Фредерик Бегбедер — 99 франков

*  Все проходит: любовь, искусство, планета Земля, вы, я. Смерть настолько неизбежна, что всех застает врасплох. Как узнать про этот день — не последний ли он? Вы думаете, что у вас уйма времени впереди. А потом вдруг — здрасьте пожалуйста! — вы тонете, вы утонули, ваше время истекло. Смерть — единственная встреча, не записанная в вашем органайзере.

*  Реклама — это техника запудривания мозгов, изобретенная в 1899 г. американцем Албертом Дэвисом Ласкером, а в тридцатые годы нашего века ее блестяще усовершенствовал некий Йозеф Геббельс — с целью убедить немецкий народ посжигать всех евреев. Геббельс был гениальным концептуалистом, асом пропаганды: "DEUTSCHLAND UBER ALLES", "EIN VOLK, EIN REICH, EIN FUHRER", "ARBEIT МАСНТ FREI"... Старайтесь не забывать об этом: с рекламой шутки плохи.
   Ибо разница между словами "потреблять" и "истреблять" не так уж велика.

*  Вам, конечно, известен принцип Проктера: "Не считайте людей дураками, но никогда не забывайте, что они и есть дураки".

*  Люди все реже говорят друг с другом; и вообще, когда кто-то решается наконец сказать тебе правду в лицо, это значит, что уже ПОЧТИ слишком поздно.

*  — Тогда чего ж ты не увольняешься?
   И выходит из кабинета.
   Ну уж нет, не дождетесь, хрен я вам уволюсь! Уйти по собственному желанию — да это все равно что покинуть ринг до конца матча. А я предпочитаю скапутиться прямо тут, на месте, и пускай меня вынесут ногами вперед.

*  — Чтобы починить машину, нужно нанять опытного механика. Чтобы построить дом, желательно иметь дело с опытным архитектором. Заболев, необходимо обратиться к опытному врачу. Так почему же физическая любовь не нуждается в опытных специалистах?! Мы все — проститутки. Девяносто пять процентов людей согласились бы переспать с кем угодно за десять тысяч франков. А любая девочка отсосет тебе и за половину. Она, конечно, для виду оскорбится и ни словом не обмолвится об этом подружкам, но я уверен, что за пять кусков ты с ней сделаешь все, что захочешь. Да и за меньшую сумму — тоже. Можно поиметь кого угодно, вопрос в тарифе: вот вы бы отказались сделать минет за миллион, за десять, сто миллионов?

*  — В конце концов, после всего, что люди сделали для Бога, он мог бы все-таки дать себе труд существовать, разве не так?

*  Конец лжи еще не означает начала правды. Будьте бдительны: одна ложь может скрывать за собой другую.

*  С возрастом люди не становятся счастливее — просто они опускают планку ниже, чем прежде. Проявляют ясность духа и терпимость, откровенно сознаются в неудачах. Ценят каждый миг отсрочки.

*  Пять миллиардов лет назад — ничто; пять миллиардов лет спустя — ничто; человек — всего лишь случайность в межзвездной пустоте; чтобы перестать умирать, достаточно перестать жить...

---

*  Разумеется, новым тоталитарным режимам совершенно необязательно походить на старые. Управление государством с помощью репрессий и казней, специально организованного голода, арестов и ссылок не только антигуманно (в наши дни это мало кого волнует), но к тому же — и это можно доказать — неэффективно, а в эру передовых технологий неэффективность — страшный грех перед Господом. Тоталитарное государство, заслуживающее названия действительно "эффективного", — это такая система, где всемогущий исполнительный комитет политических руководителей, опираясь на целую армию администраторов, держит в руках порабощенное население, которое излишне даже принуждать к труду, ибо оно с радостью приемлет свое рабство. Заставить людей полюбить рабское положение — вот главная задача, возлагаемая в нынешних тоталитарных государствах на министерства культуры, главных редакторов газет и школьных учителей.

Олдос Хаксли. Новое предисловие к роману "Прекрасный новый мир", 1946

*  Нам всем внушают Желанья, которые нас удручают.

Ален Сушон. Сентиментальная толпа, 1931

*  Капитализм пережил коммунизм. Теперь ему осталось пожрать самого себя.

Чарльз Буковски.

*  THE NAMES HAVE BEEN CHANGED TO PROTECT THE GUILTY.
  (Все имена и названия изменены, чтобы укрыть виновных.)

*  Все проходит и все продается. Человек — такой же товар, как и все остальное, и у каждого из нас свой срок годности. Вот почему я решил уйти на пенсию в тридцать три года. Похоже, это идеальный возраст для воскресения.

*  Гламур — это праздник, который всегда с другими — не с тобой. Я приобщаю вас к наркотику под названием "новинка", а вся прелесть новинок состоит в том, что они очень недолго остаются таковыми. Ибо тут же возникает следующая новинка, которая обратит предыдущую в бросовое старье. Сделать так, чтобы у вас постоянно слюнки текли, — вот она, моя наивысшая цель. В моей профессии никто не желает вам счастья. Ведь счастливые люди — не потребляют.

*  На жаргоне рекламщиков это называется "печаль пост-шоп". Вы нуждаетесь в некоем товаре, но стоит вам завладеть им, как вы уже хотите чего-то нового. Гедонизм — это не гуманизм, это cash-flow. Знаете, каков его девиз? "Я трачу, следовательно, я существую". Но для того, чтобы зародить в человеке жажду приобретательства, нужно возбудить в его душе зависть, горечь, алчность — таково мое оружие. А моя мишень — вы сами.

*  Я везде. Вам от меня не скрыться. Куда ни плюнь, всюду царит моя реклама. Я запрещаю вам скучать. Я мешаю вам думать. Терроризм, именуемый "новинкой", помогает мне впаривать вам пустоту.

*  Чем смелей я играю с вашим подсознанием, тем безропотнее вы мне покоряетесь. Если я нахваливаю йогурт, залепив плакатами все стены вашего города, то, даю голову на отсечение, вы его купите. Вам-то кажется, будто вы свободны в своем выборе, но не тут-то было: в один прекрасный день вы углядите мой товар на полке супермаркета и возьмете его — просто так, попробовать; вы уж поверьте мне, я свое дело знаю туго.

*  ...в мире, который я собираюсь вам описать, любую критику глотают не поперхнувшись, наглость всячески приветствуется, донос оплачивается, поношения заказываются теми, кого поносят. Скоро у нас учредят Нобеля за Лучшую в мире провокацию, и тогда я уж точно буду первым на очереди. Бунт входит в правила игры. Прежние диктатуры боялись свободы слова, искореняли инакомыслие, сажали писателей, сжигали вольнолюбивые книги. Достославные времена мерзких аутодафе позволяли отделить агнцев от козлищ, добрых от злых. Рекламный же тоталитаризм — вещь куда более тонкая, тут легко умыть руки.
   Чтобы обратить человечество в рабство, реклама избрала путь въедливого, умелого внушения. Это первая в истории система господства человека над человеком, против которой бессильна даже свобода. Более того, она — эта система — сделала из свободы свое оружие, и это самая гениальная ее находка. Любая критика только льстит ей, любой памфлет только усиливает иллюзию ее слащавой терпимости. Она подчиняет вас в высшей степени элегантно. Все дозволено, никто тебя не тронет, пока ты миришься с этим бардаком. Система достигла своей цели: даже непослушание стало формой послушания.

*  Всякий писатель — доносчик. А всякая литература — донос. Какой интерес писать книги, если при этом не плюешь в лицо своим благодетелям?!

*  Адольф Гитлер:

"Если вы хотите завоевать любовь народных масс, говорите им самые нелепые и грубые вещи".

Йозеф Геббельс:

"Мы добиваемся не правды, а эффекта".
"Пропаганда утрачивает силу, как только становится явной".
"Чем ложь грубее, тем легче ей верят".

*  В идеале, при демократии следовало бы использовать потрясающую власть массмедиа для того, чтобы будить умственные способности, вместо того, чтобы давить их. Но такого никогда не будет, ибо люди, обладающие этой властью, предпочитают не рисковать. Рекламодатели хотят, чтобы все было заранее разжевано и протестировано, чтобы вы, боже упаси, не вздумали сами ворочать мозгами; им нужно превратить вас в баранов; я не шучу, вот увидите, в один прекрасный день они отштампуют у вас на руке магнитный код. Уж им-то известно, что ваша единственная сила — в кредитной карточке. Они не хотят давать вам свободу выбора. Они хотят свести все ваши немотивированные действия к одному в высшей степени мотивированному — к акту покупки.

*  Политики ничего больше не контролируют, теперь нами правит экономика. Маркетинг — это демократия, поставленная с ног на голову, оркестр, командующий дирижером. Опросы общественного мнения определяют политику, тесты определяют стиль рекламы, анкетирование определяет выбор музыки для радио, ...

*  Big Brother is not watching you, Big Brother is testing you. Однако тестомания и есть залог косности, отречения от свободы. Вам больше не предлагают абы что, ведь это РИСКОВАННО — вдруг вам не понравится! Вот так и убивают новизну, оригинальность, творчество, мятеж духа. Результаты налицо. Наши клонированные судьбы... Наша сонная одурь... Одиночество в толпе... Полнейшее безразличие к уродству. ... Это конец света на марше. Нельзя одновременно прогибаться под мир и менять его. Когда-нибудь в школах будут изучать тему "Самоуничтожение демократии".

*  Всякий раз, когда этот тип произносит слово "рынок", он подразумевает "навар". И если он говорит об "исследовании рынка", это нужно понимать как "исследование навара"; "экономика рынка" означает "экономика навара". Этот человек одобряет либерализацию навара, он намерен вбрасывать в продажу новые продукты ради навара, спешит завоевывать все новые и новые области производства во имя навара и никогда не забывает подчеркнуть мировое значение навара. Он вас ненавидит, знайте это. Вы для него всего лишь бессловесный скот, поставленный на откорм, собаки Павлова; его интересует только одно — ваши денежки в карманах его акционеров (американских пенсионных фондов, иными словами, шайки старперов с "подтяжкой" на мордах, одной ногой в гробу, другой — где-нибудь в бассейне Майами, штат Флорида). И да процветает во веки веков Лучший из Материальных Миров!

*  — Скажи-ка... Ты, случаем, не переутомлен?
   Я пожимаю плечами:
   — Да я переутомлен с тех пор, как родился.

*  ДЕСЯТЬ ЗАПОВЕДЕЙ КРЕАТОРА

1. Опытный креатор обращается не к потребителям, а к двум десяткам людей в Париже, которые могут нанять его на работу (КД двадцати лучших рекламных агентств). Получить премию в Канне или в клубе АД куда важнее, чем помочь клиенту завоевать новый сегмент рынка.
2. Первая идея — самая удачная, но нужно выждать недельки три перед тем, как представить ее заказчику.
3. Реклама — единственное ремесло, где работнику платят за то, чтобы он работал хуже. Если ты представил гениальный проект, а рекламодатель хочет его угробить, подумай прежде всего о своей зарплате, сляпай под диктовку клиента, на скорую руку (секунд за тридцать) какое-нибудь дерьмо послаще и смело отбывай на неделю в Майами или Кейптаун — снимать ролик.
4. Всегда являйся на собрания позже назначенного времени. Пунктуальный креатор не внушает доверия. Войдя в зал, где тебя ждут уже три четверти часа, не извиняйся, а просто небрежно брось: "Привет, у меня есть для вас ровно три минуты". Или же процитируй Ролана Барта: "Мы продаем не мечту, а смысл". (Другой вариант, из Раймона Леви, правда, не такой шикарный: "Уродство трудно продать".) Тогда клиенты сочтут, что ты стоишь их денег. Никогда не забывай, что рекламодатели обращаются в агентства потому, что сами не способны выдавать идеи, страдают от комплекса неполноценности и втайне злобствуют. Поэтому креаторы должны их презирать: бренд-менеджеры — все до одного — завистливые мазохисты. Они платят нам за то, чтобы мы их унижали.
5. Если проект у тебя не готов, нужно выступать последним и при этом нагло повторять все уже сказанное другими. На всяком собрании прав тот, кто произнес заключительное слово. Никогда не забывай, что главная цель собрания — подставить другим ножку.
6. Разница между работником высшего и низшего звена состоит в том, что первый получает больше, а работает меньше. Чем больше ты заколачиваешь, тем внимательнее тебя слушают и тем меньше ты говоришь. В нашей профессии важные шишки должны помалкивать, ибо чем реже ты открываешь рот, тем гениальнее кажешься.
Отсюда вывод: чтобы продать идею КД (креативному директору), креатор должен СИСТЕМАТИЧЕСКИ внушать ему, что это он, КД, ее и родил. Для чего следует начинать представление фразами типа: "Я долго обдумывал то, что ты вчера сказал мне...", или: "Я вернулся к той идее, что ты недавно высказал...", или: "Я решил идти тем путем, который ты тут наметил...", тогда как слепому ясно, что КД ничего не говорил вчера, не высказывал никаких идей ни недавно, ни давно и, уж конечно, не намечал никаких путей.
6-bis. Другое средство распознать младшего и старшего по службе: младший отпускает удачные остроты, над которыми никто не смеется, старший же выдавливает из себя унылые шутки, вызывающие бурный восторг слушателей.
7. Культивируй абсентеизм, приходи на работу не раньше полудня, никогда не отвечай на приветствия коллег, трать на обед не меньше трех часов, не подходи к телефону. На любые упреки по этому поводу тверди одно: "У креатора нет расписания, у него есть только сроки".
8. Никогда ни у кого не спрашивай мнения по поводу ведущейся кампании. Интересуясь чужим мнением, ты ВСЕГДА рискуешь его услышать. А услышав, ты, ВПОЛНЕ ВОЗМОЖНО, должен будешь с ним считаться.
9. Каждый делает работу вышестоящего начальства. Стажер делает работу концептуалиста, который делает работу креативного директора, который делает работу президента агентства. Чем выше сидишь, тем меньше вкалываешь (см. заповедь № 6).
10. Когда твой собрат креатор демонстрирует тебе удачный слоган, главное — не выдать своего восхищения. Напротив, скажи, что идейка дохлая, неходовая, или что она "с бородой", сто лет в обед, или что он скачал ее со старой английской рекламы. Зато, если он принесет тебе и впрямь дерьмовый титр, рассыпься в похвалах и притворись, будто сгораешь от зависти.

