* — Я читал где-то, — проговорил он (любимое его начало разговора)...* Выбери дверь, сделай шаг.
* Не всякая ложь лжива.
* Нет двух дверей, которые вели бы в одно и то же место.
* — Иногда нам не под силу понять все. Но мы обязаны доигрывать свои роли до конца.
* ... Смоки продолжал ее гладить, пока она не заснула. И тогда Смоки обнаружил, что лежит, уставившись в искрящийся призрачный потолок, и слегка удивляется своей бессоннице: ведь он ничего не знал о неписаном правиле, согласно которому один супруг может обменять сон другого на собственное бодрствование; об этом правиле ни словом не упоминалось ни в одном брачном контракте.
* — Не стоит вникать в некоторые вещи слишком глубоко. В то, что нам дано. В то, что никак нельзя изменить.
* Предположим, ты рыба. Лучшего места для жизни не сыщешь. Льющиеся потоки непрерывно обновляют воду, так что дышать в ней — одно удовольствие. ... Замечательно, что о нем так позаботились, если, предположим, они действительно думают о чьем-либо счастье и комфорте. ...
* В конце концов, если вы умеете читать, Мир Книг открыт для вас, а если вы любите читать, то с книгами не расстанетесь. Если же нет, то мигом забудете все, что вас заставили прочитать.
* — я не могу ждать вечно. Я люблю его. Жизнь коротка.
— Жизнь длинна. Слишком длинна.
* То, что Делает нас Счастливыми,
Делает нас Мудрыми.
* — Tы же видишь? — возразила Элис. — Все это должно было произойти. И я знала об этом наперед.
— Но почему? — задал он вопрос с восторгом и сладкой мукой. — Почему ты так уверена?
— Потому что это Повесть, где все происходит по писаному.
— Но я не знаю, повесть ли это.
— Люди в повестях об этом никогда не знают. Но все-таки они в повести.
* А все же, какие у него перспективы? Мог ли он признаться доктору в том, ... что по окончании брачной церемонии (и после взятия на себя тех религиозных обязательств, которые от него ожидались) он намеревался просто жить счастливо, как все люди?
* В какую бы затею ты ни влез, всегда оказывается, что дни ее процветания давно минули.
* Если бы мышей вдруг попросили высказать мнение о том, как устроить домашнее хозяйство, кого бы они выбрали домоправителем?
* Как же досадно, как отчаянно досадно прожить почти целый век и все же не дождаться конца Повести.
* До знакомства с Дейли Элис Дринкуотер жизнь Смоки складывалась не очень-то счастливо; но вышло так, что его образ жизни наилучшим образом расположил его к ухаживанию, которое он как раз затеял.
* Как и следовало ожидать от человека, выросшего безличным, Смоки всегда считал, что женщины выбирают или отвергают мужчин согласно критериям, ему неведомым: по прихоти, как монархи; или руководствуясь вкусом, как критики. Поэтому он не сомневался, что если женщина остановится на нем или на любом другом мужчине, то выбор этот будет предрешенным, неотвратимым и мгновенным. И он, словно придворный, пребывал в ожидании того момента, когда его заметят.* Работая руками, она могла делать то, что в другое время ей не удавалось: выстроить проблемы стройными рядами и во главе каждого поставить командовать надежду.
* Она попыталась вслушаться в речь священника, но задумалась о том, насколько лучше было бы жениться, касаясь носами: разом двинуться навстречу друг другу издалека, как это происходило раньше в старых залах, когда картины на стенах, улавливаемые боковым зрением, меняясь, скользили мимо, но лицо Софи впереди росло, непрерывно увеличивалось в размерах, глаза ее расширялись, веснушки растягивались, лицо из далекой планеты превращалось в луну, потом в солнце, потом все исчезало, кроме непонятной карты, и огромные глаза начинали косить в последний момент перед тем, как два носа сближались стремительно и неудержимо, чтобы наконец беззвучно столкнуться.
* После шампанского даже самое невероятное казалось Смоки приемлемым, нормальным и даже необходимым...
* — То, что делает нас счастливыми, — сказал он, — делает нас мудрыми.
