. Всегда считалось, что это помогает человеку найти нетривиальный выход из затруднительной ситуации. Это не так. Данное явление – классический пример эмоционального замещения. Чувства сосредоточиваются на чем угодно, кроме самой проблемы, в надежде, что трудности разрешатся сами собой.
    Беда в том, что порой они разрешаются не лучшим для вас образом.
*  Мать Теппика была приятной в обращении дамой, сосредоточенной на себе, как гироскоп.
*  Ему припомнился дядюшка Вирт, сидящий на ступенях дворца и задумчиво оглядывающий Джель. «О сатине и коже забудь, – говорил он. – И о всяких дорогих побрякушках тоже. На тебе не должно быть ничего яркого, ничего, что могло бы скрипнуть или звякнуть. Лучше всего плотный шелк или бархат. В конечном счете не важно, в скольких погребениях ты будешь участвовать. Важно, чтобы никто из потенциальных погребенных не поучаствовал в твоем».
*  Тогда-то и вмешались учителя, которые объяснили, что, поскольку религия – дело тонкое, не следует воспринимать ее слишком всерьез.
*  Существует мнение, что жизнь в Анк-Морпорке не стоит и гроша. Разумеется, это в корне ошибочная точка зрения. Жизнь здесь влетает в копеечку, а вот смерть распространяется даром.
*  – Итак, представим себе господина Сыроправа крадущимся по шаткой кровле. Обратите внимание на полное решимости лицо. Посмотрите на нисколечки не дрожащие колени. ... Но что за зловещие тени крадутся за ним след в след, ну-ка? Если вам так весело, господин Теппик, то, может, вы будете так добры и подскажете господину Сыроправу?
    – Недостаточная подготовленность. Безответственность. Разгильдяйство. Небрежное обращение с инструментом. А также самоуверенность, сэр.
*  Черный бархат хорошо смотрится – вот, пожалуй, и все, что можно сказать в его пользу
*  Варианты поведения, один за другим, мелькали в голове у Теппика. В такие минуты, подумалось ему, необходимо наитие свыше. Где ты, папа?
    Он всегда завидовал сокурсникам, верящим в богов, которых нельзя коснуться и потрогать, которые обитают где-то далеко далеко, на вершине горы. В таких богов действительно можно верить. Но, о боги, как все-таки нелегко поверить в божественность человека, с которым каждое утро завтракаешь за одним столом!
*  Там, где царит дисгармония, коммерция приходит в упадок.
*  Все, жизнь кончена. Он далее не думал о том, что будет дальше. Будет ли это дальше – вот вопрос.
*  – В общем, все прекрасно, – сказал Чиддер. Теппик мрачно кивнул. Вот что так привлекало его в Чиддере. Этой способности никогда не задумываться над своими поступками можно было только позавидовать.
*  – Ну и что это? – спросил Теппик.
    – Попробуй, – предложил Чиддер, – просто возьми и попробуй. Больше такой возможности тебе не представится. ...
    Теппик взял маленькую деревянную вилку и покосился на тонкий, как папиросная бумага, белый кусок рыбы. Шеф-повар, ответственный за сквиши, глядел на него внимательно и умиленно, как на младенца, совершающего первые, робкие шаги. Остальные посетители ресторана – тоже.
    Теппик осторожно положил в рот кусочек, рыба была солоноватой и на вкус отдавала резиной с легким запахом канализации.
    – Нравится? – заботливо спросил Чиддер. Сидящие за соседним столом зааплодировали.
    – Специфическое.
* «В чем-чем, а в пренебрежении своими обязанностями меня упрекнуть нельзя», – подумал царь. Никто никогда не объяснял ему, как заставлять солнце всходить, реку – разливаться, пшеницу – расти. Да и кто мог объяснить ему это? В конце концов, это ведь он – бог. Так Теппицимон и жил, отчаянно надеясь, что все в окружающем мире будет происходить само собой. На первый взгляд казалось, что фокус удался. Однако основная беда заключалась в том, что, если все вдруг перестанет происходить, он не сможет ответить, почему так случилось.
*  Трое новоиспеченных убийц медленно, пошатываясь, брели по улице, едва не падая, но каждый раз в последний момент удерживаясь на ногах, и дружно распевали, что «на волшебном посохе – нехилый набалдашник».
*  Всегда находятся свободолюбивые натуры, которые предпочитают рисковую жизнь вне закона, и пятеро из этого вольнолюбивого племени сейчас подкрадывались к веселому трио, дабы угостить его участников фирменным блюдом этой недели: перерезанная глотка, обобранный труп и похороны по первому разряду в речном иле.
*  Как правило, люди сторонятся убийц, инстинктивно чувствуя, что убийство за деньги неугодно богам (которые предпочитают, чтобы убийство совершалось вообще бесплатно) и ведет к гордыне, которая, как известно, еще менее симпатична небожителям. Боги – известные сторонники справедливости (по крайней мере, в том, что касается людей) и всегда вершат ее с таким энтузиазмом, что жители целой округи могут за раз обратиться в соляные столпы.
