Дуглас Адамс — Долгое чаепитие (3/3)

Середина

&  — Я бы выбрала иной путь, — сказала Кейт. — Какой принцип был у Шерлока Холмса? "То, что у вас остается после отбрасывания невозможного, должно быть правдой, какой бы невероятной она ли была".
    — Я полностью отвергаю этот принцип, — сказал Дирк. — Невозможное часто обладает качеством целостности, то есть тем качеством, которого недостает неправдоподобному. Сколько раз вам приходилось сталкиваться с тем, как какому-то явлению находили вполне рациональное объяснение, на которое трудно что-либо возразить, кроме того, что оно безнадежно неправдоподобно. У вас готово сорваться с губ: "Да, но он или она ни за что бы не стали этого делать".
    — Что-то подобное я испытала сегодня, — сказала Кейт.
    — Ну точно, — вскричал Дирк, хлопнул по столу, так что бокалы подскочили, — девочка в кресле-каталке, о которой вы мне рассказали, — прекрасный пример для иллюстрации моих слов. Предположение, что она берет вчерашние биржевые цены прямо из воздуха, — просто невозможно, и именно поэтому оно будет единственным объяснением, потому что предположение о том, что она ломает комедию, выражающуюся в добровольном самоистязании, без всякой выгоды для себя, — безнадежно неправдоподобно. Первое предположение предполагает, что речь идет о неизвестном нам явлении — Бог знает, сколько их еще. Вторая связана, напротив, со сферой хорошо известного нам и находится в полном противоречии со всеми фундаментальными и человеческими законами. Именно поэтому мы должны относиться к ней с величайшим сомнением, к ней и к ее кажущейся рациональности.

&  Она свернула на улицу, которая вела к дому, и, когда она поравнялась с уличным фонарем — первым, который встретился на ее пути, он мигнул и погас, оставив ее на островке темноты.
    От таких вещей обычно становится не по себе.
    Считается, что в закономерности, которая состоит в том, что человек, вспомнивший о ком-то, о ком не вспоминал годами, на следующий день обнаруживает, что тот, о ком он подумал, совсем недавно скончался, нет ничего удивительного. Со множеством людей случается, что, как только они вспомнили о людях, о которых не вспоминали годами, множество этих людей тут же оказываются покойниками. Если взять страну с таким населением, как Америка, то, по закону среднего арифметического, подобное совпадение должно происходить по меньшей мере по десять раз на дню, но тому, с кем оно происходит, не становится от этого менее жутко.

&  Кейт стояла, точно пригвожденная к месту.
    Если возможно одно совпадение, почему бы не может быть и второго, говорила она себе. А то, что — после первого совпадения происходит второе, само по себе является совпадением. Нет никаких оснований тревожиться из-за того, что пара фонарей гаснет при ее приближении. Улица, по которой она идет, — вполне дружелюбная, и во всех домах, стоящих на ней, горит свет.
    Она посмотрела на ближайший к ней дом, и, на ее несчастье, как раз в этот момент окно перестало светиться. ...

---

&  Дирк медленно продвигался по Юстон-роуд, где была страшная пробка, начавшаяся еще в конце семидесятых и которой не видно было конца вплоть до настоящего момента, то есть около десяти вечера в четверг...

&  Ничего не проходит даром даже для бога.

&  Главное — сбить с толку противника, считал он. К примеру, вы звоните кому-то и, когда вам ответят, говорите "Да? Алло?" очень раздраженным тоном — это был один из излюбленных методов Дирка, с помощью которых он убивал время в долгие жаркие летние дни.

&  — Я ничего не могу понять. Так вы говорите, что я, то есть все мы...
    — Нет, вы должны понять, — гневно сказал Тор. — Именно поэтому я к вам и пришел. А вам известно, что большинство меня вообще не видят? Просто не замечают. И вовсе не потому, что мы прячемся. Мы здесь. Мы среди вас — моего народа. Мы ваши боги. Вы дали нам жизнь. Вы сделали нас тем, чем не рискнули стать сами. И вы нас не признали. Когда я иду по улице в этом... мире, в мире, созданном вами без нас, никто даже не глянет в мою сторону.
    — Даже в этом шлеме?
    — Да, особенно в этом шлеме!

&  — Мне пальто в Асгарде понадобится?
    — Как хотите.
    — Ладно, лучше возьму. Подождите минутку.
    Кейт пришла к выводу, что наиболее правильное решение, когда имеешь дело с таким удивительным вздором, который в последнее время определяет ее жизнь, — подходить к этому по-деловому. Она нашла пальто, причесалась, оставила на автоответчике новое послание и поставила под стол блюдечко с молоком.

&  Виды на будущее и состояние рассудка орла — вот главные факторы, которые необходимо учесть при выработке правильной стратегии. На настоящий момент единственный путь к ключам от машины — назад через парадную дверь в полоненный орлом холл.

&  Дирк совершенно растерялся. Он затосковал о благословенных временах, когда жизнь была столь легка и он не ведал забот, о тех великих временах, когда он общался всего лишь с простым сумасшедшим орлом, правда, тот вел себя как маньяк-убийца, ну да это ерунда — теперь он казался Дирку совсем безобидным и милым. С воздушными налетами он хотя бы мог справиться, а что делать с навалившимся неизвестно откуда безымянным чувством вины?

&  Как и всегда, влажная и мягкая трава оказывала совершенно магическое действие на горожанина. И на этот раз Кейт поступила как обычно — она присела и коснулась ладонью влажной земли. Она никогда толком не понимала, зачем это делает, и ей часто приходилось что-нибудь подбирать с земли или поправлять, чтобы никто не заметил ее странного поступка, но на самом деле она просто хотела на мгновение почувствовать траву и влажную землю на ладонях.

&  Кейт чувствовала, что ее шатает. Она толком не поняла, что именно только что произошло, но одно знала твердо — ее мама никогда бы не одобрила ничего подобного.