*  "То, что люди именуют нежностью, я называю страхом разлуки", и еще: "Женщины — это такие существа, которых либо бросают, либо боятся бросить". Иными словами, если тебе на нее не плевать, значит, она тебя запугала вконец.

*  Когда девушка сообщает своему парню, что ждет от него ребенка, у парня НЕМЕДЛЕННО возникает вопрос — но не тот, о котором вы подумали: "Хочу ли я этого ребенка?", а совсем другой: "Хочу ли я остаться с этой девушкой?"

*  "Истина — это момент лжи", — написал Ги Дебор вслед за Гегелем, а они оба были поумней тебя. Это изречение замечательно верно в отношении борделей. Рядом с проститутками ложное становится моментом истины. А ты наконец становишься самим собой. В обществе так называемой "приличной женщины нужно непрерывно делать над собой УСИЛИЯ, пыжиться, изображать героя, в общем, лгать: вот когда мужчина ведет себя как отъявленная шлюха. Зато в борделе он свободен, он может расслабиться, ему не нужно нравиться, выглядеть лучше, чем он есть. Это единственная обитель лжи, где он до конца правдив, то есть слаб, красив и хрупок.

*  Лишь тонко организованные существа испытывают потребность платить за любовь, дабы избежать риска страдать от любви.

*  По логике вещей, должно быть наоборот: драмы в отрочестве, пустяки — после тридцати. Но, увы! — не получается. Чем ты старше, тем уязвимее. В тридцать три года все воспринимаешь всерьез.

*  ...размышляя по пути о неумолимом искусственном отборе Его Величества Маркетинга. Прежде у нас продавали до шестидесяти сортов яблок, ныне осталось только три — голден, зеленые и красные. Прежде кур выращивали три месяца, ныне яйцо и курицу на полке супермаркета разделяют всего 42 дня — и каких жутких 42 дня! 25 птиц на один квадратный метр, откорм антибиотиками и анксиолитиками. До семидесятых годов нормандские камамберы разделялись на 10 вкусовых категорий, ныне их максимум три из-за введения стандартов на стерилизованное молоко. ... В кока-колу больше не кладут кокаин, зато подмешивают фосфорную и лимонную кислоты, чтобы создать иллюзию утоления жажды и привыкание к этому напитку. Молочных коров откармливают специальным бродильным силосом, от которого у них развивается цирроз, и тоже напихивают антибиотиками, порождающими новые виды резистентных бактерий, что сохраняются и в говядине; я уж не говорю о костной муке, вызывающей коровье бешенство, — об этом достаточно много пишут в газетах. В молоке таких коров полно еще и диоксинов, которые они съедают вместе с травой. Разводимую в искусственных водоемах рыбу кормят рыбной мукой (такой же вредной для них, как костная мука для скота) и опять же антибиотиками... Зимой трансгенная клубника даже не замерзает благодаря гену, заимствованному от рыбы из северных морей. ...

*  Царство рынка зиждется на сбыте товаров, а твое ремесло состоит в том, чтобы убедить потребителя выбрать из этих товаров самый недолговечный. Промышленники называют это "программированием морального износа".

*  Ты выходишь на улицу без очков, чтобы не видеть дальше собственного носа.
   Близорукость — твоя последняя роскошь. Все вокруг волшебно расплывается, прямо как в рекламном клипе. Все поверхностно и зыбко. Держись, старик! Где твоя улыбка?

*  Реклама — виновница того, что народ выбрал себе в вожди Гитлера. Реклама призвана убеждать граждан, что ситуация нормальна, когда она катастрофически ненормальна. Словно ночные сторожа в средние века, она постоянно кричит: "Спите спокойно, добрые люди, уже полночь, все хорошо, хлеба, вина — и жизнь полна, "Май"-горчица всем сгодится. Радио "Nova" всегда ново, "Mini-Prix" — ваш друг — максимум услуг! Спите спокойно, добрые люди!" Все несчастны в современном мире — об этом нас предупреждал еще Шарль Пеги. И говорил сущую правду: безработные несчастны без работы, работающие несчастны от ее избытка. Спите спокойно, а от бессонницы глотайте прозак.

*  — Странное впечатление: когда я был маленьким, двухтысячный год казался несбыточной фантазией. Наверно, я здорово повзрослел, раз этот год уже наступил.

*  Октав спрашивает себя, какого черта он вообще тут делает (этот вечный вопрос он задает себе с самого рождения).

*  На любом предприятии нетрудно выявить девиц, которые спят с коллегами по работе: они единственные, кто одевается sexy.

*  Вся эта групповуха под названием "семинар" имеет целью "укрепление связей между членами коллектива агентства", или, выражаясь научно, "оптимизацию внутренней коммуникации человеческих резервов". Октава давно уже научили подчиняться этому порядку вещей; кроме того, жизнь — это такой краткий миг, дарованный нам на круглом камешке, летящем в пространстве, что глупо тратить сей миг на обсуждение целесообразности подобной ОПТИМИЗАЦИИ. Лучше сразу принять правила игры.

*  Рекламистам демонстрируют Африку как отрицательный пример жизненного устройства: пусть насмотрятся и поспешат вернуться домой, утешаясь мыслью, что другим людям живется еще хуже, чем им. И тогда конец года покажется вполне приемлемым: Африка служит противовесом и оправданием их собственному благополучию. Раз бедняки умирают, значит, богатые имеют право на жизнь.

*  — Я просто ясно отдаю себе отчет: у нас не осталось ничего стоящего, вот почему пустоту заполняет реклама. Она стала нашим единственным идеалом. Это не природа, это надежда не терпит пустоты.

*  Проблема современного человека не в том, что он зол. Напротив, в большинстве случаев он по чисто практическим соображениям старается быть добрым и любезным. Просто ему не нравится скучать. Скука приводит его в ужас, тогда как на самом деле нет ничего более полезного и благотворного, чем хорошая ежедневная доза ничем не заполненного времени, долгих минут безделья, пустоты, тупого оцепенения в одиночестве или в кругу себе подобных. Октав понял это: истинный гедонизм — вот что такое скука. Только она позволяет услаждаться настоящим, однако люди поступают с точностью до наоборот: они бегут от скуки, ищут от нее спасения у телевизора и телефона, в кино и в Интернете, в видеоиграх и модных журналах. Они перестали участвовать в том, что делают, и живут как бы в другом измерении, словно стыдятся просто дышать — здесь и сейчас. Человек, который смотрит на телеэкран, или участвует в интерактивных опросах, или звонит по сотовому, или играет на своей "PlayStation", — не живет. Его здесь нет, он ушел в иной мир. Он вроде бы и не умер, но и не жив. ... Ситуация необратима. Она не меняется со времен Паскаля: человек продолжает спасаться от страха смерти в развлечениях. Просто оно, развлечение, стало таким всемогущим, что заменило самого Бога. Так как же избежать развлечений? Бороться со страхом смерти.

*  Мир ирреален — за исключением тех моментов, когда он скучен.

*  Турфирма спланировала эту поездку исключительно для того, чтобы показать, насколько сенегальский пейзаж похож на ее рекламные проспекты. Ведь туризм превращает путешественника в контролера, его открытия — в инспекцию, удивление — в констатацию, странника — в Фому неверующего.

*  Каждая мелочь обретает ценность, когда главное утрачивает смысл. Соскочить — пусть ненадолго — с карусели повседневности иногда бывает жизненно важно даже для трудоголиков.

*  Влюбленный мужчина — это тот, кто любит смотреть на уснувшую женщину и время от времени наслаждаться ею.

*  Кто тут говорил о деколонизации? Ничто не колонизирует больше, чем мировая реклама: в самом грязном углу самой нищей хижины на самом краю света "Nike", "Coca-Cola", "Gap" и "Calvin Klein" заменили собой Францию, Англию, Испанию и Бельгию. Правда, нашим братьям меньшим, неграм, достаются лишь жалкие крохи цивилизации — пиратские кассеты, поддельные "ролексы" и рубашки "Lacoste", от которых при первой же стирке отваливается неумело скопированный крокодил.

*  Октав декламировал вслух "Слова, слова..." Алена Делона из песни Далиды:

Как странно
Я не знаю что со мной
И нынче под мерцающей луной
Я на тебя гляжу как в первый раз
О чувствах я не в силах рассказать
Но ты волшебная история любви
Которую хочу всю жизнь читать
Вчера и завтра
Нынче и всегда
Ты истина моя
Моя звезда.

Интересно: как верно порой красивые слова выражают искренние чувства!

Ты словно ветер
что заставил скрипки петь
и вдаль уносит ароматы роз.

Никто из его поколения больше не смеет выражаться так изысканно.

Ты для меня мелодия любви
танцуют звезды под нее меж дюн.

Как часто он и его бухие дружки помирали со смеху над этими словами. Почему же они казались им такими нелепыми? Почему нам становится не по себе от романтики? Мы стыдимся своих чувств. Шарахаемся от высоких слов как от чумы. Не воспевать же собственную неспособность любить!

Ты для меня запретная мечта
Единственная боль
Последняя надежда.

Секретарши прыскают, слушая его, а ведь первый же парень, осмелившийся сказать им то же самое, глядя прямо в глаза, заставил бы их разрыдаться от полноты чувств. Может, это нервное хихиканье — от зависти?

*  Если мужчина неуловим, то женщина — непобедима.

*  Для того чтобы наше воззвание произвело на публику неизгладимое впечатление, нам пришлось убивать людей.
Теодор Кашински по прозвищу "Унабомбер".
Манифест, опубликованный в "Вашингтон пост" и "Нью-Йорк таймс" 19 сентября 1995 г.

*  Нам очень часто хочется, чтобы жизнь обернулась сном; чтобы мы, точно в плохом фильме, внезапно пробудились и обнаружили, что все наши проблемы чудесным образом решены. Сколько раз мы видели на экране: вот человека преследует мерзкое кровожадное чудовище, вот оно загоняет его в тупик, спасенья нет... но в тот самый момент, когда жуткая зверюга уже разинула пасть — хлоп! — и бедная жертва вскакивает, взмокнув от страха, на собственной постели. Отчего такое никогда не происходит в жизни? А?
   Как сделать, чтобы проснуться, если не спишь?!

*  Мы живем в мире, где единственное приключение состоит в траханье без резинки. Почему мы все гонимся за красотой? Потому что мир уродлив до тошноты. Нам хочется быть красивыми, ибо хочется стать лучше.

*  ...Как скромно высказалась в своем интервью Полина Поризкова: "Я рада, что люди находят меня красивой, но в общем-то это всего лишь вопрос математики, то есть количества миллиметров между моими глазами и подбородком".

*  — Счастье не в деньгах, Тамара, уж ты-то знаешь.
   — Да, знаю — благодаря тебе. А раньше не знала. Но для того чтобы понять, что счастье не в деньгах, нужно сперва узнать и то и другое — счастье и деньги.

*  Мораль — она, может, и занудная штука, но пока что это лучший способ отличить добро от зла.

*  Нашего Чарли, как говорится, понесло. С молчунами всегда так: стоит им открыть рот, и их уже не остановишь.

*  Я сказал себе: может, приняв эту должность, ты хоть что-нибудь изменишь в нашем поганом мире. Но я глубоко заблуждался: власть никогда не отдают тем, кто способен ею воспользоваться.

*  В замкнутом обществе, где виновны все до одного, единственное преступление — это попасться на преступлении. В воровском мире самый тяжкий грех — глупость.

Хантер С. Томпсон. Страх и отвращение в Лас-Вегасе, 1971

*  Никогда не забывайте главного (и это наш основополагающий принцип): вы здесь для того, чтобы развлекаться САМИМ, ибо, только развлекаясь САМИ, вы сможете развлечь и заинтересовать наших покупателей.

*  Новый девиз "Росс-Франс" сформулирован еще сэром Теренсом Конраном: "Люди не знают, чего хотят, до тех пор, пока им это не предложат".

*  Раздались бурные, хотя и нестройные, аплодисменты. Вы пригласили три сотни своих новых подчиненных на коктейль в конференц-зале патио. Персонал был почти убежден — а с виду прямо писался от восторга, — что вы говорили чистую правду и ситуация в корне изменится. Теперь вам останется только потихоньку сводить на нет все свои посулы, перед тем как окончательно убраться со сцены...

*  В своих органайзерах, какие полагаются всем современным новоиспеченным Большим Боссам, вы записываете разные способы достижения популярности в массах:

11.00 — проявить вежливость к кому-то совершенно ненужному;
13.30 — подумать о том, как бы подумать;
15.15 — назвать кого-нибудь из технического персонала по имени (предварительно навести справки в кадровой службе);
17.10 — поинтересоваться состоянием больной дочки одного из подчиненных (в присутствии свидетелей);
19.00 — покидая офис, всем улыбнуться.

*  И тут вы обнаруживаете, что быть начальником вовсе не так уж и сладко. Креативный директор подобен краснодеревщику, которому заказчик велит изготовить колченогий стол, потому что ему так угодно, ведь платит он (хозяин — барин). Кроме того, рекламодатели осторожны до идиотизма: сами того не понимая, они выбрасывают на ветер бешеные бабки, чтобы заставить вас сделать их рекламу по возможности незаметной. Они так страшатся вызвать неудовольствие потребителей (у них это называется "нанести ущерб имиджу"), что прямо-таки растворяются в этом самом "имидже" до полной прозрачности. Нет, они, конечно, присутствуют на ваших экранах, но ужасно боятся, что их там засекут. И вы, в качестве креативных директоров, именно для того и существуете, чтобы утверждать их в этом шизофреническом стремлении.

*  — В любом случае, лучше сказать "я тебя обожаю", чем "я тебя не выношу".

*  Если людям без конца твердить, что их жизнь не имеет смысла, они в какой-то момент впадают в полное безумие, начинают метаться и кричать; им трудно представить себе, что их существование абсолютно бесцельно: как же это, неужели мы рождаемся на свет и живем ни за чем; а потом умираем, и всё?! Неудивительно, что все обитатели земли свихнулись вчистую.

*  СЧАСТЬЕ — ЭТО ФИАСКО НЕСЧАСТЬЯ. СЧАСТЬЕ НЕ ПРИНОСИТ НЕСЧАСТЬЯ. СЧАСТЬЕ ПРИНАДЛЕЖИТ НЕ ТОЛЬКО "NESTLE". СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ, ЧЕМ НИЧЕГО, СЧАСТЬЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ХОРОШО.