*  – Солнце поднимается.
    – Что-то поднимается, но точно не солнце. Я такого вчера не ел.
*  – Ну и что мы тут имеем? – вопросил главарь. В подобных ситуациях всегда говорится нечто вроде этого.
    – Гильдия Воров, если не ошибаюсь? – поинтересовался Артур.
    – Ошибаешься, – ответил главарь, – мы – представители непредставительного меньшинства, которое все пытаются оклеветать. Пожалуйста, сдайте нам ценные вещи и оружие. Хотя, как вы понимаете, на конечный исход дела это не повлияет. Просто грабить трупы не очень приятно и совсем неэстетично.
*  – ДОБРОЕ УТРО, – произнес голос у него за спиной.
    Царь обернулся.
    – Приветствую, – сказал он. – Ты, наверное…
    – СМЕРТЬ, – ответил Смерть.
    – А я-то думал, что Смерть является в образе огромного трехглавого скарабея, – удивился царь.
    – ЧТО Ж, ТЕПЕРЬ ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ЭТО НЕ ТАК, – пожал плечами Смерть.
    – А что это у тебя в руке?
    – ЭТО? ЭТО КОСА.
    – Странная штука, верно? Я думал, у Смерти с собой Цеп Милосердия и Серп Справедливости. Смерть задумался.
    – И ГДЕ ОН ЭТО ТАСКАЕТ? – спросил он наконец.
    – Кто таскает?
    – МЫ ДО СИХ ПОР ГОВОРИМ ОБ ОГРОМНОМ ЖУКЕ?
*  Смерть ... не был творением Времени, и потому прошлое и будущее для него не существовали, однако раньше он пытался представать в том виде, в каком его желал видеть клиент. Что было весьма обременительно, поскольку клиент, как правило, никогда не знал, чего хочет.
*  То, что при жизни могло показаться весьма разумным, теперь, когда он умер, вызывало некоторые сомнения.
    – Что ж, хорошо. Но, думаю, мне лучше не смотреть. Знаешь, ведь сначала из меня вытащат все внутренности. Так надо, чтобы сохранить тело и оно могло начать новую жизнь в Загробном мире. Зато потом вместе со мной в пирамиду положат кучу еды и питья.
    – А ГДЕ В ЭТО ВРЕМЯ НАХОДЯТСЯ ВНУТРЕННИЕ ОРГАНЫ?
    – В соседней комнате, в специальном сосуде. Забавно, не так ли?
*  Диос – первый министр и самый верховный из всех верховных жрецов – по природе своей не был религиозным. Непременное качество для верховного жреца, помогает вашей беспристрастности, и вы всегда действуете благоразумно и обдуманно. Когда человек начинает верить, все предприятие неизбежно превращается в фарс.
*  Во всяком случае, благодатью Диоса боги не обошли. Если в ваших генах заложены высокий рост, обширная лысина и нос, которым можно рыть землю, то, скорее всего, у богов имелась на то какая-то своя, скрытая цель.
*  Диос инстинктивно не доверял людям, которые слишком легко приходили к религии. Он считал, что любой крайне религиозный человек психически неуравновешен, склонен блуждать в пустыне и ловить откровения, если, конечно, боги снисходят до этого. Такие люди никогда ничего не доводят до конца. Им приходят в голову странные мысли о том, что всякие обряды – это ерунда. И еще более странные мысли о том, что с богами можно беседовать напрямую.
*  Богам Джелибейби, как и всем прочим, нравятся обряды. В конце концов, Боги, выступающие против обрядов, – то же самое, что рыба, голосующая против воды.
*  Сейчас он сидел на ступенях трона и, положив на колени свой посох, просматривал царские указы. Тот факт, что указы эти никогда никем не издавались, его не пугал. Диос сам не помнил, сколько лет он носит титул верховного жреца, однако прекрасно знал, какие указы может издать разумный, хороший монарх, и сам издавал их.
*  [Это] тоже крайне символично – хотя никто не мог припомнить, что именно оно символизирует.
*  Жрецы неслышно выскользнули из зала, оставив Диоса сидеть на ступенях перед троном. Это было его привычное место, и за долгие годы жрец просидел в камне две до блеска отполированные впадины – точно по размеру.
*  – Он же не в себе. Что, не видишь?
    – А в ком он тогда? – спросил Чиддер.
*  Доктор откинулся в кресле.
    – Начистоту и без обиняков, – сказал он, что-то быстро про себя соображая. – Типичный случай mortis portalis tackulatum с осложнениями.
    – Что это такое? – удивился Чиддер.
    – Выражаясь непрофессионально, – хмыкнул доктор, – он мертв, как дверной гвоздь.
    – А что за осложнения?
    Доктор бросил на него быстрый проницательный взгляд:
    – Во-первых, он еще дышит. Во-вторых, можете убедиться сами, пульс у него бьется, как молот, а температура такая, что, пожалуй, можно жарить яичницу.