&  — Даже во время бомбежки можно было купить сигареты, — протестовал Дирк. — Да, и люди этим гордились. Даже когда на город сыпались бомбы и все вокруг горело, вас не отказывались обслуживать. Какой-нибудь несчастный, только что потерявший двух дочерей и ногу, все равно бы сказал: "Вам простые или с фильтром?" — если бы его спросили, конечно.
    — Надеюсь, вы поступили бы так же, — пробормотал бледнолицый молоденький полицейский.
    — Это дух того времени, — сказал Дирк.
    — Проваливай, — сказал полицейский.
    А это, думал Дирк, дух этого времени. ...

&  Дирк решил пожалеть себя — так хоть время быстрее пройдет. Но немного погодя приступ жалости к собственной персоне стал проходить, не сразу, а постепенно — по мере того как он вникал в окружающую обстановку.

&  Все проститутки и сутенеры, все торговцы наркотиками и продавцы гамбургеров в такое время тусуются на улицах и в грязных забегаловках. И если вам нужен секс, или наркотики, или — Господи, помоги — гамбургер, то вам следует именно туда и отправляться.
    Здесь же остались только те, от кого никому ничего не нужно. Именно здесь они собирались и сидели до тех пор, пока их периодически не выпроваживали. И если люди чего-то и хотели от них, то только одного — их отсутствия. Этот товар пользуется огромным спросом, да вот только удовлетворить сей спрос нелегко — ведь каждый где-нибудь пребывает, иначе никак не получается.

&  Он смотрел туда, где сотня людей просто исчезла, буквально растворилась в воздухе, что было совершенно непонятно и абсолютно невозможно. Невозможное его как раз не слишком беспокоило. Если нечто нельзя сделать возможным способом, то, разумеется, остается только прибегнуть к невозможному. Вопрос в том: как именно?

&  Когда тебя не видят — это хорошо, но вот когда ты тоже не видишь, кто приближается, это плохо.

  ... Дирк взглянул на первую страницу — нет ли каких интересных новостей.”

Дуглас Адамс — Долгое чаепитие (2/3)

Начало

&  Единственная сложность, с которой приходится сталкиваться в магазине, специализирующемся на продаже таких товаров, как перочинные ножики и увеличительные стекла, заключается в том, что там же продаются всякие прочие соблазнительные штучки — например, совершенно замечательное устройство, с которым Дирк в конце концов вынырнул из магазина после долгих и безуспешных попыток остановиться на одном из двух: ножичке с вмонтированными в него отверткой, зубочисткой и шариковой ручкой или ножичке с микропилой для хрящей с тринадцатью зубчиками и вмонтированными в него заклепками.

&  Раньше он никогда даже не подозревал о существовании такой вещи. Но путь от тотального незнания к страстному желанию узнать, а затем не менее страстному желанию владеть этой вещью полностью и безраздельно явился для Дирка чем-то вроде прозрения, и свершился он в голове у него не более чем за сорок секунд.

&  С виду это был самый обычный карманный калькулятор, с той только разницей, что экран был большего размера, чем у обычного калькулятора, чтобы на каждой из шестидесяти четырех гексаграмм оставалось место для составленных с сокращениями высказываний короля Вэна и комментариев его сына принца Чжу. Видеть, как на дисплее появляются эти тексты, было весьма необычно, тем более что переводились они с китайского через японский и, по-видимому, претерпели немало интересных приключений на этом пути.
    Калькулятор мог производить и обычные функции, но до определенного предела. Он мог осилить различные варианты подсчетов, но при условии, что результат не превышал цифру 4.
    К примеру, он мог подсчитать, сколько в сумме получалось 1+1 (2), а также 1+2 (3) или 2+2 (4), вычислить тангенс 74 (3,4874145), но на все, что превышало цифру 4, ответ был: "Наплыв желтого". Дирк не был уверен, была ли это ошибка в программе или нечто, что находилось за пределами его понимания, но так или иначе, калькулятор овладел всеми его помыслами достаточно сильно, чтобы он уже держал наготове 20 фунтов наличными для оплаты покупки.

---

&  — Вы непохожи на частного детектива.
    — Ни один частный детектив не бывает похож на частного детектива. Это одно из правил частного сыска.
    — Если ни один частный детектив непохож на частного детектива, как узнать, на кого следует походить? Вот в чем вопрос, как мне кажется.
    — Мне бы ваши заботы. Если б то, из-за чего я не сплю по ночам, было хоть немного похоже на подобные проблемы... Как бы то ни было, я не такой частный детектив, как другие. Мои методы основаны на философии целостности, а если сказать точнее — хаоса. Я исхожу из того, что все происходящее на свете имеет глубочайшую взаимосвязь и взаимозависимость.
    Салли Миллз не отрываясь смотрела на него.
    — Каждая частичка во Вселенной, — продолжал Дирк, у которого заметно улучшилось настроение, едва он коснулся своей любимой темы, — влияет на всякую другую частичку тем или иным образом. Все вещи взаимосвязаны друг с другом. Хлопание крылышек бабочки в Китае может повлиять на тропический циклон в Атлантике. Если бы я стал задавать вопросы ножке этого стола в том направлении, которое меня интересует или интересует ножку стола, то я мог бы при желании получить от нее ответ на любой вопрос о происходящем во Вселенной. Я мог бы начать расспрашивать кого угодно и о чем угодно — обо всем, что только может мне прийти в голову, и их ответы или, наоборот, нежелание отвечать во многом пролили бы свет на ту проблему, которую я пытаюсь разрешить. Надо просто уметь правильно истолковывать эти ответы. Взять хотя бы вас — с кем я познакомился абсолютно случайно: возможно, вы знаете какие-то вещи, которые могли бы оказаться очень ценными для моего расследования, надо только, чтоб я знал, о чем вас спросить, чего в данный момент я еще не знаю, и если бы я захотел дать себе труд это сделать, к чему тоже не расположен.

&  Когда сидевшая за соседним столиком девушка ненадолго отвернулась, Дирк нагнулся к ее столику и взял ее кофе. Он не боялся быть уличенным, так как был совершенно уверен, что она просто ни за что не поверит, что возможно так поступить.

&  В прилагавшейся к калькулятору брошюре рекомендовалось просто "внутренне" сосредоточиться на вопросе, который его "осаждал", записать его на листке бумаги, поразмышлять над ним, ощутить тишину и, как только наступит состояние внутренней гармонии и покоя, нажать на красную кнопку.
    Красную кнопку он не нашел, была, правда, голубая кнопка, на которой стояла надпись "красная", и Дирк решил, что это она и есть.

