Плохих людей нет - 5
* Знать меру - это самое сложное в жизни.* Какой ерундой, мелкой и никчемной, мелочной и нечеловеколюбивой, занимаются люди порой на глазах у вечного... у любви, грусти, взросления и старения... На глазах у жизни.
* В общем, все было в руках Божиих.
Как всегда.
* - Запомните, мелочей в нашем деле не бывает!
* Это так по-человечески: тешить себя тем, что, покуда плохое не названо вслух, его как бы и нет, оно - только кажется, чудится, блазнит; но первое же произнесенное слово как бы выпускает это плохое в мир. А уж тогда оно, плохое, обрушивается на тебя всей своей чугунной неодолимостью - извне, будто оно всегда в мире было, только ждало своего часа.
* Будь ты русский, ханец, ютай, да хоть и негр преклонных лет - всем от природы свойственно стремление прятать голову в песок.
* Обычные люди ненавидят, а то и презирают тех, перед кем чувствуют вину. А очень хорошие... начинают их любить всем сердцем.
* Категоричную мысль "такого просто не может быть" он ничем, кроме собственной убежденности, подтвердить не мог - но знал, что в научных истинах более всего бывают убеждены именно неспециалисты. И подвергают их сомнению с наибольшей легкостью они же; то или иное отношение к истинам зависит у них исключительно от приязни или неприязни к источнику, из коeго истины эти были получены, от настроения, от отношений с женой и даже порой от пищеварения.
* Когда сам ухаживаешь за любимым человеком, сил прибывает не в пример более, чем когда любимый человек ухаживает за тобой.
* "Люди разные, - думал Богдан. - Разные... Но плохих - нет. Есть лишь непохожие на меня. А если вдуматься... не очень-то и непохожие. Все хотят примерно одного, хорошего хотят. Доброго, правильного, только добиваются этого по-разному, потому что сами разные, так что не вдруг поймешь..."
* в суете пользы нет, а поддавшийся внезапному порыву чувств, пусть даже и очень верных и понятных, подчас из-за того упускает нечто значительное и даже главное, а подобные упущения плачевно сказываются на конечном результате. Тут уж нужно выбирать, что для тебя сущностнее, важнее - чувствования или способная к разбору запутанных обстоятельств голова. Это как в фехтовании: разозлился - проиграл.
* Хотя сил "инь-ян" и две, но един Великий Предел.
Небо и Земля - две сути, но един исток всех дел.
Кошка с собакой дерутся, но победит обезьяна;
Однако победа ей впрок не пойдет.
* как говорил еще великий Конфуций, отсутствие плодов на грушевом дереве - есть тоже своего рода плод.
* - Ага! Это я удачно зашел!
* "Люди разные, - напомнил себе Богдан. - Разные... Но плохих - нет. Все хотят примерно одного и того же, хорошего хотят, только добиваются этого по-разному..."
* - Должен же кто-то сказать слово правды. Великого ученого и подданного-героя, с неслыханным мужеством поставившего общечеловеческие интересы выше грязных интересов государства, могли бы совсем затравить. Долг порядочного человека - защитить его во что бы то ни стало.
- А у государства бывают негрязные интересы? - с неподдельным любопытством спросил Богдан.
- Нет, - отрезал Хаджипавлов. - Государство есть орудие господства меньшинства над большинством, и, чтобы оправдать свое господство, оно старается убедить людей, будто осуществляет свое господство в интересах всех. Но "все" - это мерзкая абстракция, на самом деле никаких "всех" нет, есть только "каждый". Интересы личности должны быть превыше интересов какой угодно группы лиц. В том числе и такой большой, как население страны. Даже именно - чем больше группа, тем более низменны и оттого менее достойны уважения и удовлетворения ее интересы.