    Доктор замолчал, усомнившись, не слишком ли начистоту и без обиняков он выражается. Медицина была еще новой наукой на Плоском мире, но медикам уже не нравилось, когда люди понимали их с полуслова.
    Чиддер вздохнул. Он не без основания полагал, что Гильдия, имеющая непревзойденный опыт по части острых предметов и сложных органических соединений, могла бы с большим успехом поставить диагноз в такой элементарной ситуации. Да, Гильдия тоже занимается убийством людей, но, по крайней мере, не требует от них благодарности.
*  – Моя мама говорит, он был отличный царь. А вы что думаете?
    – Почему-то начинаешь задумываться об этом, только когда человек попадает к тебе в руки. Знаешь, он получше многих. Чудесные легкие. Чистые почки. Большие лобные пазухи – лично я прежде всего это ценю.
    Взглянув на лежащее перед ним тело, он вынес профессиональное суждение:
    – Честное слово, приятно работать.
*  Почти тридцать пять лет в похоронном деле не только придали уверенность его рукам, [но и] развили философский взгляд на вещи и пробудили серьезный интерес к вегетарианству...
*  Забавно. При жизни все было таким разумным, таким само собой разумеющимся. А теперь, после смерти, – пустая трата сил, не более.
*  Заботьтесь о мертвых, и мертвые позаботятся о вас, говорили жрецы. В конце концов, усопших на этом свете подавляющее большинство.
*  Всходило солнце.
    Величайший математик из всех, живущих на Диске, последний из оставшихся в Древнем Царстве, вытянулся в своем стойле и пересчитал соломинки подстилки, на которой лежал. Потом прикинул, сколько гвоздей в стене. Затем потратил несколько минут на доказательство того, что аутоморфное резонансное поле состоит из полубесконечного числа неразрешимых исходных идеалов. И наконец, чтобы как-то скоротать время, снова съел свой завтрак.
*  Действительно забавно. Столько лет царь прожил, общаясь лишь с несколькими жрецами. Абстрактно он знал, что кругом существуют и другие люди – слуги, садовники и так далее, – но в его жизни они не значили ничего. На вершине восседал он сам, чуть ниже располагались члены его семьи, духовенство и, разумеется, знать, а дальше шли сплошные ноли. Да, замечательные, самые замечательные ноли в мире, скопление верных и преданных нолей, о котором любой правитель может только мечтать, но так или иначе это были ноли.
*  Царь ощущал неодолимое желание дать Дилю несколько элементарных советов из области политики, растолковать Джерну преимущества личной гигиены и респектабельной манеры держаться. Несколько раз он даже предпринимал подобные попытки. Они чувствовали его присутствие, в этом сомнений не было. Но относили все на счет кишечных газов.
*  – Можешь идти, – раздался голос Диоса. – Мы надеемся, что работы начнутся незамедлительно.
    – Со дня на день, уверяю вас, – пообещал Птаклюсп.
    Чувствовалось, что его мучит некое неразрешимое философское сомнение.
    – Да? – холодно вопросил Диос.
    – Я, э-э... Дело в том, что, э-э... Я вовсе не имею в виду, что, э-э... Само собой разумеется, старейший клиент, высокочтимый заказчик, но дело в том, э-э... Абсолютно не сомневаясь в вашей кредитоспособности, э-э... Только, прошу вас, не подумайте ничего такого, э-э...
    Диос бросил на архитектора взгляд, который заставил бы моргнуть и потупиться самого сфинкса.
    – Ты что-то хочешь сказать? – спросил он. – Время его величества крайне ограничено.
    Птаклюсп безмолвно шевелил губами, не в силах издать ни звука. ...
    – Нет, нет, э-э... Извините. Просто мысли вслух. С вашего разрешения удаляюсь. Столько работы, э-э...
    – Окончание работ через три месяца, – добавил Диос, когда Птаклюсп был уже на полпути к арке. – К поре Наводнения.
    – Что?
    – Ты обращаешься к одна тысяча триста девяносто восьмому монарху этой страны, – ледяным тоном произнес Диос.
    Птаклюсп шумно проглотил слюну.
    – Извиняюсь, – пробормотал он. – Я только спросил, что? О великий царь. Хочу обратить внимание, что на одну только доставку плит уйдет, э-э...
    Губы архитектора дрожали, он перебирал в уме один повод за другим, мысленно бросая их в лицо Диосу.
    – Цорт не в один день строился... – выдавил он.
    – Не будем оговаривать работу в подробностях, – обратился Диос к Птаклюспу, одаривая его улыбкой, страшнее которой не было ничего на свете. За исключением той же улыбки Диоса.
    – Сверхурочные, разумеется, будут оплачены, – добавил он.
    – Но вы никогда не пла... – начал было Птаклюсп и осекся.
    – А кара за срыв намеченных сроков будет ужасной, – предупредил Диос. – В соответствии со всеобщим законодательством.
    Нервы и доводы Птаклюспа истощились.