&  — Да, я не отрицаю, — рассуждал он, — что бывают случаи, когда необычайно тонко чувствующие и умные дети могут производить впечатление глупых. Но, миссис Бенсон, глупые дети тоже могут производить впечатление глупых.

&  — Ужас для всей Земли, — с блеском заключила Кейт.
    У Стэндиша сузились глаза.
    — "Король Лир", второй акт, сцена четвертая, — изрек он. — И насколько мне известно, у Шекспира было "ужасы", а не "ужас".
    — А знаете что — ведь вы правы, — сказала Кейт.
    Она улыбнулась Стэндишу, наслаждавшемуся чувством собственного превосходства. Как странно, размышляла Кейт, что у тех людей, которым так хочется вас запугать, легче всего найти слабые струнки и играть на них.

&  Некоторое время они шли, не говоря ни слова. Кейт напряженно думала, как подвести разговор к теме о недавно поступивших в клинику больных, но так, чтобы это прозвучало как бы ненароком, случайно, но не могла не признать про себя, что упоминание об одном и том же три раза подряд неизбежно теряет то качество, которое называют случайностью.

&  — Вы водитель, — начал он, — причем я употребляю это слово в наиболее условном смысле, подразумевая под ним того человека, кто занимает сиденье у руля в том, что я буду именовать — используя данный термин без всякого заднего смысла — машиной, в тот момент, когда она передвигается по дороге, который справляется с этой функцией потрясающе, можно сказать — невероятно отвратительно, не обладая ни малейшими представлениями, как это нужно делать. Вы улавливаете ход моих рассуждений?
    — Нет.
    — Я хотел сказать, что вы плохо водите машину.

&  — Так почему все-таки вы меня преследовали? Вы, наверное, догадываетесь, что после всего этого мне трудно составить о вас хорошее мнение.
    — Все объясняется очень просто, — сказал Дирк. — Обычно я всегда пристраиваюсь за какой-нибудь машиной. Но на этот раз я сделал это не специально — просто заблудился и пытался увернуться от летевшего навстречу грузовика, который занял все пространство дороги. Единственный способ это сделать — съехать на боковую дорожку, где невозможно было повернуть в обратную сторону. Проехав по ней некоторое расстояние вперед, я совершенно заблудился. Одна школа философской мысли считает, что в таких случаях следует свериться с картой, но мне так и хочется им возразить по этому поводу: "Ха! А если нет карты? Что, если у вас есть карта, но только Дордони?" У меня есть своя собственная стратегия на этот счет — найти машину или ее аналог, которая едет достаточно уверенно, и пристроиться за ней. Я не всегда попадаю таким образом туда, куда собирался ехать, зато иногда туда, куда, оказывалось, нужно попасть. Так что вы скажете по этому поводу?
    — Маразм.
    — Четкий и ясный ответ. Поздравляю.

&  Когда Кейт завершила свой монолог описанием встречи с мистером Одвином и его омерзительным доверенным лицом, Дирк на некоторое время под впечатлением его погрузился в неодобрительно-хмурое молчание. Какая-то часть этого времени ушла на борьбу с самим собой — уступить или нет желанию закурить. Недавно он дал себе обет покончить с этой дурной привычкой, и после этого ему неизменно приходилось бороться с собой и неизменно проигрывать, порой он этого даже не замечал.
    С победоносным чувством он решил, что не будет курить, но, несмотря на это, вытащил сигарету...

&  — Так, значит, вы пытаетесь выяснить, что с ней?
    Дирк неопределенно кивнул.
    — В том числе, — ответил он. — Я частный детектив.
    — Да? — удивилась Кейт, вид у нее стал озадаченным.
    — Вам это причиняет какое-то беспокойство?
    — Да нет, просто у меня есть друг, который играет на контрабасе.
    — Понятно, — сказал Дирк.
    — Каждый раз, когда он знакомится с людьми и они видят, как он мается со своим инструментом, он слышит одну и ту же фразу, и это просто сводит его с ума. Вот что они говорят: "Бьюсь об заклад, вы бы предпочли играть на флейте-пикколо". Никому даже в голову не приходит, что то же самое ему говорят все. Я просто пыталась догадаться, что говорят детективу после того, как узнают, что он детектив, чтобы самой не сказать этого.
    — Да ничего не говорят. В первый момент у всех на лице появляется обалделое выражение — что в точности случилось и с вами.

&  — Еще Дэвид — это мой брат — говорит, что у него идеальное для бестселлера имя.
    — Правда? — удивился Дирк. — Как это понять?
    — Дэвид говорит, что имя и фамилия — это первое, что интересует издателя, когда решается судьба нового автора. Он не спросит: "Хорошая книга?" — или: "Если убрать из нее все прилагательные, может, она будет ничего?" — зато обязательно спросит: "Как выглядят имя и фамилия автора — фамилия красивая и короткая, а имя несколько длиннее?" Теперь понятно? "Белл" большими серебряными буквами, а "Говард" буквами помельче прямо над фамилией через всю обложку. Получился торговый знак. Секрет издательского дела. Если у вас подобное имя, хороши ваши произведения или посредственны — дело десятое. ... Но то же самое имя становится самым заурядным, если его написать как обычно...

Окончание

Дуглас Адамс — Долгое чаепитие (1/3)

Детективное агентство Дирка Джентли (Дирк Джентли — 1)

Дирк Джентли — 2

  “Вряд ли можно считать случайностью то, что ни в одном языке на свете никогда не существовало выражения "симпатичный, как аэропорт". ...

&  ... Все аэропорты страшные. А некоторые до такой степени, что объяснение тут может быть только одно: это было сделано нарочно. Аэропорт малоприятен сам по себе — там полно людей, злых и уставших, к тому же только что узнавших, что багаж приземлился в Мурманске (мурманский аэропорт — единственное исключение из правила, в остальном непреложного), а архитекторы в конечном итоге лишь постарались отразить эти особенности в своих проектах.
    Посредством варварских форм и цветов душераздирающих оттенков они стремились усилить мотив усталости и раздражения, постарались сделать легкой и не требующей от пассажиров никаких усилий задачу расставания навечно с его или ее багажом или близкими, всячески запутать их напичканными повсюду указателями, объясняющими, как пройти к вешалкам для галстуков, окнам, созвездию Малой Медведицы в ночном небе, везде, где это возможно, представить их вниманию уборные, а секции для посадки запрятать так, что обнаружить их можно лишь с большим трудом, на том основании, что первые, по мнению архитекторов, функциональны, а последние — нет.