- Но тогда,- искренне удивился Богдан, - поскольку человечество является самой большой из всех возможных групп, его интересы должны быть наименее уважаемы, я правильно понял? Почему же тогда у вас вызывает такой энтузиазм то, что кто-то поставил интересы государства, то есть меньшей группы, ниже интересов общечеловеческих, то есть большей группы? По-моему, вы сами себе противуречите.
- Общечеловеческие интересы - это не только интересы человечества, но и интересы каждого отдельного человека. В этом их ценность.
- Но ведь "каждый" - это тоже абстракция. Именно на уровне "каждых" различия в интересах особенно бьют в глаза. Вам не кажется, что одних "каждых" вы группируете в человечество, а других "каждых" выводите из него? Как если бы они, в силу своих отличий от тех "каждых", которые вам нравятся и с которыми вы единодушны, вовсе к человечеству не принадлежат и даже как бы не существуют? Грубо говоря, например, те, кто разделяет подчас действительно грязные интересы одного государства, для вас - не человечество, а те, кто разделяет интересы другого государства, подчас столь же грязные, - уже человечество, причем - все человечество?
- Вы для этой болтовни, извините, оторвали меня от друзей? - помедлив, спросил Хаджипавлов.
- Но у нас же, извините, не допрос, а вольная беседа. Мне действительно интересно.
- Я не буду отвечать на вопросы не по существу. Я слишком ценю свое время.
* - ... Насколько я помню его слова, он призвал писателей не участвовать в раздувании идейной шумихи вокруг судьбы ученого, и без того не сладкой, и не осложнять ему жизнь.
- Это было лицемерно замаскированное под доброту и человеколюбие беспрецедентное вторжение властей в свободу творчества.
- Но ведь речь действительно шла об интересах отдельного человека, Крякутного. О его дальнейшей судьбе, о его здоровье, о моральном климате вокруг...
- Интересы личности выше интересов общества, но творческая свобода и стремление к справедливости выше интересов личности.
- Иными словами, ваши личные интересы выше личных интересов кого бы то ни было еще?
- Прекратите демагогию!
- Хорошо. Простите. Я просто стараюсь понять.
- Вы чиновник, наймит режима, и вам никогда этого не понять.
Богдан вздохнул. "Плохих людей нет",- старательно напомнил он себе.
* - Но какие чувства вами руководили?
- А что, неясно, что ли? Всем объяснить подлую сущность Крякутного, разумеется. Должен же хоть кто-то сказать слово правды! А то носятся с ним, как с писаной торбой, с подлецом!
- Чем же он подл?
- Да всем! Не о стране думал, не о людях - а о себе, ненаглядном. Как бы ручки свои не замарать, как бы совестью не помучиться... Тля! Вот такие были мои чувства!
- Но человеку, по-моему, естественно думать прежде всего о себе. И в этом нет ничего дурного. Нельзя же всю жизнь противупоставлять интересы отдельного человека и интересы государства в ущерб первым и в угоду последним.
- Можно и должно, - возразил Кацумаха. - Людишкам только волю дай - все к себе в дом снесут. А чего не снести - в щепы разломают. Грязные у них интересы-то, у людишек. Грязные!
- А у государства бывают грязные интересы?
- Нет! - отрезал Кацумаха. - Государство всегда право.
- Так уж?
- А то нет!
...
- Вмешательство Ковбасы способствовало вашему решению взяться за роман на эту тему?
- Да наверное... не знаю. С каких это пор нам чиновники будут указывать, про что писать?
- Но ведь они - государство, которое всегда право, нет?
- Только когда во главе государства будут хемунису, оно станет всегда правым. Трудно сообразить, что ли?
* от неприятного общения устаешь очень быстро.
* Возможна ли вера, преступная сама по себе?
Только вера, какая б она ни была, дает человеку спокойствие, устойчивость, будущность. Без нее - нет человека, есть животное, знающее лишь "здесь" и "сейчас", "хочу" и "не хочу", "выгодно" и "не выгодно"... Никакая вера не преступна. И с другой стороны, любая вера раньше или позже докатывается до преступлений, коль начинает себя навязывать. Может ли быть такая вера, в которую навязывание входит неотъемлемо, которая без навязывания не существует?