*  Я-то думал, что боюсь смерти, а на самом деле я боялся жизни.

Харуки Мураками — Хроники заводной птицы

  “Когда зазвонил телефон, я варил на кухне спагетти, насвистывая увертюру из «Сороки воровки» Россини, которую передавали по радио. ...

*  Способен ли один человек до конца понять другого?
    Мы можем потратить массу времени и усилий, пытаясь узнать другого человека, а как близко удается нам в результате подобраться к его сущности? Мы убеждаем себя, что разбираемся в людях, но известно ли нам о них что-нибудь поистине важное?

*  Ходить на работу — занятие не из легких, не то что сорвать в саду самую красивую розу и доставить ее за два квартала от своего дома к постели схватившей насморк бабушки. Иногда приходится заниматься скучными вещами, иметь дело с неприятными людьми и просто нет возможности позвонить домой. Нужно всего полминуты, чтобы сказать: "Сегодня буду поздно". Кругом полно телефонов, но все равно не получается.

*  Мой принцип таков: принимай на себя все, какие бы проблемы ни возникали. В конце концов, это мой выбор, и если проблемы появляются, их корни почти наверняка надо искать во мне самом.

*  В мире полно непонятного, и кто-то должен заполнять этот вакуум. Пусть уж лучше этим занимаются те, с кем не скучно. Так ведь?

*  Ничто так не изматывает человека, как бессмысленные и бесполезные усилия.

*  — А что лучше? Верх или низ?
    — Дело не в том, что лучше. Это не вопрос: лучше или хуже. Не идти против течения — вот что главное. Надо идти вверх — подымайся, надо идти вниз — опускайся. Когда нужно будет подыматься, найди самую высокую башню и заберись на верхушку. А когда нужно будет двигаться вниз, отыщи самый глубокий колодец и опустись на дно. Нет течения — ничего не делай. Станешь мешать течению — все высохнет. А коли все высохнет — в этом мире наступит хаос.

*  Как говорится, если хочешь обмануть кого-нибудь — сначала обманись сам.

*  Сколько ни объясняй, все равно передать свои впечатления как следует я вряд ли сумею. А в таком случае лучше вообще ничего не говорить.

*  — Ты знаешь, иногда я думаю: что человек чувствует, когда постепенно, понемножку умирает и это тянется долго-долго?
    Интересно, что она хотела сказать?
    — Постепенно, понемножку умирать... Это как? Что ты имеешь в виду?
    — Ну, например: сажают человека в полную темноту одного, есть-пить не дают. Вот он постепенно там и умирает.

*  — У тебя временами слишком пессимистичные мысли для твоего возраста, — рассмеялся я.
    — Песси... какие-какие?
    — Пессимистичные. Это когда видишь в жизни только мрачные стороны.
    — Пессимистичные, пессимистичные... — Девушка несколько раз повторила это слово, а потом пристально и сердито взглянула на меня: — Мне еще только шестнадцать, и жизни я как следует не знаю. Но могу точно сказать одно: если у меня пессимистичные мысли, тогда непессимистичные взрослые — просто идиоты.

*  Он обладал даром собирать вокруг себя способных людей. Дядя назначал им высокую зарплату и хорошо к ним относился, а они уважали его и отдавали работе все силы. "Если мне попадается подходящий человек, я без колебаний даю ему шанс и плачу хорошие деньги, — говорил он мне как-то. — Деньги надо тратить, не думая при этом, приобретешь ты или потеряешь. А энергию — беречь на то, чего нельзя купить за деньги".

*  — На чьей вы стороне в этом деле? На его или на моей?
    — Ни на чьей. В этом деле нет сторон. Их просто не существует, господин Окада. Здесь нет верха и низа, правой и левой стороны, лица и изнанки.
    — Настоящий дзэн получается. Как система взглядов представляет интерес, конечно, но мало что объясняет.

*  — Ненависть — она как вытянутая темная тень, и даже тот, на кого она упала, обычно не знает, откуда эта тень наплыла. Это как обоюдоострый меч. Опускаешь его на противника — и себя рубишь. И чем сильнее достанется ему, тем сильнее — тебе самому. Даже смертельные случаи бывают. Избавиться от этого чувства очень нелегко. ... Стряхнуть с себя ненависть, если она уже пустила корни в вашем сердце, — нет ничего труднее.

*  Хочется кому-нибудь передать, что чувствуешь, но никто не понимает. Наверное, я толком объяснить не могу, но ведь никто как следует и слушать не хочет. Только прикидываются, что слушают, а на самом деле — ни фига подобного.

*  — С тобой совершенно не скучно. Кайф, в общем. Не скучно — это когда живешь и ни о чем лишнем голову не ломаешь. Разве не так?

*  — Не люблю, когда люди одеты кое-как. Терпеть не могу. По крайней мере те, кто меня окружает, должны одеваться как можно лучше. Надо, чтобы все было в порядке, — не важно, смотрят на тебя или нет.

*  — Может, я не вовремя со своими советами, но... Есть на свете вещи, о которых лучше не знать. А люди почему-то ими только и интересуются. Странно!

*  — Скажите, доктор, вы боитесь смерти?
    — Наверное, это зависит от того, как умирать, — подумав, ответил ветеринар.
    Подняв голову, лейтенант с интересом взглянул на собеседника. Похоже, он ждал другого ответа.
    — Вы правы. Дело действительно в том, как умирать.

---

*  — Ты уверена, что мы знакомы?
    — Конечно. Мы много раз встречались.
    — Когда? Где?
    — Неважно. Если в это углубляться, десяти минут не хватит. Важно время, в котором мы сейчас. Настоящее.

*  — Извини, пожалуйста, — сказала Кумико. — С этой работой никак не получается. Я все хотела тебе позвонить, но так и не собралась.
    — Да ерунда. Все нормально, не обращай внимания, — произнес я как можно более обыденно. Я и правда не собирался делать из этого случая трагедию. Со мной самим так много раз бывало. Ходить на работу — занятие не из легких, не то что сорвать в саду самую красивую розу и доставить ее за два квартала от своего дома к постели схватившей насморк бабушки. Иногда приходится заниматься скучными вещами, иметь дело с неприятными людьми и просто нет возможности позвонить домой. Нужно всего полминуты, чтобы сказать: "Сегодня буду поздно". Кругом полно телефонов, но все равно не получается.

*  Взгляд вдруг остановился на календаре со значками лунных фаз. Приближалось полнолуние. Ну конечно — у Кумико наступали критические дни.
    Только став женатым человеком, я по-настоящему осознал, что являюсь жителем Земли, третьей планеты Солнечной системы. Я жил на Земле, Земля обращалась вокруг Солнца, а вокруг Земли вращалась Луна. Нравится мне это или нет, но так будет продолжаться вечность (или то, что можно назвать вечностью в сравнении с моей жизнью). Я стал смотреть на вещи подобным образом под влиянием почти абсолютной точности 29 дневных менструальных циклов своей жены, которые полностью совпадали с фазами Луны. {...} До женитьбы я почти не замечал фаз Луны. Может, она и попадалась мне на глаза, когда я смотрел на небо, но ее форме в тот или иной отрезок времени я не придавал никакого значения. А после свадьбы я стал следить за тем, что творится с Луной.
    ... до женитьбы на Кумико я никогда не жил с женщиной, и природные циклы значили для меня лишь смену сезонов. Зимой я надевал пальто, летом наступало время сандалий. И только женившись, я обзавелся не только сожительницей, но и новыми представлениями о цикличности.

*  — На днях прочитал в газете. {...} Оказывается, фазы Луны ужасно влияют на лошадей — и физически, и эмоционально. Когда приближается полнолуние, их мозговые колебания идут вразнос, и у них возникают разные физические проблемы. А в саму ночь полнолуния многие заболевают и даже умирают. Никто толком не знает, в чем причина, но это подтверждено статистикой. ...
    — Интересно, — сказала жена.
    — Впрочем, затмение солнца еще хуже. Для лошадей это настоящая трагедия. Ты не представляешь, как много их погибает во время полного затмения. Я просто хочу сказать, что как раз сейчас где-то умирают лошади. Вымещать свое раздражение на ком-то — пустяк по сравнению с этим. Так что не надо расстраиваться. Подумай о несчастных лошадях. Представь, как они лежат в полнолуние на сене в какой-нибудь конюшне, в агонии хватая воздух вспененными ртами.

*  Лежа в ту ночь рядом с Кумико в темной спальне, я глядел в потолок и спрашивал себя, что мне на самом деле известно об этой женщине. ...
    ... Может, я стою перед входом в некий мир, принадлежащий одной лишь Кумико, огромный мир, которого я еще не знаю. Мир этот представлялся мне огромной темной комнатой. Я стою в ней, держа в руках зажигалку, и ее крошечное пламя освещает лишь самую малую часть помещения.
    Смогу ли я когда-нибудь увидеть остальное? Или мне суждено состариться и умереть, так и не узнав по-настоящему эту женщину? Если это все, что у меня в запасе, — в чем заключается смысл моей супружеской жизни? В чем вообще смысл жизни, если я провожу ее в постели с чужой женщиной?

*  — Я понимаю, что это все так неожиданно, но не могли бы мы встретиться?
    — Сегодня? Прямо сейчас?
    — Да.
    Я взглянул на часы. Вообще-то необходимости не было — полминуты назад я уже проделывал такую операцию. Просто захотелось еще раз убедиться. По-прежнему было полтретьего.

*  — Все это, как бы вам сказать, звучит для меня несколько абстрактно. Не могли бы сообщить что-нибудь поконкретнее?
    — Да, наверное, то, что я говорю, действительно воспринимается как общие рассуждения. Но, господин Окада, когда речь заходит о сути вещей, часто бывает, что выразить это можно только общими словами. Поймите это, пожалуйста. Мы не гадалки и не прорицательницы. И можем говорить только очень неопределенно. Часто это само собой разумеющиеся, а иногда даже — банальные вещи. Однако скажу откровенно: по-другому продвигаться вперед нельзя. Конечно, конкретика привлекает внимание. Но в большинстве случаев это не более чем второстепенные явления. Так сказать, ненужные боковые дорожки. Чем глубже стараешься заглянуть, тем более общий характер приобретают явления.

*  Мы поужинали, запивая еду пивом. Кумико говорила о работе. Она всегда о ней говорила, когда была в хорошем настроении. С кем встречалась в этот день в офисе, что делала, кто из ее коллег способный, а кто — нет. И прочее в этом роде.
    Я слушал и поддакивал. До меня доходило не больше половины того, что она говорила. И дело не в том, что мне не нравилось слушать Кумико. Просто независимо от содержания ее рассказов, я любил наблюдать, как она с увлечением рассуждает о своих делах за обеденным столом. Это, говорил я себе, и есть "дом". Здесь каждый выполняет свои обязанности. Жена говорит о своей работе, а я, приготовив ужин, слушаю ее. Эта картина сильно отличалась от того образа, который рисовался в моем воображении до женитьбы. Но как бы то ни было, это был дом, который я сам выбрал. Конечно, в детстве у меня тоже был дом. Но я его не выбирал. Я в нем родился, моего мнения никто не спрашивал, он достался мне как свершившийся факт. А теперь я жил в мире, приобретенном по собственной воле. Это мой дом. Разумеется, идеальным его не назовешь, но мой принцип таков: принимай на себя все, какие бы проблемы ни возникали. В конце концов, это мой выбор, и если проблемы появляются, их корни почти наверняка надо искать во мне самом.

*  — Да, да. Госпожа Мальта Кано. Как она тебе показалась?
    — Трудно сказать. — Я посмотрел на свои руки на столе. — Во всяком случае, с ней не соскучишься. Уже неплохо. В мире полно непонятного, и кто-то должен заполнять этот вакуум. Пусть уж лучше этим занимаются те, с кем не скучно. Так ведь?

*  — ... В конечном счете закон управляет всем в этом мире. Здесь тень есть тень, свет есть свет. Инь — это инь, а ян — это ян. Я — это я, он — это он.
        Я — это я,
        Он — это он.
        Канун осени.
Но ты не принадлежишь к этому миру, сынок. То, к чему принадлежишь ты, лежит над или под этим миром.
    — А что лучше? — Мне было просто любопытно. — Верх или низ?
    — Дело не в том, что лучше, — отвечал Хонда-сан. — Это не вопрос: лучше или хуже. Не идти против течения — вот что главное. Надо идти вверх — подымайся, надо идти вниз — опускайся. Когда нужно будет подыматься, найди самую высокую башню и заберись на верхушку. А когда нужно будет двигаться вниз, отыщи самый глубокий колодец и опустись на дно. Нет течения — ничего не делай. Станешь мешать течению — все высохнет. А коли все высохнет — в этом мире наступит хаос.
        Я — это он,
        А он — это я.
        Весенние сумерки.
Откажешься от себя, тогда ты — это ты.

*  Каким бы увлекательным рассказ ни был, он неизбежно теряет свою прелесть, если его повторять по семь-восемь раз.

*  — А ты не думаешь, что смелость и любопытство имеют много общего? — спросила Мэй. — Где смелость, там и любопытство, где любопытство, там смелость. Скажешь, не так?
    — Хм! Действительно, сходство имеется. Бывает, пожалуй, что смелость и любопытство сливаются вместе, как ты сказала.
    — Например, когда тайком забираешься в чужой дом?
    — Вот-вот. Похоже, что в такие минуты любопытство и смелость идут вместе. Иногда любопытство вытаскивает за собой смелость и подгоняет ее. Но обычно любопытство скоротечно и быстро проходит — в отличие от смелости. Любопытство — что-то вроде приятеля, которому не можешь полностью довериться. Лишь зажигает тебя и в какой-то момент бросает. И после этого приходится действовать в одиночку, собрав все свое мужество.
    Мэй чуть задумалась.
    — Да... Можно, наверное, и так сказать.

*  По-моему, некоторым системам взглядов — из-за их поверхностности и простоты — невозможно ничего противопоставить.