&  Она вспомнила, что читала в одной статье, что в главном отделе головного мозга только семь регистров памяти; следовательно, если в то время, когда человек думает одновременно о семи вещах, туда попадает еще одна, то одна из тех семи мгновенно выпадает из его сознания.

&  ... Не было обнаружено ни одной причины взрыва.
    Получалось, что стойка взорвалась сама, по своей собственной воле. Было выдвинуто несколько объяснений, но на самом деле они просто являлись обычными определениями того же самого процесса, только выражены другими словами, и имели в основе те же законы, которые в свое время дали миру выражение "усталость металла". И вот сейчас для объяснения внезапного самопроизвольного перехода дерева, металла и пластмассы во взрывоопасное состояние было придумано похожее определение: "нелинейная сверхкритическая структурная флуктуация", или, если сказать по-другому, как это сделал на следующий день по телевидению один из заместителей членов совета министров, "стойке регистрации крайне осточертело находиться там, где она находилась".

&  ... Обо всех этих событиях, равно как и о существовании внешнего мира вообще, Кейт узнала лишь два дня спустя.
    А она потихоньку жила в своем собственном мире, где со всех сторон, насколько только хватал глаз, ее окружали старые сундуки, набитые воспоминаниями о прошлом, и она рылась в них с величайшим любопытством, а порой и недоумением. Правда, лишь одна десятая часть сундуков содержала воспоминания, то радостные, то вызывающие боль и чувство неловкости; остальные же девять десятых были заполнены пингвинами, что немало поразило ее. Как только она осознала, что все это было не наяву, ей стало понятно, что она заглянула в свое подсознание. Она слышала, что считают, будто человек в своей жизни пользуется только одной десятой частью мозга, а для чего предназначены остальные девять десятых, пока неизвестно, но совершенно точно никогда не слышала, что они предназначены для хранения пингвинов.

&  Достоинство — лишь одно из слов, которыми можно определить состояние протеста против маразматических условностей жизни, но существуют, наверное, и другие.

---

&  Первые две оказались шкафами. Следующий шкаф, правда, был несколько больше, чем два предыдущих, и там стоял стул, поэтому он, возможно, считался комнатой, так как большинство людей не любят сидеть в шкафах, даже медсестры и няни, которым приходится делать многое из того, что большинству людей не захотелось бы делать.

&  Из почты на коврике у двери он нашел то же, что и всегда: письмо, угрожающее в резком тоне забрать у него карточку "Америкэн экспресс", просьбу зайти за карточкой "Америкэн экспресс", и несколько счетов еще более истеричного и невероятного характера. Он никак не мог понять, почему их продолжали ему присылать. Деньги на почтовые затраты казались ему чем-то стоящим, выброшенным попусту на нечто нестоящее. Покачав головой, он выразил этим удивление по поводу идиотизма и недоброжелательности, существующих на свете...

&  Ровно через пятнадцать секунд он торопливо вышел из дома, опоздав на пять часов, но двигаясь стремительно.

&  На минуту Дирк остановился, чтобы подумать, какую стратегию избрать лучше. Если все взвесите, все-таки лучше будет опоздать на пять часов и несколько минут, но войти не спеша и уверенно, чем суетливо вбежать, опоздав ровно на пять часов.
    "Надеюсь, я не слишком рано!" — прекрасное начало, но требовалось такое же прекрасное продолжение, а его он никак не мог придумать.

&  — Эй, мистер Дирк! Надеюсь, вы соблаговолите все-таки заплатить за газету, — окликнул его продавец из газетного киоска, робко семеня следов.
    — А, Бейтс, ты и твои надежды, — надменно пробурчал Дирк. — Вечно ты надеешься. И не надоело тебе? Я бы рекомендовал тебе побольше безмятежности. Жизнь, обремененная несбывшимися надеждами, — тяжелая жизнь. Плоды ее — горечь и разочарование. Лови, мой милый Бейтс, мгновение наслаждения и не горюй о том, что не сбылось.
    — По-моему, она стоит 20 пенсов, сэр, — спокойно сказал Бейтс.
    — Знаешь, что мы сделаем, Бейтс. У тебя есть какая-нибудь ручка? Сойдет даже шариковая.
    Бейтс вытащил ручку из внутреннего кармана и протянул ее Дирку, тот оторвал от газеты кусочек, на котором стояла цена, и нацарапал над ней: "ОВД". Он отдал обрывок продавцу из газетного киоска.
    — Следует ли мне положить это вместе с остальными?
    — Положи туда, куда тебе больше нравится, Бейтс, не бойся доставлять себе максимум удовольствия. Я разрешаю. А теперь прощай, старина.
    — Надеюсь, вы соизволите вернуть мне ручку, сэр.
    — Верну, верну, ты, главное, не теряй надежды, мой дорогой Бейтс, — заверил Дирк. — Сейчас же ее призывают более высокие цели. Радости, Бейтс, больше радости. Не забивай себе голову ерундой.

&  Наконец он начал закипать. До этого он никак не мог как следует раскипятиться от негодования на себя из-за смерти клиента потому, что ноша эта была слишком тяжела и ужасна, чтобы ее вообще можно было вынести. Но теперь его унизил Джилкс, а он самым жалким образом растерялся, потерял душевное равновесие и не смог дать ему отпор — и вот теперь-то все в нем наконец закипело.
    Он резко повернулся и пошел прочь от своего мучителя, направившись во внутренний дворик, чтобы остаться там наедине со своим кипением.

&  Для полицейского, у которого уже есть хитрая версия сложного и запутанного самоубийства, несколько лестничных пролетов слишком тяжкий труд.