... Навязывает себя не вера; навязывают веру люди. Но если вдруг обычной, неагрессивной вере из-за чужого апломба покажется, что другая вера агрессивна, то... то неагрессивная вера начнет защищаться.
То есть проявлять агрессию...
Вот в чем ужас безоговорочности.
Ох, как всем и каждому нужно быть осторожнымисо своей верой!!
* Чего ты сам хотел тогда, Гор Хват? Или - хотят одни мечтатели, одни писатели да философы, а государственные мужи знай себе хватают, что могут, до чего в силах дотянуться, и ничего связного, осмысленного не создают, лишь реагируют, как амебы, на добрые и худые изменения среды, - и в этом смысле ты не лучше и не хуже прочих...
В конце концов, твои собственные желания и порывы ничего не значат теперь. Люди живут впечатлениями и чувствами, а не сведениями; наоборот, они пользуются сведениями лишь для подтверждения своих чувств. Вера в тебя зависит уж не от тебя, но от того, что видят в тебе живущие теперь. И если вера твоя и впрямь стремится к насильственному навязыванию себя, допустим такую мысль, - это значит всего лишь то, что такие-то и такие-то нынешние люди, возглашающие себя твоими последователями, сами, по своим личным свойствам, склонны к насилию; а ты оправдываешь его для них же самих...
Но тогда получается, что, не будь тебя - или стань вдруг созданная тобою вера неоспоримо благостной и мирной, - для привлечения в свое лоно тех, кто по врожденным задаткам склонен к нетерпимости да насилию и в ком воспитание не сумело эти склонности в сообразной мере смягчить, сгодится, смотря по обстоятельствам, и любая иная вера, в священных текстах коей можно найти хоть единый намек на переустройство посюстороннего мира к лучшему? Например, ислам...? Или ... вера в демократию, в пресловутые друа де л'омм, права человека?
Ведь ... весь мир готовы перекроить под свой идеал, не слушая ни увещеваний тех, кто мыслит иначе, ни стонов тех, кого калечат... не видя последствий...
Ну да. А уж потом, когда в такой привлекательной для насильников вере накопится изрядное число жестокосердных, они либо всю веру сдвинут за собою, либо образуют внутри нее отдельное течение, от коего, не понимая, что отнюдь не сама вера тут виновата, застонет мир...
* У каждой веры свой рай. Валгалла - ад для того, кто алчет нирваны; небесный град Христа - кошмар для правоверных. Выбирая себе веру, мы в первую голову выбираем то, что она сулит как воздаяние. Но любая вера грозит стать сатанинской, ежели потщится строить здешний мир по образу и подобию своего рая - ибо свой рай она силком творит тогда как всеобщий.
В основании этаких потуг - подспудное неверие в догматы собственной же религии. Или ощущение личной греховности - настолько неискупимой, что свет за гробом уж не светит. Истинно верующий спокоен, его рай от него не уйдет. Но кто сомневается в жизни вечной или кто сомневается
в себе - в том, что он после краткой земной круговерти окажется достоин горнего блаженства, - готов на все, лишь бы перетащить рай сюда, вкусить его плодов уже здесь, внизу. Пусть на совести черно, это не важно, рай земной внеморален, демократичен, как мягкая подушка, как теплый халат, как туалетная бумага.