*  Как ни парадоксально, именно отсутствие убеждений и составляло его интеллектуальный багаж. Последовательность и твердое мировоззрение не требовались в коротких и быстрых интеллектуальных схватках, проходящих в массмедиа. Поэтому отсутствие у Нобору Ватая этих качеств было его большим преимуществом.
    Ему ничего не требовалось защищать, поэтому он мог все внимание сосредоточить на "боевых действиях". От него ждали только нападения. Только нокаутирующего удара по сопернику. Это был интеллектуальный хамелеон. Он менял свой цвет в зависимости от оппонента, выстраивал наиболее эффективные для того или иного момента логические аргументы и подкреплял их необходимой риторикой. В основном она была заимствованной, а в некоторых случаях — и совершенно бессодержательной, но несмотря на это, Нобору Ватая, словно искусный фокусник, моментально извлекал из воздуха нужные доказательства, опровергнуть которые было почти невозможно. Даже если люди обращали вдруг внимание на его дутые логические построения, она все равно выглядела гораздо свежее и привлекательнее, чем приводимые большинством здравые доводы (возможно, и верные, но требовавшие времени для раскрытия сути и зачастую казавшиеся зрителям и слушателям банальными... Истинные логические построения не обязательны, достаточно, если они только кажутся таковыми. Главное — привлекать к себе массы.
    Другим коньком Нобору Ватая было щеголять техническими терминами. Большинство, конечно, не знало, что они означают, а он умел преподносить их с таким видом, что окружающим оставалось пенять лишь на свою непонятливость. И еще он постоянно пользовался разной статистикой. Все эти цифры Нобору держал в голове, и они придавали его речам еще большую убедительность. Однако спустя какое-то время ты понимал, что никто ни разу не поставил под сомнение источники и обоснованность этих цифр. Все знают, что цифрами можно манипулировать как угодно. Однако тактика Нобору Ватая была столь изощренной, что люди в большинстве своем просто не могли разглядеть этой опасности.
    ...на агитацию Нобору Ватая поддавались даже искушенные интеллектуалы.
    Так Нобору Ватая завоевал репутацию одного из наиболее ярких представителей мыслящей элиты. Последовательность, похоже, никого больше не волновала. Всех интересовали только разворачивающиеся на телеэкране бои интеллектуальных гладиаторов, и чем краснее была проливаемая ими кровь, тем лучше. А если один и тот же человек в понедельник говорит одно, а в четверг — прямо противоположное, это не имеет никакого значения.

*  Общение с другими людьми почти не вызывает у меня длительных эмоциональных стрессов. Конечно, я могу к кому-то испытывать неприязнь или раздражение, на кого-то могу рассердиться. Но обычно это продолжается недолго. Я умею видеть различия между собой и другими людьми как субъектами, принадлежащими к совершенно разным сферам. (Думаю, такую способность можно в каком-то смысле считать талантом. Я не хвастаюсь, но это в самом деле очень непростое дело.) Иначе говоря, когда кто-то начинает действовать мне на нервы, я перемещаю объект своей неприязни в зону, существующую обособленно от меня и не имеющую ко мне никакого отношения. Я говорю самому себе: "Хорошо! Пусть мне неприятно, пусть я раздражен, но источника этих чувств здесь уже нет, он перенесен в другие сферы, и я смогу разобраться с ним там позже". То есть на какое-то время на чувства ставится некий блокиратор. ... Обычно время нейтрализует и обезвреживает злобу, в результате рано или поздно забываешь о том, что стало ее причиной.
    Благодаря этой системе контроля над эмоциями мне удавалось избегать множества ненужных проблем и сохранять в своем внутреннем мире относительную стабильность и спокойствие. А то, что все это время она надежно действовала, составляло предмет моей гордости.

*  Никто, оказывается, не представляет, что такое настоящая боль. Подавляющее большинство людей живет на свете, почти не зная боли, — во всяком случае, не чувствует ее каждый день.

*  В конторе мы сидели в одной комнате, перешучивались, иногда вместе выпивали. Но здесь, не на работе, сидя в обнимку в ее квартире, мы представляли собой всего-навсего два комка теплой плоти. В офисе каждый из нас играл свою роль, но стоило покинуть эту сцену, снять с себя маски условностей, как мы превращались в нелепую, неуклюжую плоть, в куски живого мяса, укомплектованные костями, органами пищеварения, сердцами, мозгами и детородными органами.

*  — Ты знаешь, иногда я думаю: что человек чувствует, когда постепенно, понемножку умирает и это тянется долго-долго?
    Интересно, что она хотела сказать?
    — Постепенно, понемножку умирать... Это как? Что ты имеешь в виду?
    — Ну, например: сажают человека в полную темноту одного, есть-пить не дают. Вот он постепенно там и умирает.
    — Это жестокая и мучительная смерть! Не хотел бы я так.
    — Ну а жизнь сама по себе разве не то же самое, а, Заводная Птица? Ведь мы все заперты где-то во мраке, нас лишают еды и питья, и мы медленно, постепенно умираем. Шаг за шагом... и все ближе к смерти.

*  — У тебя временами слишком пессимистичные мысли для твоего возраста, — рассмеялся я.
    — Песси... какие-какие?
    — Пессимистичные. Это когда видишь в жизни только мрачные стороны.
    — Пессимистичные, пессимистичные... — Девушка несколько раз повторила это слово, а потом пристально и сердито взглянула на меня: — Мне еще только шестнадцать, и жизни я как следует не знаю. Но могу точно сказать одно: если у меня пессимистичные мысли, тогда непессимистичные взрослые — просто идиоты.

*  Как-то, еще в студенческие годы, я поинтересовался, как ему удается так здорово вести дела во всех своих "точках". Почему на той же Гиндзе, в одном и том же месте, одно заведение процветает, а другое прогорает? Мне это было совершенно непонятно. Дядя вытянул передо мной руки ладонями кверху. "У меня легкая рука", — только и сказал он. Судя по его серьезному виду, это была не шутка.
    Может, у него и впрямь легкая рука. Но кроме этого, он обладал даром собирать вокруг себя способных людей. Дядя назначал им высокую зарплату и хорошо к ним относился, а они уважали его и отдавали работе все силы. "Если мне попадается подходящий человек, я без колебаний даю ему шанс и плачу хорошие деньги, — говорил он мне как-то. — Деньги надо тратить, не думая при этом, приобретешь ты или потеряешь. А энергию — беречь на то, чего нельзя купить за деньги".

*  ...на человеческую судьбу надо оглядываться, когда жизнь прожита. Не надо забегать вперед.

*  — Больше я с ним встречаться не буду. Это уж точно. На двести процентов. Даю палец на отрез. Но сейчас мне что-то неохота об этом говорить. Иногда заведешь о чем-нибудь разговор, а выходит одно вранье. Правильно? Понятно тебе, Заводная Птица? ...
    Когда-нибудь я тебе про него расскажу, Заводная Птица. Когда будет настроение. Но только не сейчас. Сегодня совсем не хочется.

*  — Ты слышал историю про обезьян с дерьмового острова? — спросил я у Нобору Ватая. Тот без всякого интереса покачал головой. — Где-то далеко далеко, за тридевять земель, есть дерьмовый остров. У этого острова нет названия. Просто он не стоит того, чтобы его как-то называли. Дерьмовый остров очень дерьмовой формы. На нем растут дерьмового вида кокосовые пальмы, приносящие дерьмово пахнущие кокосы. Там живут дерьмовые обезьяны, которые любят эти дерьмовые кокосы. Дерьмо этих обезьян падает на землю и превращается в дерьмовый грунт, из которого вырастают еще более дерьмовые пальмы. Получается такой замкнутый цикл.
    Я допил кофе и продолжил:
    — Глядя на тебя, я вдруг вспомнил эту историю. И вот что хочу сказать: всякая зараза, всякая гниль и мрак имеют свойство расти и размножаться сами по себе, подчиняясь своему внутреннему циклу. И как только процесс минует некую определенную стадию, остановить его невозможно. Даже если человек сам того захочет.

*  — Хочу спросить вас. На чьей вы стороне в этом деле? На его или на моей?
    — Ни на чьей. В этом деле нет сторон. Их просто не существует, господин Окада. Здесь нет верха и низа, правой и левой стороны, лица и изнанки.
    — Настоящий дзэн получается. Как система взглядов представляет интерес, конечно, но мало что объясняет.
    — Я знаю, мои слова не имеют никакого смысла. И вы совершенно правильно сердитесь. Однако даже если я дам вам какие-то наставления, от них в самом деле не будет никакой пользы. Больше того — это принесет вред. Вы сами должны одержать верх, своими силами.
    — Получается как у первобытных людей, — проговорил я с улыбкой. — Получил удар — отвечай.
    — Совершенно верно, — сказала Мальта Кано. — Именно так.

*  — Думаешь, признаешь свои ошибки, покаешься — и больше нет вопросов? Ничего подобного. Признавай не признавай, а ошибка есть ошибка, и никуда от нее не денешься.

*  — Итак, все на свете сложно и в то же время очень просто. Таков фундаментальный закон, правящий миром, — говорил он. — Следует всегда помнить об этом. Вещи, кажущиеся сложными и таковые на самом деле, очень просты по сути своей, если понять, какие мотивы за ними стоят. Все зависит от того, чего вы добиваетесь. Мотив — это, так сказать, исток желания. Важно отыскать этот исток. Докопаться до него сквозь лежащие на поверхности хитросплетения реальности. Копать и копать, пока не доберетесь до самого начала. Тогда, все в конце концов станет ясно. Так устроен мир. Глупцы не способны преодолеть эту кажущуюся сложность. Блуждая в потемках в поисках выхода, они умирают, так ничего и не поняв в устройстве мира. Они будто в лесной чаще или на дне глубокого колодца — в тупике, откуда нет выхода. Потому что не понимают сути вещей. В голове у них один мусор. Они ничего не соображают. Они не в состоянии даже уяснить, где верх, а где низ, где север, а где юг. Вот почему они не могут выбраться из этих сумерек.
    Нобору Ватая сделал паузу, чтобы его слова как следует отложились в головах тех, кто его слушал, и продолжал:
    — Впрочем, забудем о таких людях. Не будем мешать, если им угодно сбиться с дороги. У нас есть дела поважнее.
    Чем больше я слушал, тем сильнее злился. У меня даже дыхание перехватило от злости. Он делал вид, что вещает для всего мира, а на самом деле обращался только ко мне. ...

*  — Вот если бы люди жили вечно и никогда не умирали: ну, не теряли сил, не старели, не болели и могли жить на этом свете всегда, стали бы они так же серьезно ко всему относиться, как мы сейчас? Ведь мы все — кто больше, кто меньше — о чем только не думаем! Философия, психология, логика... Религия какая-нибудь, литература... Не было бы этой самой смерти, может, не расплодилась бы вся эта заумь — мысли, идеи? То есть...
    То есть... мне кажется, люди знают, что когда-нибудь умрут, и потому не могут не задумываться всерьез, зачем живут на этом свете. Ведь так? Какой смысл размышлять о жизни, когда знаешь, что будешь существовать вечно? Какая в этом необходимость? Да если б и была такая нужда, все бы как рассуждали? "Времени еще навалом, потом как-нибудь подумаю". Но "потом" может быть поздно. Думать надо прямо сейчас, сию минуту. ... Никто не знает, что может случиться. Поэтому смерть совершенно необходима для нашей эволюции. Вот так! Смерть — это что-то яркое и огромное, и чем оно ярче и больше, тем сильнее у народа крыша едет от всех этих мыслей.

*  Я собирался негромко поддакнуть, но вместо этого издал что-то похожее на вздох кита, судорожно ловящего ртом воздух. Что-нибудь плохое, подумал я. Интересно, в том, что со мной происходит, что можно считать плохим, а что — не плохим? Что правильно, а что не правильно?

*  — И все же, Окада сан, будьте осторожнее. Улавливать свое состояние не так-то просто. Например, человеку не дано посмотреть своими глазами на собственное лицо. Приходится довольствоваться отражением в зеркале, эмпирически верить в то, что отраженный образ соответствует оригиналу.

*  Крита улыбнулась мне. В первый раз, подумал я. Улыбается человек — значит, история хоть чуть-чуть, но сдвинулась в правильную сторону.

*  — Что-то я не пойму. Я же для него ничтожество, все равно что пустое место. А он — личность известная, человек с влиянием. Я по сравнению с ним — полный нуль. Зачем ему меня ненавидеть? К чему время тратить?
    Крита покачала головой.
    — Ненависть — она как вытянутая темная тень, и даже тот, на кого она упала, обычно не знает, откуда эта тень наплыла. Это как обоюдоострый меч. Опускаешь его на противника — и себя рубишь. И чем сильнее достанется ему, тем сильнее — тебе самому. Даже смертельные случаи бывают. Избавиться от этого чувства очень нелегко. ... Стряхнуть с себя ненависть, если она уже пустила корни в вашем сердце, — нет ничего труднее.

*  — ... Не в свое дело я лезть не собираюсь, но вот что думаю: тебе надо сесть и еще раз хорошенько подумать, что для тебя самое важное.
    — Я как раз об этом и думаю. Но все так запуталось и переплелось, а размотать этот клубок, отделить одно от другого — не получается. Не знаю, что делать.
    Дядя улыбнулся.

*  — Для этого надо знать один секрет. Без него большинство людей на свете принимает неправильные решения. А потом, когда ошибутся, начинают ныть и жаловаться или на других сваливать. Я столько таких случаев видал — аж противно. ... секрет вот в чем: когда хочешь в чем-то разобраться, не нужно начинать с самого главного. То есть определяешь для себя порядок — что надо делать — от А до Я и начинаешь не с А, а откуда-нибудь с конца — поближе к Я. Вот ты говоришь: все запуталось и переплелось, не могу, мол, разобраться. А не оттого это, что ты пытаешься решать свои дела с самого верха? Собрался что-то важное сделать — начинай лучше с какой-нибудь ерунды. С пустяка, который каждому виден и понятен. И обязательно потопчись как следует вокруг него.
    Вот, к примеру, человек собрался открыть где-нибудь заведение. Ресторан или бар... без разницы. Представь, что тебе такая идея в голову пришла. Надо выбрать место, есть несколько вариантов. Как ты будешь решать?
    Я немного подумал и сказал:
    — Наверное, надо просчитать каждый вариант. Сколько платить за помещение, какой взять кредит, сколько выплачивать каждый месяц по кредиту, сколько мест нужно для посетителей, какая у них будет оборачиваемость, сколько в среднем принесет один клиент, сколько надо платить работникам, какие убытки, какая прибыль... Так, пожалуй.
    — Вот большинство и прогорает, потому что так делает, — рассмеялся дядя. — Слушай, как я делаю. Приглянулось мне, например, какое-то место. Приезжаю туда, становлюсь и просто смотрю, какие люди по этой улице ходят, какие у них лица. По три-четыре часа в день. День за днем, день за днем. Не нужно ни о чем думать, ничего считать. Смотри — что за люди идут, что у них на лицах написано — и все. Минимум неделю. За это время перед тобой пройдет три-четыре тысячи лиц. Бывает, и дольше стоять приходится. Но потом вдруг все становится ясно. Как туман рассеивается. Сразу понимаешь, что это за место и что здесь людям нужно. Если их потребности не совпадают с тем, что мне нужно, — значит, все, финиш. Надо менять дислокацию и начинать все сначала. Но уж если я почувствую, что наши желания совпадают или можно найти компромисс, тогда удача в кармане. Остается схватить ее покрепче и не отпускать. Но чтобы ее поймать, приходится как дураку стоять там и в дождь, и в снег, вглядываясь в лица. А посчитать и потом можно.