&  Обычный сон по ночам — разве можно считать это хорошо выполненным делом. Конечно, спать по ночам ему тоже нравилось, он ни за что не согласился бы пропустить хоть одну ночь, но это, по его понятиям, не считалось сном. Спать — означало проснуться как минимум где-то в половине двенадцатого дня, а если можно было понежиться подольше в постели — еще лучше. Потом следовал легкий быстрый завтрак и посещение ванной комнаты ровно на столько времени, сколько требовалось для того, чтобы переменить ему постельное белье, — вот и вся жизненная активность, которой ему было достаточно, причем очень важно было при этом следить за тем, чтобы сон не прошел, дабы сохранить это непроснувшееся состояние для послеобеденного времени.

&  В голове у сестры Бейли пронеслись все, что так и просилось на язык — и про халат, и про шприц, и про то, как отвратительно сидеть в комнате для посетителей, чтобы пугать их или готовиться это сделать, — в общем, все то, что говорить было совершенно бессмысленно. Она знала, что не вынесет того вида оскорбленной невинности, с каким он ей ответит, и самих ответов, совершенно диких и напрочь лишенных здравого смысла. Главное — держать себя в руках, постараться не нервничать и поскорее убрать его из этой комнаты, а потом и вообще с глаз долой.

&  Все равно, сказала она себе, надо быть благодарным за возможность испытать глубокое чувство, если даже не можешь определить, с чем оно связано...

&  — Это ты устроил мне все это? — ревел Тор. — Ты... — Тор попытался найти какое-нибудь другое выражение вместо "приклеил меня к полу", которое звучало бы не "приклеил к полу", а как-нибудь по-другому, но пауза слишком затянулась, и ему пришлось бросить эти попытки. — ...приклеил меня к полу? — закончил он наконец начатый вопрос. Было бы лучше, если бы он не задавал вопрос, который звучит так глупо. — Нет, не смей ничего говорить! — добавил он в бешенстве и тут же пожалел, что сказал и это. ...
    — Я всего-навсего исполняю приказы, полученные мной от вашего отца, — ответствовал Тоу Рэг, гротескно пародируя раболепие.
    — Мне кажется, — отвечал Тор, — что приказы моего отца с тех пор, как ты поступил к нему на службу, стали очень странными. Думаю, он попал в пагубную зависимость от тебя. В чем она состоит, я не знаю, но то, что он находится под твоим дурным влиянием, — совершенно точно, и влияние это самое... — синонимы ускользали от него, — ...дурное — в этом тоже нет сомнения, — заключил Тор.
    Тоу Рэг отреагировал на его слова, как игуана, которой кто-то только что пожаловался на вино.
    — Я? — возразил он. — Да как я могу оказывать влияние на вашего отца? — Один — величайший из богов Асгарда, а я лишь его рабски преданный слуга во всех его делах. Один говорит: "Делай это", — и я делаю. Один говорит: "Пойди и притащи моего сына из больницы, пока он не натворил еще каких-нибудь глупостей, и после этого, не знаю, прикрепи его к земле или что-нибудь в этом роде", — и я в точности исполняю то, что он мне говорит. Я просто слуга, смиренно выполняющий приказания. ...

&  Тор не был тонким знатоком психологии, касалось ли это человека, бога или гоблина, иначе он доказал бы, что стремление угождать и есть способ поставить в зависимость...

&  — Я могу не знать твоих намерений и возможностей, Тоу Рэг, я могу не знать многое другое. Но одну вещь я знаю наверняка. Я знаю, что я — Тор, Бог Грома, и что я не позволю дурачить себя какому-то гоблину!
    — Ну что ж, — сказал Тоу Рэг с глубокой усмешкой, — когда ты будешь знать две вещи, ты сразу поумнеешь ровно вдвое.

Середина

Дуглас Адамс — Детективное агентство Дирка Джентли (3/3)

Середина

&  Монах внимательно осмотрел его, но, не увидев ничего интересного, чему бы можно было поверить, снова погрузился в самоанализ.
    Он вспомнил, как вчера вечером получил необычный функциональный сигнал, которого ранее никогда не получал. Он почему-то напомнил ему некогда случайно услышанный разговор о странном чувстве, называемом угрызениями совести. Не это ли чувство беспокоит его, когда он вспоминает о человеке, которого убил и оставил лежать на дороге, а потом, уйдя, вернулся, чтобы снова посмотреть на него.

&  — Но я не делал этого, черт побери!
    — И это ты говоришь тому, кто просидел за решеткой за то, чего не совершал. Надеюсь, понимаешь? Я тебе говорил, что совпадения — вещь странная и опасная. Поверь мне, что лучше иметь железное алиби, чем ни за что ни про что маяться в каталажке, надеясь на то, что полиция, которая сразу же видит в тебе виновного, сама в этом разберется.

&  Он убеждал себя, как недавно убеждал Дирка, что ему нечего бояться. Полиция, как его учили в детстве, для того и существует, чтобы помогать и защищать невиновных. Эта мысль привела его в такой ужас, что он тут же рванул вперед по пассажу...

&  Лишь в музыке человек способен точнее всего выразить естественную сложность вещей и явлений. Музыка — самое абстрактное из искусств. У нее нет иного смысла и цели, как оставаться собой.

&  — Однако... — Тут он сосредоточенно задумался. — ...однако, — добавил он, — я слишком тщеславен в этих случаях и предпочитаю, прежде чем задать вопросы, знать на них ответы.

&  — Ведь вы не дурак, Чьелли, надо отдать вам должное, однако повторяете ошибки всех умных людей: считаете всех остальных дураками.

&  Через несколько минут Джилкс вернулся.
    — А, вот вы где, — сказал он, оглядывая учиненный беспорядок. — Я сделаю вид, что ничего не заметил, чтобы не задавать вам вопросов, ибо знаю, ваши ответы только взбесят меня.

&  — Догадайтесь, что я придумал? — сказал он, глядя в потолок, словно именно к нему обращался. ... — Я перевел проблему из разряда труднорешаемых и, возможно, неразрешимых головоломок в простую лингвистическую загадку. Хотя и... — тут Дирк сделал долгую паузу, что-то обдумывая, — труднорешаемую и, возможно, неразрешимую.