    – Разумеется, – выдавил он обреченно. – Почту за честь. Надеюсь, ваши высочества извинят меня. До захода солнца еще целых два часа.
*  На небо высыпали первые звезды. Теппик поднял голову. Возможно, подумал он, где-то там есть жизнь. Где-то там, на этих звездах. Ведь если правда, что вселенные миллиардами теснятся одна за другой, отделенные друг от друга лишь мгновением мысли, значит, люди должны быть повсюду...
«Но где бы они ни были, как бы ни старались, какие бы сверхъестественные усилия ни прилагали, им наверняка не удалось стать такими потрясающе глупыми, как мы. В этом смысле мы потрудились на славу. Вначале нам было дано лишь зернышко глупости, но за многие тысячи лет мы взрастили громадное древо».
*  – Беда в том, братец, что ты всему знаешь цену, но ничего не смыслишь в ценностях!
    – Нет, беда в том, что это ты... это ты ничего не смыслишь!
    – Человечество должно стремиться к высотам!
    – Да, но на здравой финансовой основе!
    – Поиски знания...
    – Надежность – вот...
*  – А вот посмертная маска могла бы быть получше.
    Джерн, которому впервые позволили выполнить столь ответственную работу ..., с ужасом посмотрел на него.
    – Я очень старался, – обиженно мрачно сказал он.
    – В том-то все и дело.
*  – Думается мне, – несколько неуверенно произнес подмастерье, – при жизни он был чуточку не такой, как на фресках.
    – В этом-то вся и суть, – многозначительно изрек Диль.
    Выражение большого честного прыщеватого лица Джерна менялось крайне медленно – словно тени облаков проплывали над изрытым кратерами пейзажем. Его вдруг осенила мысль, что таким образом мастера хотят посвятить его в таинства древнего искусства.
    – Вы хотите сказать, что художники тоже меняют... – начал было он. Диль нахмурился:
    – Мы этого не говорили.
    Джерн постарался придать своим чертам выражение приличествующей случаю серьезности.
    – О да, – кивнул он. – Понимаю, учитель.
    – Светлая ты голова, Джерн, – сказал скульптор, хлопая его по спине. – Схватываешь на лету.
*  Все на свете в плену у своих имен. Измените имя – и вы измените то, что стоит за ним. Конечно, на практике все намного сложнее, однако с паракосмической точки зрения суть именно в этом...
*  – Так плохо?
    – Да, – сказал 2-б. – ... Надо убирать людей.
    – А ты случайно не можешь придумать, как сделать так, чтобы они работали быстро, а мы платили им медленнее?
*  – За что ты здесь?
    – Богохульствовал против царя, – пояснил мужчина, понурив голову.
    – Как это случилось?
    – Уронил камень на ногу. Теперь мне вырвут язык.
    – И тебя услышал какой-то жрец...
    – Я сам признался. Такие вещи не должны оставаться безнаказанными.
«Да уж, этого у нас не отнимешь, – подумал Теппик. – Даже животное никогда не поведет себя так. Истинно глупым может быть только человек».
*  – Старый царь как то сказал: боги дали людям чувство юмора, чтобы искупить свою вину за то, что разделили их на два пола. Мне тогда показалось, он чем-то немного расстроен.
*  Нет факта более неоспоримого чем то, что хороших великих визирей в природе не существует. Склонность к закулисным интригам составляет неотъемлемую часть их профессиональных навыков.
    Казалось бы, к подобной категории можно отнести и верховных жрецов. Никто не станет отрицать, что стоит им добиться своего поста, как они тут же начинают издавать один за другим довольно странные приказы, как то: приковать принцессу к скале на прокорм прожорливым морским чудовищам, побросать младенцев и морскую пучину ну и так далее.
    Но все это самая черная клевета. За всю историю Плоского мира большинство великих жрецов были серьезными, набожными и в высшей степени совестливыми людьми, которые прилагали все усилия, чтобы как можно лучше истолковать волю богов, даже если для этого приходилось заживо содрать шкуры с сотни-другой людей.
*  Он слышал вокруг звуки труб и всеобщего возбуждения. Слышал, но не прислушивался. В такие дни всегда много шума и суеты. И, с его точки зрения, люди вечно беспокоятся по всяким пустякам. Просто у них нарушена система ценностей. Лично он однажды целых два месяца ждал, пока ему пришлют несколько унций камеди, а все делали вид, что ничего не происходит.
*  Меньше всего жрецы хотели видеть в солдатах пламенных энтузиастов. У солдата энтузиаста, сидящего без дела, скоро появляются опасные мысли: а почему бы самому не попробовать поуправлять страной.
    Вместо настоящих вояк на службу брали крупных, солидных мужчин, способных часами стоять навытяжку по стойке смирно и при этом не скучать, – мужчин, грузных, как волы, и мысливших соответственно. Желательно, чтобы и с мочевым пузырем у них был полный порядок.
*  Теппик осторожно ступил на балкон.