Дейли Элис улыбнулась и кивнула, да и кто мог с этим поспорить: старые истины и несут в себе настоящую правду.
* Совершенно неожиданно (как это всегда бывает)...
* Предположим, ты рыба. Лучшего места для жизни не сыщешь. Льющиеся потоки непрерывно обновляют воду, так что дышать в ней — одно удовольствие. ... Замечательно, что о нем так позаботились, если, предположим, они действительно думают о чьем-либо счастье и комфорте. Здесь нет хищников и почти нет конкурентов, потому что (хотя откуда, предположительно, рыбам об этом знать?) выше находится усеянное камнями мелководье и никто из достигших такой же величины, что и Дедушка Форель, не может появиться в этом озере и оспорить его право на насекомых, которые падают с нависавших над водой густо переплетенных ветвей. В самом деле, все основательно продумано, если только предположить, что кто-то об этом вообще думал.
Все-таки (предположим, что плавать тут — вовсе не твой выбор) какое это ужасное, хоть и заслуженное, наказание, какая мучительная ссылка. Что же, теперь ему, вправленному в жидкое стекло, лишенному дыхания, вечно суждено торкаться взад и вперед, занимаясь ловлей комаров? Для рыбы, предположим, вкус комара — самое приятное в ее наисчастливейшем сне. Но если предположить, что ты — не рыба, бесконечно глотать крошечные капельки горькой крови — понравятся ли тебе такие воспоминания?
Делаем следующий шаг (предположим, рыба может шагать): предположим, что все это — Повесть. Пускай он кажется рыбой, по-настоящему довольной жизнью, или же рыбой, с великой неохотой приучившей себя ею стать, но если когда-нибудь однажды в отливающие радугой глубины озера заглянет вдруг прекрасная девушка и произнесет заклинание, которое она дорогой для себя ценой с трудом выманила у коварных хранителей тайн, тогда он с плеском рванется из удушающего водного плена наверх, молотя воздух ногами, в насквозь мокрой королевской мантии, и предстанет перед ней запыхавшимся, возвращенным в прежний облик: проклятие уничтожится, злая фея разрыдается от бессильной ярости. ...
Конечно же, можно вообразить, что сам он — тоже один из них: хранитель тайн, он — налагающий проклятия, злокозненный манипулятор; бессмертный колдовской интеллект, воплощенный ради какой-то собственной хитроумной цели в обличье обыкновенной рыбы. Бессмертный: предположим, что это именно так; определенно он жил всегда или около того, дожил до настоящего времени (если предположить, — погружаемся глубже — что это время — настоящее); не скончался на исходе рыбьего века или века, отпущенного принцу. Ему кажется, будто он протягивается назад (или все-таки вперед?) без конца (или же начала?) и теперь уже не в силах припомнить, где обретаются грандиозные сказания и повествования (которые, как он предполагает, ему известны и над которыми он размышляет испокон веку) — в грядущем или, наоборот, бездыханном бывшем. Но если предположить, что именно так хранятся тайны, именно так помнятся стародавние предания, именно так налагаются вечные проклятия...
Нет. Они знают. Они не предполагают. Дедушка Форель думает об их уверенности, спокойной, бесстрастной красоте их правдивых лиц и задающих работу рук, крепких, как рыболовный крючок, застрявший глубоко в глотке. Он так же несведущ, как малек плотвички: ничего не знает и не озаботится узнать, не подумает их расспросить, даже предполагая (внутреннее окно бесшумно распахивается), что услышит ответ: некий юноша одной августовской ночью. Стоящий на этих скалах, что вздымают голые уступы в губительный воздух. Юношу поразила метаморфоза, как это озерцо однажды поразила молния. По-видимому, за какое-то оскорбление, у вас есть свои основания, не причиняйте мне вреда, я тут совсем ни при чем. Предположим только, что этот юноша воображает воспоминание, воображает единственный и последний, застрявший в нем осколок памяти (остальное, все остальное — в области предположений): чудовищное удушье на смертельном безводье, внезапное оплавление рук и ног, корчи и судороги в воздухе (воздухе!) — и затем немыслимое облегчение от нырка в сладостно-прохладную воду, где он должен обретаться — и обретаться теперь во веки веков.