---

&  — Я думаю, что все это похоже просто на детскую игру, — откровенно призналась Джанис Пирс.
    — Но... но... но... — Дирк в отчаянии заколотил по столу. — Как вы не понимаете, мы должны иногда становиться детьми, чтобы понять? Только дети способны видеть все в истинном свете, потому что они еще не научились все пропускать через фильтры, столь мешающие нам увидеть то, чего мы не ожидаем увидеть.

&  Ричард взял такси и через несколько минут был у цели.
    — Всех их следует депортировать, — заметил шофер, когда они остановились.
    — Эм-м, кого депортировать? — испуганно спросил Ричард, сообразив, что не слышал ни слова из того, что, очевидно, всю дорогу говорил таксист.
    — Эм-м... — попытался ответить таксист, тоже соображая, что прослушал, о чем говорил клиент. — Да, всех. Разделаться с ними разом, вот что я считаю. С ними и с их чертовыми тритонами, — добавил он в заключение.
    — Может, и так, — неопределенно согласился Ричард и поспешил скрыться в парадном.

&  Монах натянул поводья, и лошадь с удовольствием остановилась и тут же принялась пощипывать травку у края дороги. Лошадь не понимала, зачем нужны эти скачки то вверх, то вниз через холмы и долы, хотя, в сущности, какое ей дело до этого. Обидно только, что при этом оставались позади отличные зеленые поляны или лужайки с сочной нетоптаной травой. А если выпадал случай остановиться на них, то это были лучшие моменты в лошадиной скучной жизни и не грех было наверстать упущенное.

&  — А что это? — указал он на тарелку Ричарда.
    — Маринованная селедка. Хотите попробовать? — предложила Сьюзан.
    — Нет, спасибо. — Дирк поднялся и стал застегивать пальто. — В моем лексиконе, — добавил он, направляясь к двери и прихватив с собой Ричарда, — нет слова "селедка".

&  — Мне кажется, что любому такое может прийти в голову.
    — О, — возразил Дирк, — не всякий ум может воплотить невидимую идею в реально существующий предмет. Утверждение, что "я бы тоже такое придумал" необычайно популярно среди нас и очень обманчиво, ибо чаще всего те, кто так похваляется, менее всего способны что-то придумать.

&  — Здесь недалеко находится созвездие Плеяд, чья пыль вполне подходит по цвету...
    — Вы направились за пудрой на другую планету? — свистящим шепотом произнес потрясенный Дирк.
    — О, это совсем близко. Расстояние между двумя точками не более расстояния до ближайшей аптеки. Кроме того, не надо ждать у прилавка. К тому же у меня никогда не бывает нужных монет. Я предпочитаю квантовый прыжок. Правда, это заканчивается испорченным телефоном. Что ж, в жизни не все дается так просто, вы согласны?

&  — Крон, могу я задать вам личный вопрос? Я вас пойму, если вы не захотите ответить на него, однако не отстану до тех пор, пока не получу ответа. Таков мой метод, понимаете. Вы сказали, что подвергаетесь ужасному искушению, что вам хочется что-то сделать, но вы не позволяете себе этого, однако кто-то или что-то побуждает вас к этому? Пожалуйста, прошу вас. Возможно, это будет трудно, но вы бы очень помогли, рассказав нам, что это.
    — Я не расскажу вам.
    — Вы должны понять, насколько это важно...
    — Я покажу вам, — просто сказал профессор.

&  — Я не убежден, что, кроме призрака, нет иного объяснения тому, что происходит... — попытался возразить Ричард.
    — Так же, как ты не был убежден в существовании машины времени, пока не попал в нее, не так ли? — съязвил Дирк. — Ричард, мне нравится твой скептицизм, но даже скептически настроенный ум должен быть готовым принять неприемлемое, когда нет иной альтернативы. Если птица похожа на утку, крякает как утка, то по крайней мере мы должны допустить возможность того, что перед нами представитель семейства водоплавающих.

&  — ...Знаешь, я позвоню тебе позднее и узнаю, как ты. Да, я понимаю, никогда не знаешь, что хуже — болезнь, антибиотики или плохой врач.

&  — Не выходи! — остановил его Дирк, схватив за руку. — Атмосфера — сплошная химия. Что в ней, один черт знает, но думаю, ковры вычистит отлично.

&  — Дорогой друг, — успокаивающе промолвил профессор. — Подумайте только, что этот дружеский акт помощи нам почти ничего не стоил. Охотно соглашусь, что столь блестяще применив метод дедукции, вы вправе считать конец банальным. Я знаю, вы ждали большего, а не всего лишь акта благотворительности. Но будем щедрыми, мой друг.
    — Щедрыми? — не на шутку вспылил Дирк. — Вам недостаточно того, что я плачу налоги?

  ... Дирк Джентли, посчитав на этом рабочий день завершенным, надел шляпу и покинул контору.”

Долгое чаепитие (Дирк Джентли — 2)

Дуглас Адамс — Детективное агентство Дирка Джентли (2/3)

Начало

&  Это был последний вечер в жизни Гордона Уэя, а его беспокоило лишь одно: будет или не будет дождь в конце недели. Метеорологическая служба обещала переменную облачность, ночью туман и ясную, хотя и холодную, погоду в пятницу и субботу. В воскресенье во второй половине дня местами возможны дожди. Как раз когда все будут возвращаться в город.
    Все, кроме Гордона Уэя.
    Но об этом в метеосводке ни слова, да и не могло быть. А вот гороскоп — это другое дело. Но он сбивал с толку туманными намеками, предсказывал необычную активность планет в его знаке зодиака, предупреждал о необходимости четко отличать мнимо желаемое от абсолютно необходимого и советовал, принимая решения по личным и служебным вопросам, действовать со всей ответственностью и честно. Об одном умолчал гороскоп: еще до исхода дня Гордон Уэй будет мертв.

&  — Этот тип просто любил поговорить, — расскажет он потом полиции. — Если бы я ушел в туалет и просидел там минут десять, он продолжал бы говорить все это моему кассовому аппарату, а если бы я задержался еще на пятнадцать минут, даю голову на отсечение, что кассовый аппарат не выдержал бы и удрал. Да, я уверен, что это он, — добавил кассир, глядя на фотографию Гордона Уэя. — Правда, я сначала не сразу узнал его, потому что тут у него рот закрыт.