*  — Я вообще реалист. Верю только в то, что вижу своими глазами. Рассуждения, самореклама, вычисления, измы и теории всякие — это все в основном для тех, кто даже собственными глазами ничего разглядеть не может. А таких людей в мире большинство. Почему? Сам не пойму. Ведь по идее это каждый должен уметь. Только надо попробовать.

*  — ... Не могу понять, почему вдруг сразу все обвалилось. А ты сам-то понимаешь?
    — Не-а.
    — А коли так, пока все не прояснится, тебе лучше поучиться смотреть на мир своими глазами. И не бойся потратить на это время. Когда не жалеешь его на какое-то дело — это в каком-то смысле самая утонченная месть.
    — Месть? — удивился я. — Что ты имеешь в виду? Месть кому?
    — Скоро поймешь, — проговорил дядя с улыбкой.

*  — Сами знаете, Окада-сан, в каком жестоком, пропахшем кровью мире мы живем. Выживает сильнейший. И в то же время важно прислушиваться к самому слабому звуку, чтобы ничего не упустить. Понимаете? Ведь добрые вести обычно дают о себе знать тихо.

*  ... Я взглянул на нее.
    — А имя?
    Женщина впервые улыбнулась и мягко покачала головой.
    — Тебе ведь нужны деньги. А у денег разве есть имя?
    Я тоже покачал головой. Конечно, у денег нет имени. А если было бы, то это уже не деньги. Деньгами деньги делает то, что они анонимны: происхождение у них — как ночь, такое же темное. Есть у них и еще одно — небывалое, захватывающее дух — качество: за них можно получить все, что угодно.

*  — Всю одежду, которую он носит, вы ему выбираете? Ведь так? Как и мне?
    — Не люблю, когда люди одеты кое-как. Терпеть не могу. По крайней мере те, кто меня окружает, должны одеваться как можно лучше. Надо, чтобы все было в порядке, — не важно, смотрят на тебя или нет.

*  — ... В следующий раз, как и все, буду сначала звонить. Договорились? Два звонка, кладу трубку, потом еще — дзинь! дзинь! Вы сразу поймете, что это я. Подумаете: "Опять этот глупый Усикава!" — и возьмете трубку. Только обязательно берите, а то мне опять придется явиться сюда без спроса. Мне лично этого делать не хочется, но я же на зарплате — хочешь не хочешь, а надо хвостом вилять. Скажут "давай!" — я из кожи должен вылезти, но сделать. Понимаете?

*  Ты знаешь, у меня в последнее время внутри все закипает, когда подумаешь, что люди вот так, с утра до вечера, работают, не покладая рук. И так каждый день. Чудну малость, тебе не кажется? Как бы это сказать?.. Вся моя работа здесь — делай, как начальство прикажет. Думать ни о чем не надо. Как будто перед началом рабочего дня запираешь мозги в шкафчик, а под конец достаешь обратно и идешь домой. Сидишь семь часов за столом, втыкаешь в парик волосы, потом обедаешь в столовой, моешься, потом глядишь — все уже спать ложатся. Вот и выходит: в сутках двадцать четыре часа, а на себя времени совсем не остается. Так устаешь от работы, что почти все "свободные часы" лежишь на койке, как в тумане. Посидеть спокойно, подумать — и не мечтай. В уикенд, конечно, не работаем, но тут стирка, уборка... сходишь куда-нибудь в город — глядь, выходные и кончились. Решила вести дневник, но что в него писать? Через неделю забросила. И так день за днем, день за днем одно и то же.
    Но хоть так все и вышло, я как бы приросла к этой работе и ничего против нее не имею. Не похоже, чтоб я от жизни оторвалась. Кажется даже, что из-за того, что я пашу здесь без роздыху, как муравей, я постепенно приближаюсь к "себе настоящей". Не знаю, как бы получше объяснить... но, похоже, когда о себе не думаешь, все ближе к себе становишься. Вот почему я сказала "чудну".

*  Хочу спросить, Окада-сан. Например, человек кого-то ненавидит. Как вы думаете, от чего он бесится больше всего? Когда видит, что другой человек без всякого труда получает то, о чем он сам безумно мечтает, но не может иметь. Когда с завистью смотрит, как кто-то запросто входит туда, куда ему хода нет. И чем ближе этот счастливчик, чем лучше он знаком, тем сильнее к нему ненависть.

*  Таких, как я, кто думает: "Что же со мной через три года будет?" — здесь больше нет. Все работают хорошо. Никто не халтурит, на работу не жалуется. Ну, может, в столовой кому-нибудь меню иногда не понравится. Это же работа, а работа есть работа — нельзя все время шутки шутить и веселиться. Может, и хочется кому-нибудь денек погулять как следует. Ну и что? С девяти до пяти, из них два часа перерыв, отдай без разговоров. Но все равно, большинство, мне кажется, довольны.

*  В отличие от многих других молодых людей, он не говорил ерунды, которая могла испортить впечатление от его внешности.

*  Я вот что подумала. Как живет большинство людей? Думают, что жизнь и мир, в котором они живут, в основном, от начала до конца, устроены логично и последовательно (или, по крайней мере, им кажется, что так должно быть). Бывают и исключения, конечно, но мне часто приходит в голову эта мысль, стоит только с соседками поболтать. Вот, например, случилось что-то — для общества важное или для какого-нибудь человека, — люди говорят: "Это произошло потому-то и потому-то". И почти всегда все соглашаются: "Ах, вот оно что? Ясное дело". Ясное-то оно, может, и ясное, да вот что непонятно. "Было так, теперь станет этак" — это же ничего не объясняет. Разве нет? То же самое бывает, когда готовишь тяванмуси в микроволновке. Ставишь в нее горшок, нажимаешь кнопку, дзинь! — открываешь крышку и еда готова. А что происходит в промежутке между включением печки и этим самым "дзинь"? Что творится там, под крышкой? Никто не знает. Вдруг тяванмуси, пока никто не видит, в темноте превращается сначала в макаронную запеканку, а потом обратно тяванмуси получается? Мы думаем, что раз поставили в микроволновку тяванмуси, значит, само собой, прозвенит звоночек — и вот вам, пожалста, — тяванмуси. Но по-моему, это всего-навсего предположение. Мне, к примеру, было бы легче, если бы я открыла крышку, а в горшке — макаронная запеканка. Удивилась бы, конечно, но, наверное, и полегчало бы от этого. Во всяком случае, я б не сильно расстроилась, потому что такой вариант мне в каком-то смысле кажется гораздо правдоподобнее.
    ... Не знаю... Может быть, в мире есть разные породы людей. У одних в жизни все последовательно и логично, как горшок с тяванмуси, у других все идет как попало и получается макаронная запеканка. Возьмем моих предков. Мне кажется, даже если они сунут разогревать в микроволновку тяванмуси, а вынут готовую запеканку, все равно скажут: "Надо же! Поставили по ошибке запеканку!" А может, и вообще начнут изо всех сил убеждать себя, что запеканка им только мерещится, а на самом деле это тяванмуси. Начни я им по-хорошему объяснять, что бывают иногда случаи, когда тяванмуси в запеканку превращается, они ни за что не поверят и только разозлятся.

*  ...возвращаясь домой с работы и видя жену и дочь, он думал иногда: "В конце концов, они же сами по себе. Меня с ними ничто не связывает. Они существуют где-то далеко далеко от меня, и на самом деле я ничего о них не знаю". Но несмотря на такие мысли, ветеринар обожал их, отдаваясь этому чувству целиком, без малейшего сомнения. В этом для него заключался великий парадокс, неразрешимое, как он чувствовал, внутреннее противоречие, гигантская западня, которую устроила ему жизнь.

*  Военным лучше вопросов не задавать. ... Вопросы их только раздражают, а нормального ответа все равно не получишь.

*  Он перенял у матери стиль ее рассказов. А суть их была в том, что факт может и не быть истиной, а истина не всегда имеет под собой факт. Для Корицы скорее всего было не так уж важно, что в его рассказах опиралось на факты, а что нет. Важно не то, что совершил его дед, а то, что он мог совершить. Юноша узнавал об этом из собственных историй.

*  Это как на семейных фотографиях — в уголке обязательно кто-нибудь чужой пристроится.

*  — Вот оно что. То-то я вчера звонил вам в офис и никого не застал.
    — Совершенно верно. Телефон отключили, офис закрыли. Когда уходишь, надо сразу все делать. Чего уж резину тянуть? Так что теперь я человек свободный. Выведен за штат, так сказать, или, иначе выражаясь, — безработный.

*  — Мир политики, Окада-сан, — это алхимия своего рода. Мне не раз приходилось видеть, как совершенно несуразные и вульгарные желания приносят великолепные результаты. А есть и другие примеры: когда благородные великие цели оборачиваются продажностью и коррупцией. Политика — такая штука... В ней не рассуждают. В ней все решает результат.

*  ...если я и дальше буду во всем сомневаться, конца и краю этому не будет. Где-то надо остановиться, подвести черту.

*  — Все равно, поживу здесь еще немного. Мне надо время, чтобы подумать. О том, что хочу, куда хочу поехать. Надо не спеша все обдумать.
    Я кивнул:
    — Может, так и надо.
    — А ты, Заводная Птица, думал в мои годы о таких вещах?
    — Да как сказать? Если по правде, так серьезно — вряд ли. Разве только самую малость. А чтобы глубоко копаться... Нет, не помню. Кажется, я просто считал, что если жить обыкновенно, то все будет нормально само собой. Но, похоже, из этого ничего не вышло. К сожалению.

  ... — До свидания, Мэй Касахара.”

Терри Пратчетт — Творцы заклинаний

Equal Rites

Плоский мир | Discworld — 3

  “Он шел сквозь грозу, и в нем сразу можно было признать волшебника — отчасти по длинному плащу и резному посоху, но главным образом — по дождевым каплям, которые останавливались в нескольких футах над его головой и превращались в пар. ...

*  — У нее будет куча проблем.
    — НАСКОЛЬКО МНЕ ИЗВЕСТНО, В ЭТОМ И ЗАКЛЮЧАЕТСЯ СМЫСЛ ЖИЗНИ.

*  Что есть, того не отнять.

*  Время шло, в чем, собственно, и состояла его основная работа.

*  С точки зрения философии, матушка неодобрительно относилась к чтению, но она никогда не стала бы утверждать, что книги, особенно книги со славными тонкими страничками, ни на что не годятся.

*  Насколько ей было известно, главное — не дать детям подхватить какую-нибудь смертельно опасную болезнь и надеяться, что все в конце концов образуется.

*  — Есть колдовство, — заявила матушка, — а есть колдовство. Самое важное, девочка моя, — это знать, что можно делать при помощи колдовства, а что нельзя. И попомни мои слова, оно никогда не предназначалось для того, чтобы им разжигали огонь. Можешь быть в этом уверена. Если бы Создатель хотел, чтобы мы для разжигания огня пользовались колдовством, он не дал бы нам... э-э... спичек.

*  — То, что вообще стоит делать, можно делать как хорошо, так и плохо, — изрекла матушка, ища спасения в афоризмах, последнем прибежище осаждаемых детьми взрослых.

*  — Совершенно верно. И это одна из форм магии.
    — Что-то знать?
    — Знать то, что другие не знают.

*  Дело не в том, что знаешь ты, дело все в том, чего не знают другие. Магия бывает подходящей в неподходящем месте, а бывает — неподходящей в подходящем.

*  — Вот в чем заключается основная часть лечения. Большинство людей легко справится с любой болезнью, главное — поставить цель. Тебе же нужно лишь подтолкнуть их к этому. {...} Ты еще молода для таких вещей, но когда станешь старше, то поймешь, что многие люди практически не выходят за пределы своих голов.

*  Матушка поразмыслила над ее просьбой и не смогла придумать никаких отговорок. "Я еще пожалею об этом", — сказала она себе, проявляя незаурядные способности к предвидению.

*  Матушка практично оделась во все черное и скрывала на своей особе некоторое количество шпилек и хлебный нож. ... В карманах юбки звенели талисманы, а сумку оттягивала свежевыкованная подкова — надежная мера предосторожности в беспокойное время. Матушка чувствовала себя готовой встретиться с миром лицом к лицу.

*  Матушка тем временем находилась в двух кварталах от трактира. Согласно общепринятым стандартам, она тоже заблудилась. Правда, сама она взирала на создавшуюся ситуацию с несколько иной точки зрения. Матушка всегда знала, где находится, просто заблудилось все остальное.

*  Если игнорировать правила, то люди в половине случаев без лишнего шума переписывают их так, чтобы вас они не касались.

*  Эск не получила должной подготовки, но все из нас слышали, что жизненно важный ингредиент успеха — это не знать, что задуманное вами невозможно выполнить. Человек, не подозревающий о возможности неудачи, может стать камнем, лежащим на пути велосипеда истории.

*  Если человек хочет чего-то добиться, ему необходимо работать головой и рисковать. Все, что парню нужно, чтобы подняться на самый верх, это какой-нибудь небольшой физический изъян. Волшебники вечно страдают от таких вещей, как астма и плоскостопие, почему-то это придает им энергии.

*  Саймон все делал неумело, и это получалось у него по-настоящему хорошо.

*  Кошмары часто бывают цветными и всегда неприятными.

*  — А разве ты, Эск, не умеешь читать?
    — Наверное умею, — с вызовом заявила она. — Я никогда не пробовала.