И предположим теперь, что он не может вспомнить, почему это случилось: предполагает только, во сне, что это произошло.
Что он такого сделал, чтобы так вас уязвить?
Или же Повести потребовался некий посредник, некий maquereau [Сводник, сутенер (фр.).], а он просто подвернулся под руку?
Почему мне не под силу припомнить, в чем мое прегрешение?
Но Дедушка Форель уже крепко спит, а если бы не спал, то ничего подобного предположить бы не мог. Перед его открытыми глазами захлопнуты все ставни; всюду, со всех сторон и далеко вокруг — вода. Дедушке Форели снится, будто он отправился на рыбалку.
* — Ты когда-нибудь задумывался о том, что деревья такие же живые, как и мы, только жизнь их течет медленнее? Быть может, для них лето — все равно, что для нас один день: проснутся, как мы, и опять заснут. Мысли у них, наверное, длятся долго-долго, а беседуют они так неторопливо, что нам их речи просто не уловить. Как ты думаешь?
* Посреди ночи Оберон проснулся у себя в Летнем Домике...
Много времени на сон ему не требовалось: он уже перевалил за тот возраст, когда подниматься ночью ради какого-то дела казалось чем-то неподобающим или даже смутно безнравственным.
* — ... Просто мы забавлялись. А тебе разве не нравилось раздеваться, когда ты был маленьким?
Смоки припомнил, что чувствовал тогда: буйный восторг, раскрепощенность, свободу от стеснений, отброшенных в сторону вместе с одеждой. Чувство, не совсем сходное с сексуальными переживаниями взрослых, но не менее сильное.
* — Почему это все думают, что после похорон ты просто умираешь от голода?
* В конце концов, если вы умеете читать, Мир Книг открыт для вас, а если вы любите читать, то с книгами не расстанетесь. Если же нет, то мигом забудете все, что вас заставили прочитать.
* ... Ма снилось, что супруг находится не у себя в кабинете, а с ней на кухне, а она без конца вынимает из духовки противень за противнем, на которых лежат круглые коричневые булочки. На его вопрос, что это такое, она ответила: «Годы».
* Они храбрые, сказала она Августу. Они могут солгать, добавила она. И то, и другое было неправдой. Они не были храбрыми и не могли солгать. Подобные слова истинны разве что для детей. Если вы говорите ребенку: «Дедушка уехал», в то время как дедушка умер, это звучит правдой, потому что дедушки больше нет и он никогда не появится. Но ребенок спрашивает вас: «А куда он уехал?» И вы обдумываете свой ответ, который будет уже менее правдивым, и так далее. И все-таки вы сказали ребенку правду, и он вас понял — по крайней мере, настолько, насколько вы сумели объяснить.
* Не сразу, но он усвоил то, что ведомо истерзанным страстью любовникам: любовь — это самое верное средство добиться любви, может быть, единственное, за исключением грубой силы; хотя только при одном условии (вот чудовищный дар, которым наделили Августа): любовник должен по-настоящему верить (а Август верил), что если его любовь достаточно сильна, то она непременно должна стать взаимной.
* — ... Это очень тяжело — мало знать или догадываться о немногом, и не хотеть помочь или хотя бы увидеть, что все идет хорошо; трудно не бояться, не думать, что достаточно малой малости — самой малой: сделаешь ее — и все испортишь. Но ведь это не так, правда? ... Да-да, не так. Видишь ли, это — Повесть. Только длиннее и необычнее, чем мы себе представляем. Длиннее и необычнее, чем мы можем себе представить. А то, что ты должна делать и что должна делать я, это — забыть.
— Забыть что?
— Забыть о том, что Повесть рассказывается. Иными словами — о, неужели тебе непонятно? — если бы мы не знали то немногое, что знаем, мы бы никогда не вмешивались, никогда не портили дело; но мы знаем, только вот знания нашего недостаточно; и потому угадываем мы неверно, запутываемся, и нас приходится поправлять способами — порой такими причудливыми...
— Но как тогда насчет особой судьбы, насчет Защищенности и всего прочего?
— Да. Возможно. Но это мало что значит, раз мы не можем ничего понять, не можем разгадать смысл. Поэтому мы должны забыть.