&  — Нет, я уже вам сказал. Клиент как клиент, вечер как вечер.
    Полицейский странно посмотрел на него.
    — Кстати, если бы я вдруг сделал вот так... — Он неожиданно скосил глаза к переносице, высунул язык и стал приплясывать, крутя указательными пальцами в ушах. — Что бы вы на это сказали?
    — Ну, — нерешительно промолвил кассир, пятясь назад, — сказал бы, что у вас крыша поехала, вот и все.
    — Отлично, — удовлетворился полицейский и спрятал записную книжку. — А то у разных людей бывает разное представление о том, что странно, а что нет. Если вчерашний вечер был для вас, как всякий другой, и ничего странного в нем не было, тогда я шишка под носом у турецкого бея.

&  Он должен понять, что "Передовые технологии Уэя" — это развивающееся, перспективное коммерческое предприятие, а не игровая площадка для теоретиков. С ними всегда проблемы. Ухватятся за великую идею и требуют под нее долгосрочные кредиты, а сами занимаются топографией собственного пупка.

---

&  На вашем месте я бы повидался с девушкой. ... Или, может быть, она посчитала, что вечер в обществе старого профессора cулит лишь чертовскую скуку, и предпочла что-нибудь более приятное, например помыть голову? Дорогой мой, я знаю, как бы я поступил на ее месте. Лишь отсутствие волос на голове заставляет меня посещать подобные дурацкие сборища.

&  Ричард вытер потный лоб рукавом старого, замызганного свитера. Он вспомнил, как в самый страшный момент вся его жизнь встала перед глазами, но страх свалиться вниз не дал ему возможности вспомнить лучшие ее моменты.

&  — Не смешно, — оборвала его Сьюзан и ушла в кухню. По звукам, которые вскоре донеслись оттуда, было похоже, что она принялась молоть кофе голыми руками. Для столь милой и деликатной девушки, у Сьюзан было слишком много темперамента.

&  — Я знаю, тебе он не нравится, но он очень милый и, может быть, по своему меланхолично обаятелен. В его обществе невольно отдыхаешь, потому что он настолько поглощен собой, что ничего не требует от другого.

&  Кэйт Анселм была еще одним классным программистом в фирме "Передовые технологии Уэя". Она занималась долгосрочным проектом "Искусственный интеллект", делом, которое всем казалось почти абсурдным, сказкой для дурачков, пока Кэйт не пускала в ход свое красноречие. Гордон регулярно выслушивал ее, когда его в очередной раз начинали одолевать сомнения, правильно ли он сделал, вложив в этот проект свои капиталы. Хотя, возможно, и без проекта он с удовольствием слушал бы Кэйт.

&  — Я знаю, он собирался отправиться в коттедж. Видишь ли, я действительно не знаю, где он. А ты не пробовала... Господи!..
    — Ричард?
    — Невероятно!..
    — Ричард, что с тобой?
    — Ничего, Кэйт. Просто я только что прочел одну забавную вещицу.
    — Неужели? А что ты читаешь?
    — Телефонный справочник...
    — Что? Телефонный справочник? Сейчас же бегу покупать его.
    — Послушай, Кэйт, могу я перезвонить тебе? Я, право, не знаю, где сейчас Гордон...
    — Не беспокойся. Я знаю, что такое недочитать страницу. Всегда сгораешь от нетерпения, что же дальше, пока не прочитаешь до конца...

&  Он замедлил шаги перед антикварной лавкой, полюбовался на сережки, которые могли бы понравиться Сьюзан, однако тут же засомневался, и они ему перестали нравиться. В конце концов он отошел от витрины в полном замешательстве.

&  Но самой приметной деталью двери была сверкающая медная табличка в самом центре ее с выгравированной надписью: "Холистическое детективное агентство Дирка Джентли".
    Коротко и ясно.

&  — Я рад, что вы спросили меня об этом, миссис Роулинсон. Слово "холистический" означает мое глубокое убеждение в том, что все, чем мы в нашем агентстве занимаемся, имеет непосредственное отношение к фундаментальной взаимосвязи всех вещей. Это некая философия целостности. Меня не интересуют, например, такие разрозненные детали, как отпечатки пальцев подозрительного воришки, крошки, обнаруженные в подкладке кармана, или дурацкие следы, оставленные чьим-то башмаком. Я ищу решение проблемы как составного элемента целого, единой модели в бесконечном переплетении обстоятельств. Связь между причиной и следствием гораздо более тонкая и подспудная, чем мы с нашим грубым и шаблонным взглядом на физический мир способны предположить, миссис Роулинсон.
    Приведу пример. У вас разболелись зубы, вы отправляетесь к иглотерапевту, а он вместо десен вкалывает вам иглу в бедро. Вы знаете, миссис Роулинсон, почему он это делает? Я тоже не знаю, но мы беремся это узнать. Очень приятно было побеседовать с вами, миссис Роулинсон. Всего доброго!

&  — Итак, миссис Зускинд, позвольте мне сказать следующее. Не беспокойтесь о счете, пусть он не пугает и не смущает вас. Ни в коем случае не позволяйте ему стать причиной вашего постоянного беспокойства. Просто стисните зубы и оплатите его. Вот и все.

&  Дирк пожал плечами:
    — Добро пожаловать в мое агентство.
    Он обвел рукой свой кабинет.
    — Свет есть, — сказал он, указывая на окно, — с земным притяжением все в порядке. — Он продемонстрировал это, бросив карандаш на пол. — А во всем остальном — как повезет.

&  — Что, — неуверенно начал он, — все это значит?
    — Что именно?
    — Все это! — воскликнул наконец Ричард. — Все! Какое-то холистическое детективное агентство! Понятия не имею, что это значит.
    — Я оказываю самые уникальные в мире услуги, — пояснил Дирк. — Термин "холистический" означает мое убеждение в том, что все, чем мы здесь занимаемся, имеет непосредственное отношение к фундаментальной связи всего... сущего...
    — Я это уже слышал, — перебил его Ричард. — Должен сказать, что все это лишь способ потрошить кошельки легковерных старушек.
    — Потрошить? — удивился Дирк. — Замечание было бы справедливым, если бы хоть одна из них мне что-нибудь заплатила. Уверяю тебя, дорогой Ричард, нет и тени угрозы, что это когда-нибудь произойдет. Я живу, как бы тебе сказать, в ожидании интересного, загадочного и выгодного дела, моя секретарша — в ожидании жалованья, которое я ей когда-нибудь наконец выплачу, ее квартирный хозяин ждет, когда она заплатит за квартиру, электрокомпания, в свою очередь, ждет, когда хозяин дома оплатит просроченные счета за электричество и так далее. И в этом во всем я черпаю свой жизненный оптимизм.