    Еще в Гильдии он выучился не передвигаться крадучись. За миллионы лет, на протяжении которых людей пожирали существа, передвигавшиеся исключительно крадучись, люди научились распознавать крадущуюся походку. Перемещаться бесшумно тоже вряд ли имело резон, поскольку краткие, двигающиеся мимо тебя паузы тишины всегда вызывают подозрение. Весь фокус заключался в том, чтобы скользить сквозь ночь спокойно и уверенно, как ветер.
*  Скосив глаза вдоль носа, верблюд взглянул на Теппика. По выражению их можно было легко догадаться, что из всех всадников в мире стоящий перед ним человек возглавляет список самых антипатичных. Впрочем, верблюды смотрят так на всякого. Их подход к роду человеческому отличается крайним демократизмом. Верблюды ненавидят каждого из его представителей, независимо от положения в обществе и вероисповедания.
*  Он сделал шаг назад. Стражи сделали шаг вперед. Трое из них были вооружены тяжелыми джельскими луками, пущенная из такого лука стрела может пронзить дверь или, скажем, превратить гиппопотама в три тонны шустрого люля-кебаба.
*  ...мир вокруг опять зашатался, готовый вот-вот рухнуть.
    Верблюд прекрасно понимал, что происходит. Если у вас три желудка и пищеварительный длиной в фабричный трубопровод, всегда есть время посидеть и подумать.
*  Как правило, врожденную способность верблюда к высшей математике, особенно к баллистике, склонны недооценивать. В процессе борьбы за существование баллистическое чутье у верблюда развилось так же, как координация руки и глаза у человека, мимикрия у хамелеона и известная способность дельфинов к спасению утопающих – спасать утопающих куда лучше, чем перекусывать их пополам, ведь это может быть превратно истолковано другими людьми.
*  То, что верблюды гораздо умнее дельфинов, – научный факт: никогда не доверяйте существам, которые постоянно презрительно усмехаются; за этим всегда что-то стоит.
*  Верблюды очень, очень сообразительны. Они быстро поняли: наиболее благоразумный выход для неглупого животного, если оно не хочет, чтобы его потомки проводили чересчур много времени на лабораторном столе с вживленными в мозг электродами, приклеивали мины к днищам кораблей или попадали под опеку немилосердных зоологов, – это держать свою сообразительность втайне от человека. Еще издавна они стали вести такой образ жизни, который, хотя и заставлял их время от времени выступать в роли вьючных животных и подвергаться побоям погонщиков, взамен обеспечивал приличное питание, уход и возможность безнаказанно плюнуть человеку в глаза.
*  Ее длинные волосы хлестали его по лицу, издавая пьянящий аромат редких духов (Секрет их изготовления состоит в том, что смешиваются семенные вытяжки некоей разновидности малого древесного медведя, китовая отрыжка и розовые лепестки. Вряд ли Теппику стало бы легче, узнай он об этом).
*  – Я уже давно заприметил что-то странное, очень странное. То ли это волшебство, то ли геометрия – одно из двух.
*  Что касается верблюдов, то путь к накоплению интеллектуальной мощи открыли перед ними возможность ничего не делать и невозможность сделать хоть что-нибудь.
*  – А как там, в Эфебе? – спросила Птраси.
    – Никогда там не был. Ясно одно: там обязательно правит какой-нибудь тиран.
    – Надеюсь, мы с ним не встретимся. Теппик покачал головой.
    – Вот это навряд ли. Новый тиран появляется у них каждые пять лет. Они что-то такое делают и... – Теппик подумал. – Кажется, они его эле... эле... электируют, – нерешительно закончил он.
    – Это вроде того, что делают с котами и бычками, да?
    – Ну...
    – Чтобы они не дрались и были совсем ручные.
    Теппик поморщился.
    – Честно сказать, не уверен. Но думаю, что нет. У них есть такая специальная штука – домкратия, то есть каждый житель страны имеет право назвать нового тирана. То есть каждому по... – Он запнулся... – Каждому по голосу, от каждого по тирану.
    – Это нужно для электорации? Теппик пожал плечами. Может, так, а может, нет.
    – Суть в том, что называть тирана может каждый. И жители очень этим гордятся. У каждого есть... – Он снова замялся, чувствуя, что слова его окончательно подводят. – ...Голос. Исключая, разумеется, женщин, детей, преступников, рабов, инородцев, ненормальных и людей, по той или иной причине, м-м, сомнительных. А также многих других. Все остальные могут называть. Очень развитая цивилизация.
    Птраси задумалась.
    – Это и есть домкратия?
    – Да, ее придумали в Эфебе, – ответил Теппик, инстинктивно чувствуя, что почему-то должен отстаивать идеалы данной политики.
    – Готова поспорить, им будет нелегко экспортировать ее, – решительно произнесла Птраси.
*  – Побудь здесь. Если там не опасно, я свистну.
    – А если опасно?
    – Заору.