— Разве мы сумеем?
— Мы не сумеем. Но мы можем молчать. И умно распорядиться нашими знаниями. И еще мы можем — о, до чего же это странный, ужасно странный способ жить — мы можем хранить тайны. Ведь можем? Ты можешь?
— Наверное. Не знаю.
— Что ж, нужно научиться. Мне тоже нужно. Нужно нам всем. Никогда не рассказывать о том, что знаешь или что думаешь: этого никогда не будет достаточно и никогда не станет истиной ни для кого, кроме тебя самого, в том виде, в каком это представляется тебе; никогда не надеяться и никогда не бояться; и никогда, никогда не принимать их сторону против нас, и все же — я, правда, не знаю, как — но как-то им доверять. Мы должны вести себя так отныне и всегда.
* Цицерон: Проходят дни, часы, месяцы и годы; прошлое не возвращается, и нам не дано знать того, что будет; но мы должны довольствоваться тем, что нам отпущено тем временем, в котором мы живем.
* В Зиме только одно хорошо, а что именно? Ответ на этот вопрос Смоки был известен: пришла Зима — так далеко ли позади Весна. Ой ли, подумал Смоки: бывает, что далеко — еще как далеко.
* Слезы человека, который никогда не плачет, — тихие, бесстрастные — ужасное зрелище.
* Видеть ребенка, рожденного женщиной, это почти то же самое, что видеть ее обнаженной. На ее лицо уже смотришь по-иному, им уже не исчерпываются полученные впечатления.
* — Как в любой колоде, — начала Клауд, вынимая из тисненой шкатулки бархатный мешочек, а из мешочка карты, — имеются пятьдесят две карты на пятьдесят две недели в году, четыре масти на четыре времени года, двенадцать фигурных карт на двенадцать месяцев и, если сосчитаешь правильно, триста шестьдесят четыре очка — по количеству дней в году.
— В году триста шестьдесят пять дней, — напомнил Джордж.
— В старину этого не знали.
* Когда взрослеешь, приходится отдавать то, что имела ребенком, взамен на то, что будешь иметь как взрослый человек. Если откажешься, детское все равно потеряешь, а взрослого не получишь.
* Она не станет тосковать: тоска губительна.
* До чего же хорошо быть старым и седым и уметь брать от жизни все в пределах разумного.
* cono (Latin cunnus)=slang for the female genitalia, the vulva in Spain and several Latin American countries.
* Que jodiendo! = (vulg) to screw, to fuck. ... are a real pain in the ass ...
* — Нечего глазеть, задравши голову. Как раз обчистят карманы. А кроме того, дома не для того существуют, чтобы люди вроде вас смотрели на них снизу. Они для тех, кто в них живет, — чтобы смотрели наружу. Со временем ты это поймешь...
* — Мой девиз — будь готов, знай, что твое дело правое, и — вперед.
* — Послушай, — начала она и замолкла. Только значительно позже Оберон понял, что в Городе это слово принято употреблять как пустой звук, не посягая на внимание собеседника. Он стал ждать. ...
* Сколько себя помнил, Оберон всегда любил книги. Страсть эта зародилась раньше, чем он по-настоящему выучился читать, когда он, поджав под себя ноги, посиживал с отцом или со своей сестрой Тейси у огня, следил, как они переворачивали непонятные страницы какого-нибудь большого, почти совсем не украшенного картинками тома, и ощущал невыразимый покой и уют. Научившись разбирать слова, он начал с еще большим удовольствием щупать корешки и листать страницы, любил размышлять над фронтисписом, проводить большим пальцем по обрезу, чтобы на ощупь прикинуть, сколько осталось до конца. Книги! Открывать их, слыша треск иссохшего клея, выпускать наружу их запах, с громким стуком закрывать. Оберону нравились большие книги, нравились старые, лучше — многотомные... Такие книги — большие и старые — самой своей природой были предназначены хранить тайны. Оберон внимательно изучал параграфы и главы (он не любил скользить по верхам), однако он был слишком молод, чтобы разгадать все их тайны и убедиться в конечном итоге (как нередко бывает с книгами) в их глупости и никчемности. Большая их часть сохраняла свое волшебство. А на переполненных полках всегда оставались многие и многие непрочитанные тома.