*  Тот факт, что камни могут мыслить, общеизвестен, потому что на нем основывается вся электроника, но в некоторых вселенных люди веками ищут иной разум в небесах, и им совершенно не приходит в голову посмотреть под ноги. Это оттого, что они изучают неправильный временной промежуток. С точки зрения камня, Вселенная только-только образовалась, и горные цепи скачут вверх-вниз, словно клапаны органа, в то время как континенты, охваченные всеобщим хорошим настроением, ерзают из стороны в сторону, врезаясь друг в друга просто ради того, чтобы получить удовольствие от движения, и сбрасывая с себя огромные обломки скал. Пройдет немало времени, прежде чем камни заметят обезображивающую их поверхность легкую кожную болезнь и начнут чесаться, — но это и к лучшему.

*  — Для госпожи Герапат, жены стеклодува. Эск высморкалась.
    — Того самого, который плохо работает? Матушка посмотрела на нее поверх стола.
    — С чего это ты взяла?
    — Во вчерашнем разговоре с тобой она назвала его Старый Господин Раз-В-Две-Недели.

*  Девочка проявляла крайне нетипичную несообразительность.

*  — Один шанс на миллион, — заверила она, — выпадает девять раз из десяти.

*  — Когда я скажу "давай", давай! Давай!

*  — Где прецедент?
    — Где что? — резко переспросила матушка.
    — Этого никогда раньше не случалось.
    — Много чего никогда не случалось. Мы, к примеру, рождаемся всего один раз.

*  — Самое важное в магии — это то, как ты ее не используешь.

*  — Если магия дает людям то, что они хотят, неиспользованная магия может дать им то, в чем они нуждаются...

---

*  Эта книга про волшебство, про то, куда оно девается и — что, наверное, куда важнее — откуда берется. Хотя данный манускрипт не претендует на то, чтобы ответить на какой-либо из этих вопросов.
    Тем не менее он, вероятно, поможет объяснить, почему Гэндальф никогда не женился и почему Мерлин был мужчиной. Видите ли, эта книга также касается вопросов пола — не того, деревянного, паркетного или земляного, — а мужского и женского. Поэтому герои могут в любой момент выйти из-под контроля автора. Это случается.

*  Это черепаха, черепаха в десять тысяч миль длиной. Это Великий А'Туин, одна из редких космических рептилий, обитающих во Вселенной, где вещи меньше всего похожи на то, какими они должны быть, а скорее выглядят такими, какими люди их себе представляют. Великий А'Туин несет на своем изрытом метеоритными кратерами панцире четырех гигантских слонов, которые держат на исполинских плечах громадный круг Плоского мира.

*  Когда волшебник пересек узкий мосток над вздувшимся ручьем и направился к деревенской кузнице, между домами клубился туман. Впрочем, эти два факта не имеют между собой ничего общего. Туман клубился бы в любом случае: это был опытный туман, который возвел умение клубиться в ранг высокого искусства.

*  Несколько жителей деревни сидели, развалясь в теплом полумраке, однако появление волшебника заставило их выжидающе выпрямиться. С незначительным успехом они попытались принять умный вид.

*  — Погоди-ка! Помню, отец некогда рассказывал мне... Волшебник, знающий, что смерть его близка, может вроде как передать свое, ну, вроде как волшебство вроде как преемнику, верно?
    — Верно, — согласился волшебник. — Правда, мне никогда не удавалось изложить это в столь краткой форме.

*  — Значит, ты вроде как скоро умрешь?
    — О да.
    — Когда? Волшебник поразмыслил секунду.
    — Минут шесть.
    — О-о.
    — Не волнуйся, — сказал волшебник. — По правде говоря, я жду этого с нетерпением. Я слышал, это совершенно не больно. Кузнец обдумал его слова.
    — И кто тебе такое сказал? — изрек он наконец.

*  Струйка небытия, которая некогда была Драмом Биллетом, задумалась. "Но у нее будет куча проблем".
    — НАСКОЛЬКО МНЕ ИЗВЕСТНО, В ЭТОМ И ЗАКЛЮЧАЕТСЯ СМЫСЛ ЖИЗНИ.

*  "А как насчет реинкарнации?" Смерть поколебался.
    — ПОВЕРЬ МНЕ, ТЕБЕ ЭТО НЕ ПОНРАВИТСЯ. "Я слышал, некоторые люди только этим и занимаются".
    — ЗДЕСЬ ТРЕБУЕТСЯ ПОДГОТОВКА. НУЖНО НАЧАТЬ С НИЗШЕГО УРОВНЯ И ПРОДВИГАТЬСЯ ВВЕРХ. ТЫ ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЕШЬ, ЧТО ТАКОЕ БЫТЬ МУРАВЬЕМ. "Неужели это так страшно?"
    — ЕЩЕ КАК. А С ТВОЕЙ КАРМОЙ Я БЫ И МУРАВЬЕМ НЕ НАДЕЯЛСЯ СТАТЬ.

*  Повитуху звали матушка Ветровоск. Она была ведьмой. В Овцепикских горах этот вид деятельности считался вполне приемлемым занятием, и никто не мог сказать о ведьмах худого слова. Если хотел проснуться утром в том же обличье, в котором лег спать.

*  — Ты, случаем, не знаешь, как волшебники предпочитают, чтобы их хоронили?
    — Знаю!
    — Ну и как? Матушка Ветровоск задержалась у подножия лестницы. — С неохотой.

*  Внизу, в долине, Дурной Зад начинает просыпаться. Кузнец только что зашел в кузницу и с удивлением обнаружил, что в ней царит порядок, коего не наблюдалось здесь ни разу за последние сто лет. Все инструменты лежат на своих местах, пол подметен, а горн подготовлен к тому, чтобы разжечь в нем огонь. Кузнец сидит на наковальне, которая оказалась передвинутой в другой конец кузницы, смотрит на посох и пытается думать.

*  — Мы идем проведать старуху Ветровоск.
    — Но тебе не обязательно увязываться за нами.
    — Потому что из-за тебя нам придется идти медленнее, да и ты наверняка скоро опять разревешься.
    Эск бросила на них серьезный взгляд. Она редко плакала, ей всегда казалось, что слезами многого не добьешься.
    — Если вы так не хотите брать меня с собой, тогда я пойду, — заявила она. Среди братьев и сестер подобные вещи сходят за логику.
    — О, мы очень хотим, чтобы ты пошла с нами, — быстро откликнулся Гальта.
    — Рада слышать, — сказала Эск, спрыгивая на утоптанный снег.

*  — Никаких следов, — заметил Церн.
    — Кроме лисьих, — поправил Гальта. — Говорят, она умеет превращаться в лисицу. В кого угодно. Даже в птицу. Поэтому всегда знает, что происходит вокруг.
    Они с опаской оглянулись по сторонам. На торчащем в отдалении пне сидела подозрительного вида ворона и внимательно наблюдала за ними.
    — Поговаривают, что за Треснувшим пиком живет целая семья, которая умеет оборачиваться волками, — продолжал Гальта (он никогда не отказывался от многообещающей темы, не развив ее до конца)...

*  — Она их просто заколдовывает, и они исчезают, — заявил Церн.
    — По-моему, магия действует несколько иначе, — возразила Эск. — Ты не можешь взять и заставить что-то случиться, это как... как качаются на доске — когда опускается один ее конец, другой обязательно поднимается... Ее голос постепенно затих. Братья смерили сестру испытующими взглядами.
    — Не могу представить себе матушку качающейся на доске, — заметил Гальта. Церн хихикнул.
    — Да нет, я хотела сказать, каждый раз, когда что-то происходит, должно произойти и что-то другое... мне так кажется, — неуверенно произнесла Эск. — Только... в противоположном направлении.

*  — Творить магию легко, нужно только найти место, где все находится в равновесии, и подтолкнуть. Это может кто угодно. Здесь нет ничего магического. Чудные слова и размахивание руками — это просто... это для..."
    Она окончательно запуталась, удивляясь самой себе. Мысль присутствовала в ее сознании, маячила перед самым носом. Только Эск не могла выразить ее словами...
    Ужасно, когда находишь в своей голове интересные вещи и не знаешь, что они там делают. Это...

*  Когда Эск наконец открыла заметенную снегом дверь, представший ее взору туалет был аккуратным, чистым и не содержал ничего более зловещего, чем старый календарь, точнее, половинки старого календаря, заботливо нацепленной на гвоздик. С точки зрения философии, матушка неодобрительно относилась к чтению, но она никогда не стала бы утверждать, что книги, особенно книги со славными тонкими страничками, ни на что не годятся.

*  Девочка отодвинула засов, распахнула дверь и стремглав выскочила в ночь.
    Холод ножом резанул по лицу. От мороза на снегу образовалась корка наста. Эск было все равно куда бежать, но тихий ужас вселил в нее жгучую решимость добраться до этого "все равно куда" как можно скорее.

*  В деревне все знали, что в горах водятся волки — иногда по ночам их вой эхом прокатывался по высоким пикам. Однако звери редко приближались к человеческому жилью — современные волки были потомками тех, кто выжил лишь благодаря твердо усвоенному правилу: о человечинку можно обломать зубы.

*  Матушка закусила губу. За свою жизнь она так и не научилась общаться с детьми, поскольку все время смотрела на них — если смотрела вообще — как на нечто среднее между людьми и животными. Она умела обращаться с младенцами. С одного конца вливаешь молоко, а на другом поддерживаешь чистоту. Со взрослыми еще проще, потому что они кормятся и содержат себя в чистоте сами. Но между младенцами и взрослыми существовал целый мир переживаний, которым она никогда по-настоящему не интересовалась. Насколько ей было известно, главное — не дать детям подхватить какую-нибудь смертельно опасную болезнь и надеяться, что все в конце концов образуется.

*  — Но ты сможешь зажечь огонь колдовством? — настаивала Эск, наблюдая за тем, как матушка вешает на крюк древний черный чайник. — Ну если захочешь? Если бы это было позволено?
    — Возможно, — согласилась матушка, которая все равно не смогла бы этого сделать: огонь не имел сознания, он не был живым, и это лишь две из трех причин.

*  — При помощи колдовства огонь бы сразу разгорелся...
    — То, что вообще стоит делать, можно делать как хорошо, так и плохо, — изрекла матушка, ища спасения в афоризмах, последнем прибежище осаждаемых детьми взрослых.
    — Да, но...
    — И никаких "но".

*  "Ну давай, терроризируй меня, — в тишине ночи произнесло дерево. — Если я дерево, значит, можно, да? Вот она, типичная баба".
    "По крайней мере, сейчас от тебя хоть какая-то польза есть, — в ответ подумала матушка. — Лучше быть деревом, чем волшебником, а?"
    "Это не такая уж плохая жизнь, — заявило дерево. — Солнце. Свежий воздух. Время для раздумий. А весной — пчелы".
    В том, как дерево промурлыкало "пчелы", было нечто столь сладострастное, что у матушки, содержащей несколько ульев, пропало всякое желание есть мед. Она почувствовала себя так, как будто ей напомнили, что яйца — это нерожденные цыплята.

*  Ведьмы в Овцепикских горах обладали статусом, подобным тому, какой в других культурах придавался монашкам, сборщикам налогов и ассенизаторам. Ну то есть их уважали, иногда ими восхищались, в общем и целом им рукоплескали за то, что они делают дело, которое, если мыслить логически, должно быть сделано, но всем было слегка неуютно в их компании.

*  — Ну, ты знаешь, что такое сидр?
    Кузнец кивнул. В этом вопросе он чувствовал себя более уверенно, но не совсем представлял, куда это сравнение может завести.

*  — Если Эск обладает магией волшебников, то учеба на ведьму не принесет ей никакой пользы. Ты сказала, что это разные вещи.
    — И то и другое суть магия. Если ты не можешь научиться ездить на слоне, ты, по крайней мере, можешь научиться скакать на лошади.
    — А что такое слон?
    — Нечто вроде барсука, — ответила матушка. Вот уже в течение сорока лет она держала звание эксперта по вопросам леса и еще ни разу не призналась в невежестве.

*  — Прекрасно. Ты делаешь успехи.
    — Но это не магия. Матушка уселась на кухонный стол.
    — По большей части магия — это вообще не магия. Нужно просто узнать соответствующие травы, научиться наблюдать за погодой, познакомиться с повадками животных. И с повадками людей тоже.
    — И все? — в ужасе воскликнула Эск.
    — Все? Довольно большое "все", — хмыкнула матушка. — Но нет, это не все. Есть еще кое-что.
    — Ты можешь меня научить?
    — Всему свое время. Пока тебе лучше не вылезать.
    — Не вылезать? Откуда? Взгляд матушки метнулся к теням, скопившимся в углах кухни.
    — Неважно.

*  — Как это у тебя получилось? — полюбопытствовала Эск.
    — А-а, — отозвалась матушка. — Хочешь знать?
    — Да. Хочу. Именно поэтому я и спросила, матушка, — строго ответила Эск.

*  — Нет. По моему, ты просто хорошо знаешь пчел. Матушка ухмыльнулась:
    — Совершенно верно. И это одна из форм магии.
    — Что-то знать?
    — Знать то, что другие не знают, — поправила матушка, заботливо вернула королеву подданным и закрыла крышку улья...

*  Эск, не подумав, сделала реверанс. Матушка влепила ей затрещину и беззлобно заметила:
    — Надо кланяться. Ведьмы кланяются. Она продемонстрировала.
    — Но почему? — жалобно провыла Эск.
    — Потому что ведьмы должны отличаться от других, и это часть нашего секрета, — ответила матушка.

*  Эск послушно прошла в домик и сняла с крючка матушкину шляпу, которая была высокой, остроконечной и, разумеется, черной. Матушка перевернула шляпу и внимательно осмотрела ее.
    — Внутри этой шляпы, — торжественно объявила она, — скрыт один из секретов ведовства. После того как девушка узнает этот секрет, назад пути нет. Что ты можешь сказать мне об этой шляпе?
    — Можно я ее подержу?
    — Сколько угодно.
    Эск заглянула в шляпу. Она увидела проволочный каркас, который придавал шляпе форму, пару шпилек. И все.
    Шляпа ничем не выделялась, если не считать того, что другой такой в деревне не было. ...
    Шляпа на ощупь была самой обычной, и потайные карманы в ней отсутствовали. Это была типичная ведьмовская шляпа. Матушка всегда надевала ее, направляясь в деревню, однако в лесу носила обыкновенный кожаный колпак.
    Эск попыталась припомнить то, чему неохотно, скрепя сердце, учила ее матушка. "Дело не в том, что знаешь ты, дело все в том, чего не знают другие. Магия бывает подходящей в неподходящем месте, а бывает — неподходящей в подходящем. Она может быть..."
    Уходя в деревню, матушка всегда надевала шляпу. И просторный черный плащ, который уж точно не был магическим, потому что большую часть зимы служил покрывалом для коз, и весной, как правило, матушка его стирала.
    В мозгу у Эск начал вырисовываться ответ, и ответ этот ей очень не понравился. Он был похож на многие матушкины ответы. Словесный фокус. Матушка говорила то, что вы все время знали, но говорила по-другому, так что изрекаемые ею слова обретали огромную важность.
    — Кажется, я догадалась, — произнесла Эск.
    — Выкладывай.
    — Секрет состоит вроде как из двух частей.
    — Ну?
    — Это ведьмовская шляпа, потому что ты ее носишь. Но ты — ведьма, потому что носишь эту шляпу. Гм-м.
    — И... — подбодрила матушка.
    — И, увидев тебя в шляпе и плаще, люди сразу понимают, что ты ведьма. Поэтому твоя магия действует, — закончила Эск.
    — Правильно, — похвалила ее матушка. — Это называется головология.