*  – Меня зовут Зенон, – толстяк никак не мог отдышаться. – ... Ты не видел там, наверху, черепаху? До чего же шустрые, носятся, как молнии, просто не углядишь за негодницами!
    Теппик выдохнул.
    – Черепахи? – переспросил он. – Ты имеешь в виду этих, ну, похожих на камни с лапками?
    – Именно, именно, – поспешно ответил Зенон. – Только отвлечешься и – вжик!
    – Вжик? – снова переспросил Теппик. ... – Ты уверен?
    – Самое быстроногое животное на всем белом свете – обыкновенная черепаха, – заявил Зенон, но тут же смилостивился, и на лице его мелькнула улыбка. – С точки зрения логики, – добавил он.
*  Еще дальше втиснуться в угол им мешало только то, что спины у них не были треугольными.
*  – А что говорит о случившемся мой сын? – спросил он.
    Диль зловеще откашлялся. Испанцы, как бы предупреждая, что сейчас вы услышите вопрос, ставят перевернутый вопросительный знак в конце предложения. Так и кашель Диля предупреждал о том, что сейчас вам предстоит услышать нечто прискорбное.
*  – Говорят, он умер, ваше величество. Покончил с собой и скрылся.
    – Активную жизнь после смерти ведет наше семейство... – сухо заметил царь.
    – Прошу прощения, ваше величество?
    – Я хочу сказать, что это два взаимоисключающихся утверждения.
    Лицо Диля изобразило исключительную понятливость.
    – Иными словами, одно из них – неправда, – поспешил прийти к нему на помощь царь.
*  Перебинтованной рукой царь обнял бальзамировщика за трясущиеся плечи.
    – С иголкой ты мастер управляться, – сказал он. – А как насчет кувалды?
* «Да, вот они, великие умы, – сказал про себя Теппик. – Вот люди, которые пытаются выяснить, как устроен мир, не с помощью магии и не с помощью религии, а просто ища зацепку в любой, самой маленькой трещине и стараясь ее углубить».
*  Философы совершенно не слушали друг друга, твердя каждый о своем. Возможно, это и есть домкратия в действии.
*  – Я прошу прощения, – повысил голос Теппик, стараясь перекричать шумное сборище, – но нас не представили...
    Человечек робко поглядел не него. У него были огромные уши. При определенном освещении его по ошибке можно было принять за узкогорлый кувшин.
    – Я – Эндос, – ответил он.
    – А почему ты не философствуешь?
    – Дело в том, что я не философ. ... Боюсь тебя разочаровать. Я – слушатель. Эндос-слушатель, тем и известен.
    – Любопытно, – пробормотал Теппик, ровным счетом ничего не понимая. – И что же ты делаешь?
    – Слушаю.
    – И все?
    – Именно за это мне и платят, – признался Эндос. – Иногда я киваю. Или улыбаюсь. Или киваю и улыбаюсь одновременно. Ободряюще. Им это нравится.
*  Вытащив из складок одежды циркуль, он принялся сосредоточенно снимать мерки с пирога.
    – Как думаешь, это константа? Удручающая концепция.
    – Что? – переспросил Теппик.
    – Как тебе, наверное, известно, существует отношение длины окружности к диаметру. Оно должно быть равно трем. Ты ведь тоже так
считаешь? Но так ли это на самом деле? Нет. Три целых, один, четыре, один и так далее и так далее. И все один и четыре, один и четыре. От такого можно в стельку напиться.
    – Похоже, ты прав, – вежливо согласился Теппик.
    – Верно. Из вышесказанного я сделал вывод, что Создатель использовал неправильные круги. Иначе откуда такие дурацкие числа?! Одно дело, скажем, три и пять. Или три и три. И совсем другое дело... – Он неприязненно уставился на пирог.
*  – Эндос?
    Слушатель аккуратно положил нож и вилку рядом с тарелкой.
    – Да?
    – Они что, действительно сумасшедшие? – устало спросил Теппик.
    – Чрезвычайно любопытно, – ответил Эндос. – Ну же, продолжай.
    Он смущенно достал из глубин тоги клочок пергамента и тихонько положил его перед Теппиком.
    – Что это?
    – Счет, – пояснил Эндос. – За пять минут Внимательного Слушания.
*  Природа не терпит пространственных аномалий и тщательно прячет их от людей, чтобы те не слишком расстраивались. Вообще, природа много чего не терпит, например: пустоты, кораблей под названием «Мария Челеста» и электродрелей.
*  И снова в пустыне стояла чудная погода. Погода в пустыне всегда чудная, если под чудной иметь в виду жар, который пышет, как из духовки, и песок, на котором жарят каштаны.
*  Сегодняшняя наука доказала, что существует гораздо больше измерений, чем традиционно признанные четыре. Ученые утверждают, что миру это ничем не грозит, так как сверхизмерения очень малы и замкнуты сами на себе, а поскольку реальность носит фрактальный характер, большая часть ее тоже надежно укрыта внутри самой себя. Это означает одно из двух: либо во вселенной куда больше чудес, чем мы способны постичь; либо ученым просто нравится придумывать разные штучки. Последнее наиболее вероятно.