* Опираясь одной рукой на плечо Оберона, а другой на тяжелую трость, Клауд осторожно ступала меж камней. У нее выработалась манера постоянно шевелить губами, словно бы жевать. Если бы она узнала, что все это видят, она бы огорчилась до крайности. Поделать с этой привычкой Клауд ничего не могла, поэтому вопреки очевидности убедила себя, что окружающие ничего не замечают.
* — Забудь об этом.
Он рассматривал сверху ее лицо. И думал: стоит погнаться за одним зайцем, как тут же вспугнешь другого, а когда второй скроется с глаз, первого тоже ищи свищи. Забудь об этом. Это можно. Смоки простерся рядом с Элис, оперев голову на руку. Они походили на любовников: голова к голове, он смотрит вниз, она купается в его взгляде. Они рано вступили в брак и теперь были еще молоды. Только их любовь была стара.
* Жизнь состоит из пробуждений — неожиданных и удивительных. ...
И все же, хотя мы вновь и вновь пробуждаемся, ... все же в очередном нашем сне содержатся все прочие, от которых мы успели пробудиться.
* Время пришло.
— Пожалуйста, — говорила Лайлак. — Если нужно, я буду, но только...
— Попрошу без «но» и «если», — отрезала миссис Андерхилл. — Бывают времена, которые просто идут, а бывают такие, которые приходят. Это время пришло.
* — Не исключено, что все обернется к лучшему. Собственно, как может быть иначе?
* Главным был его взгляд: холодный, оценивающий, чуждый иллюзиям взгляд человека, который понял, что успех невероятен, но не действовать — невозможно.
* — Выбора, правда, не существует. Только Долг.
* Неужели любовники, пока остаются любовниками, вечно измышляют хитрости, чтобы друг друга соблазнить. Да, наверное, так и есть. Разве что уловки мельчают, становятся все небрежнее. А может, и наоборот. Как знать?
* Он был удивлен, когда узнал, что сегодня воскресенье и все другие магазины закрыты: для досужих бедняков уик-энды ничего не значат.
* Мне кажется, в религии слишком мало невероятного, чтобы дать пищу активной вере.
Сэр Томас Браун
* Полям, пещерам, норам памяти несть числа; их полнота не поддается счету, как и разнообразие вещей, их наполняющих... Прокладываю себе путь меж ними, насколько хватает сил, и нигде не вижу конца.
Августин. Исповедь
* Люди, живущие на улице, сколь бы разумными они ни казались, отличаются от тех, кто живет в домах. К своему образу жизни они пришли не просто так, а из-за необычного понимания вещей, оттого что, зачастую не по своей воле, потеряли интерес к обыденному миру и его событиям.
* Не следует в лоб задавать вопросы, застревать на одной теме, поскольку такой разговор уведет в сторону.
* — Архитектура — это, на самом деле, застывшая память. Так сказал один великий человек. По мнению многих великих мыслителей прошлого, ум — это дом, где хранятся воспоминания, и самый простой способ что-либо вспомнить — это вообразить себе архитектурное сооружение, а затем разбросать соответствующие символы в местах, определенных архитектором.
* Усилия, как всегда, были направлены на то, чтобы верно оценить происшедшее, сделать зрелые выводы с учетом всех его аспектов, быть объективным.
* В сущности, окончание любви не содержит в себе иной загадки, кроме загадки самой любви, которая, конечно, велика, но реальна, как трава, естественна и необъяснима, как цветы и ветви с их ростом.
* Одно из преимуществ выпивки состоит в том, что она сводит жизнь к самым простым действиям, которые поглощают все внимание: видеть, ходить, точно подносить бутылку к ротовому отверстию. Словно тебе вновь стало два года. Мысли только самые простые.
Простая мысль. Одна простая отдельная мысль, и остаток жизни и времени — невыразительная серая равнина, простирающаяся бесконечно во всех направлениях; сознание — огромный шар, наполненный грязным пухом, где теплится под спудом лишь один огонек этой мысли.