*  — Но это все не всамделишное, — запротестовала Эск. — Это не магия, а... а...
    — Слушай, — перебила матушка. — Красная настойка от газов, которую ты прописываешь больному, может, конечно, подействовать, но, если ты хочешь, чтобы она подействовала наверняка, сделай так, чтобы мозг больного заставил ее подействовать. Скажи, что это лучи лунного солнца, растворенные в колдовском вине, или что-нибудь в этом роде. Побормочи над бутылочкой. И с порчей то же самое.
    — С порчей? — слабо переспросила Эск.
    — Да, девочка, с порчей, и нечего смотреть на меня такими удивленными глазками. Нужда тебя заставит, ты будешь наводить порчу. Когда останешься одна, а рядом не окажется никого, кто мог бы помочь, и... — она заколебалась и, смешавшись под вопрошающим взглядом Эск, неловко закончила: — ...и люди не будут выказывать тебе уважение. Проклинай их громко, проклинай запутанно, проклинай долго и проклинай всем, чем заблагорассудится. Это сработает. На следующий день, когда они стукнут себя по пальцу, свалятся с лестницы или у них сдохнет собака, о тебе сразу вспомнят. И в следующий раз будут вести себя лучше.
    — Но это все равно не похоже на магию, — пожаловалась Эск, ковыряя ногой землю.
    — Однажды я спасла человеку жизнь, — поведала матушка. — Специальное лекарство, принимать два раза в день. Кипяченая вода с добавлением ягодного сока. Я сказала, что купила его у гномов. Вот в чем заключается основная часть лечения. Большинство людей легко справится с любой болезнью, главное — поставить цель. Тебе же нужно лишь подтолкнуть их к этому. Она как можно более ласково похлопала Эск по руке и добавила:
    — Ты еще молода для таких вещей, но когда станешь старше, то поймешь, что многие люди практически не выходят за пределы своих голов. И ты тоже, — лаконично заключила она.
    — Не понимаю.
    — Я бы очень удивилась, если бы ты поняла, — быстро откликнулась матушка, — но ты можешь назвать мне пять трав, помогающих от сухого кашля.

*  — Расскажи мне о землях на равнине, — лениво попросила она.
    Матушка неодобрительно покосилась на пейзаж, растянувшийся на десять тысяч миль.
    — Это просто другие места. Такие же, как здесь, только в чем-то отличные.
    — А там есть города и все такое прочее?
    — Наверное.
    — Неужели ты никогда не спускалась посмотреть на них?
    — Нет, — ответила она. — Мне и здесь хватает неприятностей, чтобы еще ездить за ними в Заграницу.

*  — Ну покажи, хотя бы чуточку, — взмолилась Эск.
    Матушка поразмыслила над ее просьбой и не смогла придумать никаких отговорок. "Я еще пожалею об этом", — сказала она себе, проявляя незаурядные способности к предвидению. Вслух же она коротко произнесла:
    — Хорошо.

*  — А как им управлять?
    — Никак. Пока. Научиться управлять подлинно диким существом не так-то просто. Тебе нужно... вроде как намекнуть ему, что он расположен сделать то или это. С прирученными животными все обстоит проще. Но ни одно существо нельзя заставить сделать то, что противно его природе.

*  — ...Я требую, чтобы ты отнес меня к ней! Посох смотрел на нее деревянным взглядом.
    — Силой... — Матушка замялась... она слегка подзабыла положенные формулы. — Силой дерева и камня я приказываю тебе!
    Суета, движение, оживление — все эти слова были бы совершенно неверным описанием реакции посоха.
    Матушка почесала подбородок. Ей припомнился урок, который заучивают все дети: "А волшебное слово?"
    — Пожалуйста? — намекнула она. Посох задрожал, приподнялся над землей и, повернувшись в воздухе, приглашающе завис на уровне матушкиной талии.

*  Он попил воды, над которой матушка пробормотала несколько заклинаний (обычно она применяла их для того, чтобы произвести впечатление на клиентов, но кто знает, может, и есть в них какая-то сила?)...

*  За чудо придется платить. Матушка достаточно слышала о волшебниках, чтобы не сомневаться — цена будет высокой. Но, если беспокоишься о цене, зачем тогда вообще идешь в лавку?

*  — Ты кое-чему научилась, — сказала она и решила для верности придать голосу некую строгость. — Говорят, малое знание может причинить немало бед, но оно и вполовину не так опасно, как дремучее невежество.

*  — Но ты сказала... Матушка на мгновение оторвалась от процесса переливания воды из ведра в кувшин.
    — Да, да, — резко бросила она. — Но можешь забыть о том, что я говорила, можешь забыть о здравом смысле и всем таком прочем. Иногда приходится идти туда, куда ведут обстоятельства.

*  Матушка поднесла письмо к свече и пробежала его критическим взглядом. Хорошее письмо получилось. Она взяла слово "разнабразный" из "Ещегодника", который читала каждый вечер. Этот "Ещегодник" всегда предсказывал "разнабразные бетствия" и "разнабразные несчастья". Матушка не вполне представляла себе, что это значит, но слово ей нравилось.

*  Она любила своих братьев — когда напоминала себе, что так положено, — хотя обычно рисовала их сборищем громких воплей в штанах.

*  — Значит, говоришь, есть такое место, где учат магии?
    — Да, Незримый Университет. Там готовят волшебников.
    — И ты знаешь, где это?
    — Ага, — глазом не моргнув, соврала матушка, чьи познания в географии были немногим хуже, чем в ядерной физике.

*  Эск сидела, прижимая к себе посох и разглядывая проплывающий мимо лес. Отъехав от деревни на несколько миль, она заметила:
    — Мне казалось, ты говорила, что в Загранице все растения другие.
    — Так оно и есть.
    — А деревья вроде бы те же. Матушка надменно обозрела лес и изрекла:
    — Нашим в подметки не годятся. На самом деле ею потихоньку завладевала паника. Обещание сопровождать Эск в Незримый Университет она дала не подумав, а поскольку все ее скромные познания о Диске были почерпнуты из слухов и со страниц "Ещегодника", она искренне верила в то, что там, куда они держат путь, их ждут землетрясения, приливные волны, бедствия и побоища, многие из них "разнабразные" или того хуже.

*  ...она была полна решимости довести дело до конца. Ведьмы слишком полагаются на свои слова, чтобы брать их обратно.

*  К обеду они достигли пригорода Охулана (городок был слишком мал, чтобы иметь больше одного пригорода, который составляли одинокий трактир и кучка домиков, принадлежащих людям, оказавшимся не в состоянии выносить напор и суету городской жизни).

*  С виду люди неспешно прогуливались, почти проходили мимо палатки, но вдруг стремительно ныряли под ее навес. Мгновение спустя они появлялись снова, торопливо отдергивая руку от кармана или кошелька и настолько успешно соревнуясь за звание Обладателя Самой Небрежной Походки На Плоском Мире, что случайный наблюдатель мог даже усомниться в правдивости своих глаз.

*  Хильта рассмеялась. Эск понравился ее смех. Матушка никогда не смеялась, она просто вздергивала уголки губ, но Хильта смеялась как человек, который долго и упорно размышлял о Жизни и понял наконец, в чем соль шутки.

*  Возьмем, к примеру, человека с тремя перевернутыми наперстками, который приглашал небольшую кучку людей исследовать вместе с ним волнующий мир случайностей и вероятностей в том, что касается местоположения маленькой сухой горошины.

*  — Ваше молоко, — произнес Скиллер и добавил: — Барышня.
    — У меня есть деньги, — заявила Эск. Матушка постоянно твердила ей: всегда будь готова заплатить, и тебе не придется этого делать. Людям хочется, чтобы ты думала о них хорошо, это все головология.
    — Нет-нет, у меня и в мыслях не было требовать с вас денег, — торопливо запротестовал Скиллер...

*  Она нагнулась и улыбнулась Эск, которая чувствовала себя слишком усталой, чтобы толком сощуриться в ответ. Улыбка вышла не очень удачной, поскольку госпоже Скиллер явно не хватало практики.
    — Как ты сюда попала, малышка? — спросила трактирщица голосом, который наводил на мысли о пряничных домиках и захлопывающейся дверце большой печи.

*  Выше уже упоминалось о том, что отыскать человеческое сознание гораздо труднее, чем, скажем, сознание лисицы. Человеческое сознание, которое наверняка узрит в этом какую-то инсинуацию, обязательно поинтересуется почему. А вот почему.
    У животных сознание простое и потому очень четкое. Животные не тратят времени на то, чтобы разделять переживания на мелкие кусочки и раздумывать о том, что они упустили. Все великолепие Вселенной четко выражается для них в виде а) того, с чем спариваются; б) того, что едят; в) того, от чего убегают, и г) камней. Это освобождает животных от ненужных мыслей и придает их сознанию остроту, направленную только на то, что действительно имеет значение. По сути дела, ни одно нормальное животное даже пытаться не станет одновременно ходить и жевать резинку.
    Средний же человек сутками напролет думает о самых разнообразных вещах, постоянно отвлекаемый десятками биологических календарей и хронометров. У него бывают мысли, которые он вот-вот произнесет вслух, личные мысли, настоящие мысли, мысли о мыслях и целая гамма подсознательных мыслей. С точки зрения телепата, в человеческой голове царит какофония. Это железнодорожный вокзал, где все репродукторы говорят одновременно. Это весь спектр станций длинных, средних и коротких волн — причем некоторые из станций нельзя даже назвать приличными, это пираты-отщепенцы, промышляющие в запретных морях и проигрывающие полуночные пластинки с непристойными стихами.

*  Матушка, пытающаяся отыскать Эск при помощи чтения сознаний, с равным успехом могла искать иголку в стоге сена.
    У нее, конечно, ничего не вышло, но сквозь многоголосые завывания тысячи одновременно думающих мозгов пробилось достаточно отголосков смысла, чтобы убедить матушку, что мир и в самом деле так глуп, каким она всегда его считала.

*  ...Эск заснула, и ей снились браслеты, неизвестные свитки и горы. Далекие звезды над горами и холодная пустыня, где неведомые существа ковыляли по сухому песку и смотрели на нее фасетчатыми, как у насекомых, глазами...
    Где-то скрипнула ступенька. Немного погодя скрип повторился. Потом наступила тишина, именно та задыхающаяся, мохнатая тишина, которая происходит оттого, что кто-то старается стоять как можно более неподвижно.

*  ...Эск легко забралась на ближайшую баржу и с помощью посоха приподняла закрывающий палубу брезент.
    Оттуда пахнуло теплыми запахами ланолина и навоза. Баржа была загружена шерстью.
    Глупо, конечно, засыпать на незнакомой барже, не ведая, какие незнакомые утесы будут проплывать мимо, когда вы проснетесь, не подозревая, что баржи традиционно уходят рано утром (отправляясь в путь еще до того, как взойдет солнце), понятия не имея, какие горизонты будут приветствовать вас завтра. Вы это знаете. Эск не знала.

*  — Значит, вот что называют плаванием, — сказала она себе, наблюдая за скользящим мимо далеким берегом. — По-моему, в этом нет ничего особенного.
    Ей и в голову не пришло испугаться. В течение первых восьми лет ее жизни мир был чрезвычайно скучным местом, и теперь, когда он понемногу становился интересным, она не собиралась проявлять неблагодарность.

*  ... Кроме того, у мужчины был шикарный загар, которого богачи пытаются добиться, днюя и ночуя на дорогих курортах, хотя на самом деле, чтобы его заполучить, требуется всего лишь каждый день трудиться до изнеможения на открытом воздухе.

*  — Я предупреждала, что так оно и случится, но разве меня кто-нибудь слушает?
    — А что, нет?
    — Нет, — холодно ответила матушка.

*  Важно понять, что, хотя большинство зунов не умеет лгать, они с величайшим почтением относятся к любому своему соплеменнику, который может сказать, что мир не таков, каков он есть. Таким образом, Лгун занимает в племенной иерархии довольно высокое положение. Он представляет племя при всех сношениях с внешним миром, который средний зун давно уже отчаялся понять. Племена зунов очень гордятся своими Лгунами.
    Другие расы это сильно раздражает. Они считают, что зунам следовало бы учредить более подходящие должности, такие, как, например, "дипломат" или "специалист по связям с общественностью". Им кажется, что зуны просто насмехаются над мировой системой.
    — И это все правда? — подозрительно спросила Эск, обводя глазами переполненную каюту баржи.
    — Нет, — твердо ответил Амшат.

*  Иногда баржи останавливались. По традиции, на берег сходили только мужчины, но лишь Амшат, надев церемониальную Лгунскую шляпу, мог разговаривать с не-зунами. Эск обычно ходила вместе с ним. Он попытался было намекнуть, что ей следует подчиняться неписаным правилам зунской жизни и оставаться на борту, но намеки для Эск — все равно что комариные укусы для среднестатистического носорога. Она уже начала понимать, что если игнорировать правила, то люди в половине случаев без лишнего шума переписывают их так, чтобы вас они не касались.

*  Она абсолютно точно знала, чего добивается, — цель стояла у нее перед глазами. Посох ни в коем случае не должен прилететь по воздуху, устроив на барже кавардак. Все, что ей нужно, сказала она себе, это небольшое изменение в устройстве мира. Это должен быть не тот мир, в котором посох лежит среди тюков с шерстью, а тот, в котором он находится у нее в руке. Крошечное изменение, бесконечно малая перемена в Том, Как Все Было.
    Если бы Эск получила должную волшебную подготовку, то знала бы, что ее желание невыполнимо. Всем волшебникам известно, как передвигаются предметы, начиная с протонов и дальше по списку. Согласно законам физики, самое важное в перемещении некоего предмета из пункта А в пункт Я заключается в том, что предмет должен по пути миновать все остальные буквы алфавита. Единственное, как можно заставить что-то исчезнуть из пункта А и появиться в пункте Я, — это отмести в сторону всю Реальность. О проблемах, которые вызовет подобное действие, лучше вообще не задумываться.
    Эск не получила должной подготовки, но все из нас слышали, что жизненно важный ингредиент успеха — это не знать, что задуманное вами невозможно выполнить. Человек, не подозревающий о возможности неудачи, может стать камнем, лежащим на пути велосипеда истории.

*  Гандер посмотрел на паренька, о котором шла речь. За свою жизнь он встречал множество волшебников, вследствие чего считал себя большим знатоком по этой части, и теперь ему пришлось признать, что у мальчишки есть все задатки хорошего волшебника. Другими словами, паренек был тощим, нескладным, бледным от чтения тревожащих воображение книг в помещениях с нездоровой атмосферой, и из его глаз текло, словно из сваренных всмятку яиц. "Если человек хочет чего-то добиться, ему необходимо работать головой и рисковать, — подумал Гандер. — Все, что парню нужно, чтобы подняться на самый верх, — продолжал размышлять караванщик, — это какой-нибудь небольшой физический изъян". Волшебники вечно страдают от таких вещей, как астма и плоскостопие, почему-то это придает им энергии.

*  — Мне нужно в Анк-Морпорк, — заявила Эск. — Пожалуйста. У меня есть деньги.
    — Иди домой, девочка, к маме.
    — Нет, правда. Я хочу поискать счастья.
    — А метла тебе зачем? — вздохнув, спросил Гандер. Эск посмотрела на нее так, будто никогда прежде не видела.
    — Каждая вещь должна где-нибудь быть, — глубокомысленно изрекла Эск.

*  Она проснулась вся дрожа. Полночь давно миновала, и звезды казались мокрыми и холодными. Воздух был заполнен деловитой ночной тишиной, которая создается осторожными шажками сотен маленьких мохнатых существ, надеющихся найти ужин и при этом избежать появления на нем в качестве главного блюда.

*  — Меня не примут в Университет, — негромко произнесла Эск спустя какое-то время. — Так мне сказал один волшебник, и я видела сон об этом, вещий сон. Помнишь, ты как-то говорила, как это называется... ну, как его, мети чего-то там.
    — Метахфора, — спокойно подсказала матушка.
    — Во-во.

*  — Он сказал, что женщин в Университет не пускают!
    — Он ошибался.
    — Нет, я чувствовала, что он говорит правду. Ты же знаешь, матушка, всегда можно определить, когда...
    — Глупое дитя. Ты всего лишь чувствовала его мысли. Это он считал, что говорит правду, но мир не всегда таков, каким его видят люди.
    — Не понимаю, — призналась Эск.
    — Это придет, — успокоила ее матушка.

*  Впервые в жизни матушка задумалась о пользе книг. Может и впрямь в них содержится что-то очень важное, раз люди так носятся с этими пачками бумаги? Хотя она возражала против книг, руководствуясь исключительно моральными соображениями: она слышала, что многие из них написаны мертвыми людьми, а посему резонно было предположить, что читать их — это все равно что заниматься некромантией. Среди множества вещей, которые матушка не одобряла в этой бесконечно множественной Вселенной, была болтовня с покойниками, у которых, по всеобщему мнению, и своих неприятностей хватает.

*  — Я, есьтесьтвенно, сама обладаю провидьческими способьносьтями, — заявила госпожа Герпес.
    Матушка ничего не имела против предсказания будущего — при условии, что им занимаются люди, не обладающие никакими провидческими талантами. Однако другое дело, когда предвидением занимаются люди, которым следует быть осмотрительнее. Матушка считала, что даже самое качественное будущее — вещь крайне хрупкая и если люди будут долго таращиться на него в упор, то оно изменится. У матушки имелись довольно сложные теории о пространстве и времени и о том, почему с ними не следует баловаться, но, к счастью, хорошие предсказатели попадаются редко, да и сами люди предпочитают плохих провидцев, у которых можно гарантированно получить требуемую дозу бодрости и оптимизма.
    Матушка знала все о плохом предсказании будущего. Причем плохо предсказывать будущее куда сложнее, чем предвидеть его хорошо. Здесь требуется недюжинное воображение.

*  — Или, разюмееться, можно использовать чайные лисьтья, — предложила госпожа Герпес, указывая на стоящий на столике большой коричневый чайник. — Мне известно, что ведьмы зачасьтую предпочитают чайную заварку, но мне она вьсегда казалась, ну, несколько заурядной. Не примите это на свой сьчет.
    "Возможно, она и правда не относила это на мой счет", — подумала матушка.

*  Матушка взяла в руки чашку госпожи Герпес и принялась вглядываться в чайные листья, но тут заметила выражение разочарования, промелькнувшее на лице домоправительницы, словно тень по заснеженному полю. Матушка быстро исправилась и три раза повернула чашку противосолонь, изобразила над ней несколько неопределенных пассов и пробормотала заклятье (которым обычно пользовалась для лечения мастита у старых коз, но это неважно). Такое проявление очевидного магического таланта подбодрило госпожу Герпес сверх всякой меры.

*  — Для госпожи Герапат, жены стеклодува. Эск высморкалась.
    — Того самого, который плохо работает? Матушка посмотрела на нее поверх стола.
    — С чего это ты взяла?
    — Во вчерашнем разговоре с тобой она назвала его Старый Господин Раз-В-Две-Недели.
    — М-мф, — отозвалась матушка и заботливо закончила предложение: "Развисти в адной пинте вады, адну каплю иму в чай и ниприменна надеть свабоднаю адежду и ищо штобы вы ни ждали некаких гастей".
    "В один прекрасный день, — пообещала себе матушка, — я обязательно поговорю с Эск на эту тему".

*  Письменные тексты — это всего лишь произнесенные людьми слова, втиснутые между листами бумаги и, в конце концов, там окаменевшие... А произносимые людьми слова — это просто-напросто тень реально существующих вещей. Но некоторые вещи слишком велики, чтобы их можно было заключить в слова, и даже слова бывают чересчур могущественными, чтобы подчиниться какому-то листу бумаги.
    Из чего следует, что некоторые письмена и впрямь пытаются превратиться обратно в вещи. Тут мысли Эск вконец запутались, но, тем не менее, девочка осталась в уверенности, что подлинно магические слова — это те, которые гневно пульсируют, стараясь вырваться и стать настоящими.

*  Ничто не существует до тех пор, пока люди не подумают, что оно существует, говорил Саймон, а мир существует лишь потому, что люди постоянно держат в голове его образ. Во Вселенной огромное множество миров, все они примерно одинаковы и вроде как занимают одно и то же место, но разделены расстоянием, равным толщине тени, так что всему, что когда-либо может случиться, есть где случиться.

*  В недавнем прошлом некто, руководствуясь смутными ощущениями, что Учение Должно Быть Забавой, решил оживить древние коридоры Университета при помощи краски. Это не сработало. Во всех вселенных широко известен тот факт, что, как бы тщательно ни подбирались цвета, институтские интерьеры в конце концов все равно выглядят либо рвотно-зелеными, либо невыразимо-коричневыми, либо никотиново-желтыми, либо розовыми, как хирургические перчатки. В результате некоего не совсем понятного процесса ответного резонанса коридоры, выкрашенные в вышеупомянутые цвета, всегда чуть-чуть пахнут вареной капустой — даже если никто и никогда ее поблизости не готовил.

*  — Да, честно говоря, город — не деревня. Городские жители вечно беспокоятся о будущем, это все оттого, что они едят ненатуральную пищу.

*  — ...тебе не нужна старая одежда.
    — Новое — это хорошо сохраненное старое, — чопорно парировала матушка.

*  В результате одного несчастного случая библиотекарь превратился в обезьяну и с тех пор противился всяким попыткам вернуть ему прежний облик. Как объяснял он на языке жестов, жизнь в виде орангутана куда более приятна, чем жизнь в виде человека, потому что все глобальные философские вопросы сводятся к раздумьям о том, откуда появится следующий банан.

*  Эск заткнула уши пальцами, но не очень плотно, чтобы ничего не пропустить.
    — Если это что-то ужасное, я ничего не хочу знать.

*  Она однажды шлепнула Эск — это был шлепок, который получает младенец, когда его вводят в этот мир, и который дает новорожденному примерное представление о том, чего следует ждать от жизни.

*  — Река разливается, — констатировал он. — У нас один шанс на миллион.
    Матушка мрачно улыбнулась — от такой улыбки волки разбегаются во все стороны — и решительно схватила свою метлу.
    — Один шанс на миллион, — заверила она, — выпадает девять раз из десяти.

*  — Больше, чем сейчас, вы уже не вымокнете. И вообще, вы неправильно ходите под дождем.
    — Простите?
    — Вы съеживаетесь, вы боретесь, так нельзя. Вы должны... ну, в общем, скользить между каплями. И действительно, матушка выглядела лишь слегка намокшей.

*  — Ну? — поинтересовалась она.
    — Что ну? — не понял Напролоум.
    — Вы сказали, что знаете толк в лодках.
    — Неправда. Я сказал, что это вы в них ничего не понимаете.
    — О-о.

*  Какое-то мгновение он наслаждался странно успокаивающим ощущением, что жизнь полностью вышла из-под его контроля и теперь, что бы ни случилось, никто не сможет свалить вину на него. То, что он наполняет башмаки водой, сидя ночью в лодке посреди разлившейся реки в обществе того, кого он мог описать только как женщину, казалось ему настолько логичным, насколько это вообще было возможно в данных обстоятельствах.
    "В обществе выдающейся женщины", — поправил обычно им игнорируемый внутренний голос, обитающий где-то на задворках его сознания. В том, как она использовала потрепанную метлу, чтобы провести лодку по неспокойным водам, было нечто такое, что будоражило давно забытые участки в его подсознании.
    Разумеется, Напролоум не мог точно сказать, что там у нее выдается, — этому мешали дождь, ветер и матушкина привычка надевать весь свой гардероб сразу. Напролоум неуверенно прокашлялся. Она выдается в метафорическом смысле, решил он.

*  По настоящему Напролоума пугало в море именно то, что единственной преградой, отделяющей его от живущих на дне жутких тварей, была вода. Разумеется, он знал, что если рассуждать логически, то, скажем, от тигров-людоедов, обитающих в джунглях Клатча, его отделяет всего лишь расстояние, но это совсем другое дело. Тигры не всплывают из холодных глубин, раскрыв рот, полный острых, как иголки, зубов...

*  Напролоум аж закряхтел от натуги — прямая левитация представляет собой самый трудный вид практической магии, поскольку в ней всегда присутствует опасность, обусловленная хорошо известными принципами действия и противодействия. Это означает, что волшебник, пытающийся поднять тяжелый предмет при помощи одной только силы своего разума, сталкивается с перспективой, что его мозги в результате перекочуют в его башмаки.

*  — Ну, выбросили тебя, — рявкнула матушка. — Что с того? Она же ребенок, а дети рано или поздно всех нас выбрасывают.

*  — Волшебник! Ты должен будешь отпустить его. Напролоум обреченно кивнул.
    — Когда я скажу "давай", давай! Давай!

*  — О, ради всех богов, приятель, проявите же силу своего разума. Мы полетим.
    Она помахала метлой. Аркканцлер с сомнением посмотрел на этот инструмент по выметанию пыли.
    — На этом?
    — Разумеется. А разве волшебники не летают на своих посохах?
    — Это считается унизительным.
    — Если с этим могу примириться я, то вам это тоже по силам.
    — Да, но это безопасно? Матушка бросила на него испепеляющий взгляд.
    — Вы имеете в виду вообще? — вопросила она. — Или, скажем, по сравнению с тем, чтобы остаться стоять на быстро тающей льдине?

*  — Ну так вот, сию же минуту потушите сигарету. И держитесь.
    Метла, рыская и дергаясь, пошла вверх. Ее скорость увеличилась до скорости бегущего трусцой старца.
    — Господин Волшебник
    — Слушаю?
    — Когда я сказала держаться...
    — Да?
    — Я не имела в виду там. Наступило молчание.
    — О-о. Да. Понимаю. Очень извиняюсь.
    — Все в порядке.
    — Моя память уже не та, что была раньше. Уверяю вас... Я не хотел вас обидеть.
    — Я и не обиделась. Какое-то мгновение они летели в полном молчании.
    — Тем не менее, — задумчиво сказала матушка, — в общем и целом я бы предпочла, чтобы вы все-таки убрали оттуда свои руки.

*  "Вот вам и волшебники, — мрачно размышлял он, бредя по колено в воде под мокрыми арками. — Вечно исследуют абстрактное и никогда не замечают конкретного. Особенно если это "конкретное" касается работ по дому. Причем пока здесь не объявилась эта ведьма, таких проблем не было".

*  — Не стой там, идиот! Тритл нервно вгляделся в темноту и возразил:
    — Но я же должен где-то стоять.

*  — Хорошо. Разумеется, вы правы. Он нагнулся и, положив посох на тело спящей Эск, театрально отступил. Ничего не произошло. Один из волшебников нервно кашлянул. Ничего упорно продолжало не происходить.

*  — Она обязана уметь им пользоваться. Это же настоящий посох волшебника.
    — О-о, — протянула матушка. — Значит, вы признаете, что она настоящий волшебник? Напролоум сразу замялся.
    — Ну-у... разумеется нет. Вы не можете просить нас объявить ее волшебником. Где прецедент?
    — Где что? — резко переспросила матушка.
    — Этого никогда раньше не случалось.
    — Много чего никогда не случалось. Мы, к примеру, рождаемся всего один раз.

*  — Эск сказала, что, если магия дает людям то, что они хотят, неиспользованная магия может дать им то, в чем они нуждаются...

  ... Муравьи записали его совершенно правильно, и, возможно, он изменил бы судьбы Вселенной, если бы в следующий раз, когда Университет затопило, его не смыло водой.”

Предыдущий Плоский мир

Следующий Плоский мир