*  Сфинкс – сверхъестественное создание. И существует он исключительно благодаря нашей фантазии. Хорошо известно, что все плоды нашей фантазии обязательно существуют – если не здесь, то где то в бесконечных просторах вселенной. Но поскольку многие из этих плодов никак не вписываются в строгие пространственно-временные рамки, они оказываются вытесненными в смежные измерения. Это отчасти объясняет хроническое дурное настроение Сфинкса. Впрочем, любое существо с телом льва, женской грудью и орлиными крыльями сталкивается с серьезной проблемой самоидентификации, и нужно совсем немного, чтобы вывести его из себя.
    Поэтому Сфинкс и придумал свою Загадку.
    Доступность многих измерений не давала Сфинксу скучать, впрочем и голодать тоже.
*  – Прежде чем ты сможешь проследовать дальше, о смертный, – промолвил он, сурово откашлявшись, – ты должен разгадать мою загадку.
    – Зачем? – удивился Теппик.
    – Что?
    Сфинкс снова захлопал глазами. Он не привык к таким вещам.
    – Зачем?... В общем... В общем потому, что я откушу тебе голову, если ты не ответишь. Да, кажется, так.
    – Ладно, – кивнул Теппик. – Давай. Сфинкс шумно прочистил горло.
    – Что ходит на четырех ногах утром, на двух днем и на трех вечером? – спросил он с нескрываемым самодовольством.
    Теппик задумался.
    – Сложная загадка, – промычал он наконец.
    – Сложнее не бывает, – подтвердил Сфинкс.
    – Хм...
    – И не пытайся.
    – Ага.
    – И, пожалуйста, пока думаешь, сними одежду. А то нитки застревают в зубах – страшно неприятно.
    – Наверное, речь идет о каком то животном, у которого ноги отрастают после того, как...
    – Ты на ложном пути, – предупредил Сфинкс, выпуская когти.
    – О...
    – Итак, больше вариантов нет?
    – Дай еще немного подумать, – взмолился Теппик.
    – Не стоит и пробовать.
    – Сейчас, сейчас...
    Теппик уставился на когти. Нет, это животное для драки не создано, попытался он подбодриться, слишком уж оно смышленое. И потом, если не мозги, то грудь точно будет мешать.
    – Ответ: «Человек», – произнес Сфинкс. – Только, пожалуйста, не надо сопротивляться, при борьбе в крови вырабатываются вредные вещества.

*  – ... Разве эта метафора не лишена внутренней логики? Предположим, к примеру, что средняя продолжительность жизни равна семидесяти годам, так?
    – Так, – неуверенно ответил Сфинкс тоном человека, имевшего неосторожность пустить в квартиру агента и теперь удрученно созерцающего неизбежную перспективу приобретения страхового полиса.
*  Прости, но, хотя в целом загадка отличная, от жизни она далека.
    – Да, но, – в голосе Сфинкса послышались раздраженные нотки, – я ничего не могу поделать. Больше загадок у меня нет – всегда хватало этой.
    – Нужно только изменить ее чуть-чуть, вот и все.
    – Как изменить?
    – Сделать чуточку более реалистичной.
    – Хм-м...
    Сфинкс почесал лапой свою гриву.
    – Ну ладно, – произнес он нерешительно. – Допустим, я спрошу так: «Что ходит на четырех ногах...»
    – Образно выражаясь, – перебил его Теппик.
    – «...На четырех ногах, образно выражаясь, – согласился Сфинкс, – примерно...»
    – Минут двадцать, мы ведь договорились?
    – Прекрасно. «...Образно выражаясь, приблизительно минут двадцать утром, на двух ногах...»
    – Думаю, что, говоря «утром», мы несколько сужаем действительное значение, – вмешался Теппик. – Скорее непосредственно после полуночи. Я хочу сказать, что формально это уже утро, но на самом деле это еще глубокая ночь. Тебе так не кажется?
    На лице Сфинкса мелькнуло выражение легкой паники.
    – А как тебе кажется? – выдавил он.
    – Давай посмотрим, что у нас уже получилось, ладно? Итак: «Что, образно выражаясь, ходит на четырех ногах сразу же после полуночи, на двух ногах – большую часть дня...»
    – ...Без учета несчастных случаев, – услужливо добавил Сфинкс, горя желанием внести свою лепту.
    – Ладно, «...на двух ногах, без учета несчастных случаев, по крайней мере до ужина, и на трех ногах...»
    – Я видел людей и с двумя костылями, – подсказал Сфинкс.
    – Хорошо. Скажем так: «...после которого оно продолжает ходить на двух ногах или с использованием любых искусственных протезов по своему усмотрению».
    Сфинкс задумался.
    – Да-а... – прорычал он весомо. – Кажется, это охватывает все случаи?
    – Ну? – спросил Теппик.
    – Что ну?
    – И какой же ответ?