* Смоки окинул взглядом своего высокорослого сына. За все время совместной жизни они не обращались друг к другу лицом, словно склеенные спинами. Они переговаривались не напрямую, а через посредников, или поворачивали головы и произносили слова краешком рта; о выражении лица и намерениях друг друга им приходилось гадать. Время от времени кто-то один резко оборачивался, надеясь застигнуть другого врасплох, но тот все равно оставался у него за спиной и смотрел в противоположную сторону, как в старинном водевиле. Попытки пообщаться, высказывать свои мысли в таком положении требовали слишком много усилий, и оба обычно сдавались.
* — Нет, теперь я понимаю. Долгое время мне было не понять, но теперь я понял. Людей можно только удерживать, владеть ими невозможно. Я хочу сказать, что это естественный процесс, вполне естественный. Встреча. Любовь. Расставание. Жизнь продолжается.
* — Вполне естественно. Это не может длиться вечно. Не может.
— Может. И будет.
— Нет. Нет, временами думаешь: этому не будет конца. Но конец приходит. Думаешь — любовь. Это такая цельная, такая вечная штука. Большая и... отдельная от тебя. С собственным весом. Понимаете, о чем я?
— Да.
— Но это неправда. Такой же плод воображения. Не стану набивать ей цену. Она рассасывается постепенно, сама по себе. И когда совсем исчезнет, ты и не вспомнишь, какая она была. — Это он узнал в маленьком парке. Что возможно и даже разумно выбрасывать разбитое сердце, как разбитую чашку: какой в ней прок? — Любовь — это твое личное. Я хочу сказать, моя любовь не имеет никакого отношения к ней — такой, какой она является на самом деле. Это то, что чувствую я. Кажется, любовь соединяет меня с ней. Но это неправда. Это миф, моя выдумка; миф о нас двоих. Любовь — это миф.
— Любовь — это миф, — повторил Дедушка Форель. — Как лето.
— Что?
— Когда на дворе зима, тогда лето — миф. Молва, слухи. Которым нельзя верить. Понимаешь? Любовь это миф. Лето — тоже.
* — Для тебя в этом имеется дар.
— Дар. Что за дар.
— Не знаю. В точности не знаю. Но дар есть, я уверен. Всегда что-то дается взамен.
* Маг — это по определению личность, руководящая теми силами, которым слепо повинуется обычный люд.
* Даже самый упругий мяч рано или поздно останавливается: прыгает ниже, еще ниже, потом только катится, раздвигая траву, потом не может одолеть даже сопротивление травы, дергается напоследок и замирает.
* Это только кажется, будто мир стареет и изнашивается с тобою вместе. Его век слишком долог, чтобы ты, за свой краткий век, заметил его старение. С возрастом только начинаешь понимать, что мир стар и старость его началась не вчера.
* — Никогда не тоскуйте. Только ждите, ждите, наберитесь терпения. Тоска губительна. Ждите и дождетесь.
* Нет смысла указывать, что замысел глуп, поведение нелепо, имена и манеры, свойственные разным историческим периодам, перепутаны и описанные события невозможны ни в какое время и ни при каких обстоятельствах: стоит ли расточать усилия критика на непобедимое слабоумие, недостатки чересчур очевидные и грубые, чтобы требовалось кому-либо открывать на них глаза.
Джонсон о «Цимбелине»
* Она также не могла точно объяснить Софи, что с ней происходило со дня похищения, как она жила; на все вопросы она отвечала, как отвечают дети, поспешно упоминая лица и события, неизвестные собеседнику, в уверенности, что он все поймет, что взрослый человек знаком со всеми обстоятельствами...
* Но почему вы решили, что сможете мысленно пройтись по этой тропе в одиночестве, почему взялись измерять луну при помощи этой рыбы? Нет, соседи, не надейтесь, что эта тропа коротка; чтобы одолеть этот путь, вам понадобится львиное сердце; он совсем не близкий, а моря, которые вам встретятся, глубоки. Вы будете долго идти и удивляться, иногда смеясь, а иногда и плача.
