2 янв. 2008 г.

Харуки Мураками — Пинбол 1973

Крыса-2
年のピンボール (1973-nen-no pinbooru)
Pinball, 1973

Харуки Мураками Пинбол 1973*  Не знаю, в чем здесь причина, но каждый каждому — или, скажем так, каждый всему миру — отчаянно хочет что-то передать.

*  — Слушай, Джей! — сказал Крыса, не отводя взгляда от стакана. — Я вот двадцать пять лет на свете живу — а чувство такое, что еще ни в чем не разобрался.
   Некоторое время Джей, ни слова не говорил, рассматривая свои пальцы. Потом немножко ссутулился.
   — А я сорок пять лет живу — и понял одну единственную истину. Знаешь, какую? Такую, что человек при большом желании из чего угодно может извлечь урок. Из самых заурядных и банальных вещей извлечь урок всегда можно. Кто-то сказал, что даже в бритье присутствует своя философия. Собственно, никто в мире и не выжил бы, будь это не так.

* Если глядеть издалека, что угодно кажется красивым.

* Сколько же надо воды, чтобы напиться?

* Хороший вопрос, а ответа нет. На хорошие вопросы никогда не бывает ответов.



*  Все на свете суть повторение уже бывшего — вот что я теперь чувствовал. Безграничное дежа вю — с каждым новым повторением все хуже и хуже.

*  Если есть вход, то есть и выход. Так устроено почти все. Ящик для писем, пылесос, зоопарк, чайник... Но, конечно, существуют вещи, устроенные иначе. Например, мышеловка.
   Один раз я установил мышеловку у себя дома, под раковиной. Приманкой служила мятная жвачка. ...
   На третий день утром мышеловка сработала. В нее попалась молодая крыса... По людским меркам ей, наверное, было лет пятнадцать или шестнадцать. Трудный возраст. Огрызки жвачки валялись у нее под лапами.
   Поймать-то я ее поймал, но не знал, что делать дальше. Умерла она к утру четвертого дня, так и не высвободив задней лапы, прищемленной проволокой.
   Глядя на нее, я вывел для себя один урок.
   Все должно иметь как вход, так и выход. Обязательно.

*  Вот что написано в предисловии научного исследования по пинболу под названием "Бонус лайт":
   "От пинбольного автомата вы не получаете практически ничего — только гордость от перемены цифр. А теряете довольно много. Вы теряете столько меди, что из нее можно было бы соорудить памятники всем президентам..., — не говоря уже о драгоценном времени, которое не вернуть.
   Покуда вы истощаете себя, одиноко сидя у пинбольного автомата, кто-то, быть может, читает Пруста. Кто-то другой смотрит в автомобильном кинотеатре "Смелую погоню", по ходу действа предаваясь тяжелому петтингу с подругой. Не исключено, что первый станет писателем, проникнувшим в самую суть вещей, а второй создаст счастливую семью.
   И ведь главное — пинбольный автомат не следует за вами по пятам, куда бы вы ни пошли. Он просто зажигает лампочку повторной игры. "Риплэй", "риплэй", "риплэй", "риплэй"... Может возникнуть впечатление, что целью этой машины является бесконечность как таковая.
   О бесконечности мы знаем немного. С другой стороны, можно строить догадки по поводу ее отражений.
   Цель пинбола лежит не в самовыражении, а в самопреобразовании. Не в расширении "эго", а в его сужении. Не в анализе, а в охвате.
   Но если вы ставите своей целью самовыражение, расширение "эго" или же анализ, то вас, скорее всего, настигнет неотвратимое возмездие лампочки "Нарушение правил".
   Приятной игры!"

*  Иногда вчерашний день воспринимаешь как прошлый год. А иногда прошлый год воспринимаешь как вчерашний день. Бывает еще, что будущий год кажется вчерашним днем — но это уже совсем худо.

*  — Мне не нравилось, как у них газон во дворе пострижен, — говорил он в те моменты, когда совсем без объяснения было нельзя.

*  Заморочек у каждого из нас было выше крыши. Заморочки падали с неба, как дождь; мы увлеченно их собирали и рассовывали по карманам. Что за нужда была в них, не пойму до сих пор. Наверное, мы с чем-нибудь их путали.

*  — Как не понравился мне Токио с самого начала, так и не могу к нему привыкнуть.
   — Да?..
   — Разве это пейзаж? Земля черная, речки грязные, гор вообще нет... А ты?
   — А я вообще никаких пейзажей не люблю.
   Она вздохнула и рассмеялась.
   — Ты не пропадешь.

*  А потом внимательно посмотрел на свое отражение в оконном стекле. Глаза от температуры ввалились внутрь. Это ладно... Лицо потемнело от вылезшей к половине шестого щетины. И это бы ничего... А только все равно — лицо выглядело совершенно не моим. Это было лицо мужчины двадцати четырех лет, случайно севшего против меня в поезде по пути на работу. Для кого-то другого мое лицо и моя душа — не более, чем бессмысленный труп. Моя душа и душа кого-то другого всегда норовят разминуться. "Эй!" — говорю я. "Эй!" — откликается отражение. Только и всего. Никто не поднимает руки. И никто не оглядывается.
   Если вставить мне в каждое ухо по цветку гардении, а на руки надеть ласты, то тогда, возможно, несколько человек и оглянулось бы. Но и только. Через три шага и они забыли бы. Собственные глаза ничего не видят. И мои глаза тоже. Я словно опустошен. Наверное, я уже ничего и никому не смогу дать.

*  Хотелось поразмышлять о многих вещах — но ни одной мысли в голове не возникало. Я вздохнул, сел в кровати и некоторое время созерцал белую стену напротив. Было совершенно неясно, чем заняться. Нельзя же до бесконечности пялиться в стену, — сказал я себе. Помогло это мало. Правильно говорил профессор, у которого я писал диплом. Стиль хороший, — говорил он, — аргументация грамотная. Но нет темы. Да, именно так. С самого начала своей самостоятельной жизни я не мог уразуметь, как мне обращаться с самим собой.

*  — Слушай, а кошки о чем думают?
   — О разном... Вот мы с тобой о чем думаем?
   — Да уж, — засмеялся Крыса.

*  — Прочитай какую нибудь молитву.
   — Молитву? — удивился я.
   — Похороны ведь! Надо помолиться.
   — Как-то упустил из виду, — сказал я. — Ни одной не помню.
   — Да что угодно пойдет!
   — Это ведь формальность!
   — Долг философии, — начал я словами Канта, — состоит в устранении фантазий, порожденных заблуждениями... Распределительный щит! Спи спокойно на дне водохранилища...

*  — Если ты сказать чего хочешь, то давай лучше сейчас, пока не принесли, — предложил я. И сразу подумал: лучше бы я этого не говорил. Всегда у меня так.

*  — А когда тебе было двадцать лет, что ты делал?
   — Был по уши влюблен.
   — И что с ней потом стало?
   — Расстались.
   — Тебе с ней было хорошо?
   — Если глядеть издалека, что угодно кажется красивым.

*  — А сейчас? — спросила она. — Сейчас у тебя кто-нибудь есть?
   — Никого нет.
   — И тебе не одиноко?
   — Привык. Дело тренировки.
   — Какой тренировки?
   Я закурил и выпустил струйку дыма, целясь на полметра выше ее головы.
   — Видишь ли, я под интересной звездой родился. Чего ни захочу, все получаю. Но как только что-нибудь получу, тут же растопчу что-нибудь другое. Понимаешь?
   — Немножко...
   — Никто не верит, но так оно и есть. Года три назад я это заметил. И решил, что буду теперь стараться ничего не хотеть.
   Она покачала головой.
   — Ты что, собираешься так прожить всю жизнь?
   — Наверное... А как еще никому не мешать?
   — Если ты на самом деле так думаешь, — сказала она, — тебе лучше жить в ящике для обуви.

*  — Все люди меняются. А какой в этом смысл, я никогда не понимал. — Крыса закусил губу, уставился на стол и задумался. — Мне так кажется, что любые перемены и любой прогресс в конечном счете сводятся к разрушению. Или я не прав?
   — Наверно, прав...
   — Поэтому у меня нет ни любви, ни симпатии к тем, кто радостно идет навстречу пустоте. И в этом городе тоже.
   Джей молчал. Замолчал и Крыса. Взяв со стола спичку, он медленно зажег ее с другого конца от тлеющей сигареты и закурил новую.
   — Вся проблема в том, — сказал Джей, — что ты сам хочешь измениться. Правда ведь?
   — Точно.

*  — Спокойной ночи, — сказал Крыса.
   — Спокойной ночи, — ответил Джей. — И вот еще: кто-то сказал — ходите помедленней, а воды пейте побольше.
   Крыса улыбнулся Джею, открыл дверь и поднялся по лестнице. Безлюдную улицу ярко освещали фонари. Крыса присел на дорожное ограждение и взглянул на небо. "Сколько же надо воды, чтобы напиться?" — подумал он.

*  — Куда это ты собрался?
   — Играть в пинбол. Куда именно, еще не знаю.
   — В пинбол?
   — Ну да. Запускаешь шарик...
   — Знаю, знаю... Только почему вдруг пинбол?
   — Действительно... В этом мире полно вещей, которые наша философия не в силах истолковать.

*  — ...Это была единственная область, где я мог чем-то гордиться.
   — А я вообще ничем не могу.
   — Значит, тебе и терять нечего.
   — В том, что может когда нибудь потеряться, большого смысла нет. Ореол вокруг потери — ложный ореол.
   — Кто это сказал?
   — Не помню, кто. Но это правда.
   — А разве в мире есть что-нибудь, что не может потеряться?
   — Я верю, что есть. И тебе лучше в это верить.
   — Постараюсь.
   — Возможно, я слишком большой оптимист. Но не такой уж и дурак.
   — Я знаю...
   — Не хочу хвастаться, но это гораздо лучше, чем наоборот.
   Она кивнула.

*  После разговора с Джеем Крыса снова был в прострации. Плохо связанные друг с другом потоки сознания разбежались в разные стороны, и Крыса не знал, сойдутся ли они снова. Черная река рано или поздно фатально впадает в безбрежное море — тогда ее рукава уже не сходятся. Двадцать пять лет, прожитых только для этого... Зачем? — спрашиваешь самого себя. Не понять... Хороший вопрос, а ответа нет. На хорошие вопросы никогда не бывает ответов.

*  ...это еще нельзя считать Окончательной Развязкой, достойной короля Артура и рыцарей Круглого Стола. До развязки пока далеко. Когда лошади истощены, мечи поломаны и доспехи в ржавчине, я лучше поваляюсь на лугу, сплошь заросшем кошачьей забавой, спокойно слушая ветер. А потом пойду туда, куда должен пойти — будь-то дно водохранилища или холодильник птицефермы.
   Эпилог здесь возможен разве что символический — как бельевая веревка под грозовой тучей.

*  Как отмечал Теннесси Уильямс, о прошлом и настоящем говорят, как есть. А говоря о будущем, добавляют "вероятно".
   Но когда я оглядываюсь на потемки, через которые мы брели, то не вижу там ничего определенного — только "вероятное". Ведь мало того, что воспринимать нам дано лишь мгновения, именуемые "настоящим", — даже сами эти мгновения проскальзывают мимо нас, почти не задевая.



Комментариев нет:

Отправить комментарий