    Сфинкс устремил на него каменно-неподвижный взгляд и выпустил когти.
    – Э нет, – фыркнул он. – Тебе меня не провести. Думаешь, я совсем глупый? Это ты должен сказать мне ответ.
    – О, какой коварный удар, – пожаловался небу Теппик.
    – Рассчитывал поймать меня? – осведомился Сфинкс.
    – Ничего подобного.
    – Думал меня запутать, приятель? – усмехнулся Сфинкс.
    – А почему бы и нет?
    – Ладно, я тебя прощаю. Так какой же все-таки ответ?
    Теппик почесал переносицу.
    – Ключа я так и не нашел, – признался он. – И все же рискну. Это Человек. Сфинкс сверкнул на него глазами.
    – Ты уже бывал здесь? – спросил он тоном общественного обвинителя.
    – Нет.
    – Значит, подсказал кто-нибудь?
    – Кто мог подсказать? Разве хоть одному человеку удалось разгадать загадку?
    – Нет!
    – Вот видишь. Кто же тогда мог подсказать? Сфинкс принялся раздраженно царапать когтями камень.
    – Иди-ка ты свой дорогой, – проворчал он.
    – Спасибо, – поблагодарил Теппик.
    – Буду признателен, если ты никому не расскажешь о том, что здесь случилось, – холодно произнес Сфинкс. – Не хочу отравлять людям удовольствие.

*  По числу обитателей некрополь изрядно обошел прочие города Древнего Царства, но жители его были в большинстве своем домоседами, и в субботу по вечерам развлечений здесь было маловато.
*  – Для чего это? То есть зачем оно покрыто металлом?
    – Чтобы пирамида горела, надо, чтобы навершие было остроконечным.
    – И все? А это золото?
    – Это электрон – сплав золота и серебра. Навершия всегда делаются из электрона. Теппик счистил фольгу.
    – Похоже, тут не все из металла, – сказал он с мягким упреком.
*  Богов Плоского мира всегда восхищала человеческая способность говорить самые неподходящие вещи в самый неподходящий момент.
    Дело даже не в явных ошибках типа надписей «Совершенно безопасно» или «Рычит, но не кусает», а в тех самых незатейливых на вид фразах, которые в деликатных ситуациях могут произвести эффект стального бруска, попавшего в лопасти шестисотшестидесятимегаваттной турбины, что вращается со скоростью 3000 оборотов в минуту.
    И знатоки присущей всему человечеству тенденции думать задним местом там, где следовало бы подумать головой, согласятся, что, когда конверты членов жюри будут вскрыты, реплика «Прочь отсюда, мерзостные призраки!» в элегантном исполнении Уфа Куми окажется претендентом номер один на самое идиотское приветствие всех времен и народов
*  – Что ты сказал?
    Казалось, глаза Куми вот-вот выскочат из орбит. Губы его шевелились, но голос мудро решил не подчиняться.
*  Пирамида пульсировала, ходила ходуном; мрамор был скользким, как лед. Карабкаться по наклонной плоскости оказалось не проще, чем по отвесной стене.
    Главное, смотреть прямо перед собой, на черную мраморную поверхность, деля немыслимую высоту на доступные отрезки. Как время. Ведь только так мы можем одолеть вечность, убить время, дробя его на маленькие кусочки.
*  Тишина и темнота не были окончательными, то была пауза, подобная мгновению равновесия, когда подброшенный вверх шар, исчерпав ускорение, еще не подвластен силе тяжести – на какой-то краткий миг ему кажется, что худшее уже позади, а потом...
*  ... И вот когда он, в прострации глядя перед собой, погрузился в состояние сродни медитации, обычное в подобных ситуациях, в воздухе послышался легкий хлопок, и речная долина во всю ширь раскинулась перед ними.
    Скверно, когда подобные вещи происходят с человеком в состоянии задумчивости. Потом приходится долго отстирывать свой мундир.
*  Удивительно, на что способны люди, если ими командует звучный, уверенный голос...
*  Разумеется, долина сама виновата, что состарилась. Тысячелетие за тысячелетием она мягко, но решительно отгораживалась от будущего. Столкновение ее с переменами было чревато тем же, чем чревато столкновение яйца с землей.
    Жизнь оказалась более многомерной, чем предполагали люди. И время – тоже. И люди оказались сложнее, хотя уж они то могли быть более предсказуемыми.
*  – Но зачем тебе уезжать? Ты мне нужен!
    – У тебя теперь много советников, – мягко напомнил Теппик.
    – Я не про это, – оборвала его Птраси. – К тому же советник только один – Куми, а какой от него прок?..
    – Тебе повезло. При мне был Диос, а уж от него было столько проку! Куми лучше, и ты сможешь многому научиться, если будешь поменьше к нему прислушиваться. С неумелыми советчиками можно далеко пойти.
*  Ему не хотелось ни о чем думать. Вопросы предполагали ответы, а ответы до добра не доводят. Ответы только отравляют жизнь.