Аттар. Парламент птиц
* Небеса глубоко внутри, сад на острове Бессмертных. Да, если это действительно так и существуют небеса или какое-нибудь подобное место, то с уверенностью о них можно сказать только одно: помимо прочих восхитительных свойств, они должны быть еще и просторней, чем обычный мир, который мы ради них покидаем.
Просторней: не столь ограниченное небо, не столь доступные горные вершины, более глубокие моря, где бесполезен лот.
* И все же в этом хитром замысле имелся один немалый изъян.
Вот горе горькое. Хоксквилл ... подумалось, что ее попытки выстоять против этой бури так же смешны, как усилия путников, застигнутых равнодушным и неостановимым ненастьем, силу которого они себе не представляют. ... Приветствовать эту стихию так же бесполезно, как отвергать ее; если ты ей понадобишься, она так или иначе тебя достанет.
* — Жизнь никогда не оправдывает твоих ожиданий, не оправдывает даже чужих прогнозов, как ты их понимаешь, хотя по-своему, наверное, оправдывает. Вы приспособитесь. Вот и все.
* Смоки перевернул тяжелую страницу.
Здесь содержалась жуткая идея какого-то мстительного спирита. Конечно, после смерти нас ждет не ад, а подъем с Уровня на Уровень. Вечных мук не будет, но продвижение может оказаться сложным, по крайней мере длительным. Перевоспитание для неподатливых или тупых душ. Это было великодушно, однако горе скептикам: по мысли автора, те, кто отказывается видеть свет в этой жизни, проявят такое же упрямство или окажутся слепы и в будущей; они обречены вечно и одиноко странствовать в холодной темноте, думая, что кроме нее ничего нет, в то время как вокруг, неведомо для них, будут веселиться сонмы святых, бить фонтаны, расцветать цветы, кружиться сферы, вершить свои труды души великих умерших.
Одиночество.
Было ясно, что он не сможет отправиться туда, куда призваны остальные, если его желание по силе не сравняется с верой. Но как желать иного мира, отличного от этого? Вновь и вновь он изучал описания в «Архитектуре», но не находил убедительных свидетельств того, что Там он найдет мир, подобный тому, в котором жил: такой же богатый, бесконечно странный и в то же время бесконечно знакомый.
Там всегда Весна, но ему хотелось еще и зимы, пасмурных дней и дождя. Он желал всего без изъятия: своего очага, долгих воспоминаний и тех событий, которые их породили, своих маленьких удовольствий и огорчений тоже. Он желал смерти, о которой в последнее время частенько размышлял, и места среди других, кого сам когда-то предал земле.
Рай. Мир где-то еще.
На самом деле Смоки ничего не имел против того, что рассказывается некая длинная Повесть, примирился даже с тем, что в нее кто-то вплел его жизнь; ему хотелось только, чтобы Повесть продолжалась, не останавливалась, чтобы ее неведомые рассказчики бормотали без конца, усыпили его своими чуть слышными анекдотами и сопровождали бы своим говором его могильный сон. Он не желал, чтобы его дергали, ошеломляли высшими выводами, печальными и страшными, к которым он был не готов. И еще он не желал, чтобы у него отнимали его жену.
Смоки не желал, чтобы его уводили в другой мир, недоступный его воображению; в некий маленький мир, который не может быть таким большим, как этот.
* — Лишь смелому, да, лишь смелому наградой красота.
* Люди все время перемещались и не желали слушать ничего, кроме сказок, верили только сказкам, потому что уж очень трудной была жизнь. ...
Народ перемещался; сказки начинались во сне, рассказывались неумными актерами для глупых слушателей, потом глохли. Сказки возвращались в сон, потом наполняли весь день, рассказывались и пересказывались.
* Сказки живут дольше, но для этого они должны сделаться всего лишь сказками. Как бы то ни было, произошло это давным-давно; мир, как мы теперь знаем, — такой, каков он есть, и не иной; если и было прежде время ходов, дверей, открытых границ и множества пересечений, то теперь оно прошло. Мир состарился. Даже погода нынче не та, какая нам ясно вспоминается из прошлого; не будет уже ни прежних летних дней, ни таких же белых облаков, ни такой душистой травы, ни тени, такой глубокой и полной обещаний, — всего того, что рисует нам память, что было когда-то давным-давно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий