Илья Ильф & Евгений Петров — Золотой теленок (6/10)

Ранее

&  — Заседание продолжается! — молвил Остап как ни в чем не бывало. — И, как видите, господа присяжные заседатели, лед тронулся. Подзащитный пытался меня убить. Конечно, из детского любопытства. Он просто хотел узнать, что находится у меня внутри. Спешу это любопытство удовлетворить. Там внутри — благородное и очень здоровое сердце, отличные легкие и печень без признака камней. Прошу занести этот факт в протокол. А теперь — продолжим наши игры, как говорил редактор юмористического журнала, открывая очередное заседание и строго глядя на своих сотрудников.

&  — Да, вы ошиблись. И на старуху бывает проруха, как сказала польская красавица Инга Зайонц через месяц после свадьбы с другом моего детства Колей Остен-Бакеном.

&  — ... Прикажете получить деньги?
    — Да, деньги! — сказал Корейко. — С деньгами заминка. Папка хорошая, слов нет, купить можно, но, подсчитывая мои доходы, вы совершенно упустили из виду расходы и прямые убытки. Миллион — это несуразная цифра.

&  — До свиданья, — холодно молвил Остап, — и, пожалуйста, побудьте дома полчаса. За вами приедут в чудной решетчатой карете.

&  — Так дела не делают, — сказал Корейко с купеческой улыбкой.
    — Может быть, — вздохнул Остап, — но я, знаете, не финансист. Я — свободный художник и холодный философ.

&  — Значит, пойдем в закрома? — спросил Остап. — Кстати, где вы держите свою наличность? Надо полагать, не в сберкассе?

---

&  — А вы лучше, чем я думал, — дружелюбно сказал Бендер. — И правильно. С деньгами нужно расставаться легко, без стонов.
    — Для хорошего человека и миллиона не жалко, — ответил конторщик, к чему-то прислушиваясь.

&  — Вы что, на именинах у архиерея были? — хмуро спросил Остап.

&  — Ну, гуси-лебеди, что поделывали?
    — Ей-богу, — сказал Балаганов, прикладывая руку к груди. — Это все Паниковский затеял.
    — Паниковский! — строго сказал командор.
    — Честное, благородное слово! — воскликнул нарушитель конвенции. — Вы же знаете, Бендер, как я вас уважаю! Это балагановские штуки.
    — Шура! — еще более строго молвил Остап.
    — И вы ему поверили! — с упреком сказал уполномоченный по копытам. — Ну, как вы думаете, разве я без вашего разрешения взял бы эти гири?

&  — Какая фемина! — ревниво сказал Паниковский, выходя с Балагановым на улицу. — Ах, если бы гири были золотые! Честное, благородное слово, я бы на ней женился!

&  ...из банка Остап вышел, держа в руке тридцать четыре рубля.
    — Это все, что осталось от десяти тысяч, — сказал он с неизъяснимой печалью, — а я думал, что на текущем счету есть еще тысяч шесть-семь... Как же это вышло? Все было так весело, мы заготовляли рога и копыта, жизнь была упоительна, земной шар вертелся специально для нас — и вдруг... Понимаю! Накладные расходы! Аппарат съел все деньги.

&  — Вы пойдете под суд! — загремели басы и баритоны. — Где начальник отделения? Где уполномоченный по копытам?
    Балаганов задрожал.
    — Контора умерла, — шепнул Остап, — и мы здесь больше не нужны. Мы пойдем по дороге, залитой солнцем, а Фунта поведут в дом из красного кирпича, к окнам которого по странному капризу архитектора привинчены толстые решетки.

&  — Вот, — вымолвил, наконец, Остап, — судьба играет человеком, а человек играет на трубе.

&  — Что вы делаете? — сказал Балаганов, взмахнув букетом. — Зачем этот шик?
    — Нужно, Шура, нужно, — ответил Остап. — Ничего не поделаешь! У меня большое сердце. Как у теленка. И потом это все равно не деньги. Нужна идея.

&  — Иди, иди, лошадь, — заметил великий комбинатор, — не твоего это ума дело!

&  — Вот, например, я! — сказал вдруг швейцар, развивая, видимо, давно мучившую его мысль. — Сказал мне помреж Терентьев бороду отпустить. Будешь, говорит, Навуходоносора играть или Валтасара в фильме, вот названия не помню. Я и отрастил, смотри, какая бородища — патриаршая! А теперь что с ней делать, с бородой! Помреж говорит: не будет больше немого фильма, а в звуковом, говорит, тебе играть невозможно, голос у тебя неприятный. Вот и сижу с бородой, тьфу, как козел! Брить жалко, а носить стыдно. Так и живу.

&  — В самом ли деле прекрасна жизнь, Паниковский, или мне это только кажется?
    — Где это вы безумствуете? — ревниво спрашивал нарушитель конвенции.
    — Старик! Эта девушка не про вас, — отвечал Остап.

&  Погода благоприятствовала любви.

&  — Какая фемина! — шептал он. — Я люблю ее, как дочь!

Далее