* Баг подошел к Ерындоеву; тот почтительно приветствовал ланчжуна, а на лице Богдана улавливалось легкое недоумение, причину коего Баг легко опознал: Юсуп по старой привычке, разговаривая с минфа, смотрел ему то в лоб, прямехенько между глаз, то на кончик правого или левого уха; в результате у минфа создалось впечатление, что Ерындоев смотрит прямо в глаза, но он, Богдан, - поймать взгляд старшего вэйбина отчего-то не в состоянии. Обычно эта метода хорошо действовала на тех подданных, которым предстояло по собственной воле признать себя заблужденцами: раздражала, выводила из себя, что способствовало скорейшему достижению человекоохранительских целей. Баг сам первое время не мог взять в толк, в чем тут загвоздка, и однажды прямо спросил Юсупа, как он это делает; а Богдану, привыкшему смотреть собеседнику в глаза, такое тем более показалось удивительным: ну ведь смотрит в упор, а взгляд - не поймать!
* - Но ведь всякий крупный, значительный поступок - это преступление! Переступание через нечто обычное, общепринятое, постылое... Без преступления нельзя совершить ничего серьезного!
- А как же столь любезные сердцу вашего иноземного единочаятеля права человека?
- Ну, так смотря какого человека...
- А, ну да. Понимаю. Продолжайте, пожалуйста.
- Нет-нет, это очень важно. Те, кто живет обычной жизнью, по обычаю, для семьи да для государства - им и не нужны их права. Они и так в безопасности... тянут свою жизненную лямку безбедно - как листья неживые по течению плывут. Нужно защищать права тех, кто переступает! Иначе их опозорят, затравят, лишат возможности совершать поступки!
- То есть преступления?
- Ну... если вам угодно это называть именно так...
- А вам угодно называть именно иначе, я понял. Продолжайте, пожалуйста.
* Богдану вспомнилось, как он уходил вечером вторницы от соборного боярина Гийаса. Уходил и думал: "Плохих людей нет. Все хотят примерно одного, хорошего хотят. Только добиваются этого по-разному, потому что сами разные, так что не вдруг поймешь..."
Однако есть предел, за которым разное становится несообразным. И - недопустимым.
* - ... Ты думаешь, теперь жизнь станет лучше?
- Да.
- Ты думаешь, если распадутся эти секты, люди, которые в них были, сделаются добрыми и славными?
- Да. Не сразу, но... станут.
- Еч, они были смешными, нелепыми, назойливыми... а станут - озлобленными. Как всякий, кто лишился веры. Чья вера унижена и разрушена. Понимаешь?
Они были, наверное, не очень-то приятными людьми, я согласен, мне тоже так показалось, а ведь я успел пообщаться с ними всего-то час-полтора... Но и к насилию, и к краже подтолкнул их ты. Эту черту они перешли потому, что не выдержали посланного тобой искушения... а обратного хода из-за черты чаще всего не бывает. Да, они могли бы выдержать, но не выдержали, и значит, сами виноваты - так, казалось бы, но... Но сказано: не вводи во искушение. Ты-то ведь тоже... Это же тебе тоже искушение было... и ты тоже не выдержал. Тут вы одинаковы, еч Возбухай.
* Преступление не оправдывается никакой победой... Мы должны говорить народу правду, как бы горька она ни была... Политика должна быть нравственной...
Ворон ворону глаз не выклюет...
Рука руку моет...
- Удельный князь Цзы спросил, как править, - тихо произнес Богдан. - Учитель ответил: "Так, чтобы было достаточно пищи, достаточно военной силы и народ доверял". Удельный князь Цзы спросил: "Буде возникнет нужда отказаться от чего-либо, с чего из этих трех начать?" Учитель сказал: "Отказаться от достатка военной силы". Удельный князь Цзы спросил: "Буде возникнет нужда снова отказаться от чего-либо, с чего из оставшихся двух начать?" Учитель сказал: "Отказаться от достатка пищи. Ибо спокон веку смерти никто не избегал, а вот ежели народ не доверяет - государству не выстоять".
- И я о том же, - так же тихо ответил из темноты Ковбаса.
- Нет, еч, ты совсем о другом,- сказал Богдан. - Говорить правду, чтобы верили, и складно, последовательно врать, чтобы верили, - разные вещи.
Комментариев нет:
Отправить комментарий