&  Ричард решил, что есть лишь один способ не видеть, как Дирк приканчивает пиццу, за которую платить придется ему, — это немедля присоединиться к нему.

&  — Да? А как ты относишься к нему? Интересно бы послушать, зная твою историю.
    — Я придерживаюсь моего прежнего убеждения, — наконец произнес Дирк.
    — Какого именно?
    — Я не ясновидец.
    — Неужели? — съязвил Ричард. — А как же дело с экзаменационными билетами?
    Дирк помрачнел при неприятном напоминании.
    — Простое совпадение, — сказал он тихо, но жестко. — Странное и зловещее совпадение, и все же только совпадение и ничего больше. Из-за которого пришлось немалое время провести за решеткой. Совпадения порой бывают страшными и опасными.

Окончание

Дуглас Адамс — Детективное агентство Дирка Джентли (1/3)

Дирк Джентли — 1

  “На этот раз свидетелей не будет... ...

&  Электрический Монах был роботом, бытовым прибором, экономящим время и труд человека, как посудомоечная машина или видеомагнитофон: первая избавляет человека от малоприятной возни с грязной посудой, второй — от необходимости самому смотреть скучные передачи по телевизору. В обязанности Электрического Монаха входило верить во все, во что положено верить людям, и, таким образом, освобождать их от этой становящейся все более обременительной необходимости.

&  Лошади, в сущности, гораздо умнее, чем хотят это показать. Трудно постоянно носить на себе другое существо и не составить о нем собственное мнение.

&  Первый сбой этот экземпляр Монаха дал после того, как ему пришлось в один прекрасный день поверить в слишком многое. По ошибке его использовали в паре с видеомагнитофоном, подключенным к семнадцати телевизионным каналам одновременно. У Монаха полетела система алогичных схем. Видеомагнитофону надлежит всего лишь снимать и записывать все подряд, никто не требует от него верить в то, что он видит. Вот почему так важно для гарантии правильного пользования каждый прибор снабжать инструкцией.

&  Сьюзан ждала. Чем больше ждала, тем упорнее не звонил звонок у двери и молчал телефон. Сьюзан чувствовала, что еще мгновение и она может с полным правом рассердиться. Собственно, она уже сделала это. Но пока еще сердилась как бы впрок. Однако теперь временной порог был перейден и вина полностью лежала на опаздывающем Ричарде. Никакие пробки на перекрестках, происшествия на дорогах и его собственная рассеянность, медлительность и обычная нерасторопность не могут оправдать опоздания на целых полчаса...

&  Черт побери, где же он? В сущности, кому он нужен? Ей, во всяком случае, решительно нет.

&  — Синекура, мой друг, чистейшей воды синекура, — улыбаясь, сознался профессор. — Мизерная плата за столь же мизерный труд. Это позволяет мне вести игру без проигрыша. Колледж хотя и не хлебное, но вполне удобное место, чтобы остаться здесь до конца дней своих. Рекомендую всем.

---

&  Король учредил кафедру хронологии, призванную исследовать причины, почему одно проистекает из другого, и можно ли нарушить подобную закономерность. Поскольку ответы на три его вопроса мне уже тогда были известны, а именно: да, нет, быть может, — я сразу понял, что о дальнейшей судьбе карьеры мне можно не беспокоиться.

&  — А ваши предшественники?
    — Они думали так же.
    — Кто они были?
    — Кто? Прекрасные люди, разумеется. Все до единого.

&  ...к сожалению, он уже был вовлечен в горячий спор, начатый деканом кафедры музыки и профессором философии. Эти двое пытались втолковать обескураженному директору Би-Би-Си, что фраза "слишком много Моцарта", если определить каждое из составляющих ее слов, изначально противоречива и в любом контексте будет лишена всякого смысла, не говоря уже о том, что не может стать частью какой-либо аргументации в пользу любой программной стратегии. Новоиспеченный директор, судорожно сжав в руках нож и вилку, искал глазами кого-нибудь, кто смог бы спасти его.

&  — ...давайте посмотрим на это еще с одной стороны. В чем истинный смысл того, что один чему-то учит другого?
    Вопрос неожиданно вызвал одобрительное бормотание соседей за столом.
    Ричард продолжил:
    — Я хочу сказать, когда вам хочется что-то по-настоящему понять, нет лучшего способа, чем попытаться втолковать это кому-то другому. Это заставляет сначала упорядочить и рассортировать все в собственном мозгу. В таких случаях чем неспособнее и тупее ученик, тем тщательнее следует разложить все по полочкам, на самые простые и доступные понятия. В этом и заключается суть программирования. А к тому времени, как вы свою сложную идею разложите на простейшие составляющие так, что все станет доступно даже глупой машине, вы успеваете и сами кое-что узнать. Учитель обычно узнает больше, чем ученик. Разве не так?

&  — Качества, вот чего не хватает этому супу. Как-нибудь надо зайти на кухню и удостовериться, что выбрасываются лишь плохие куски говядины, а хорошие все же идут в котел.

&  — Помню, вы сказали мне тогда, что дела у вас идут отлично.
    — Да, насколько отлично могли идти дела у подметальщика улиц. Не представляете, сколько мусора в этом городе. Более чем достаточно, чтобы карьера подметальщика могла бы стать довольно прибыльной.

&  — Кроме этой профессии, я испробовал немало и других, но с тем же успехом. Впрочем, я сам нигде подолгу не задерживался. Я слишком быстро уставал, чтобы быть хорошим работником. Меня часто находили спящим либо на крыше курятника, либо на полу у картотеки, в зависимости от того, чем я в то время занимался.

&  Профессор попробовал поданную свинину под пикантным соусом. Задумчиво пожевав кусочек, он положил нож и вилку рядом с тарелкой.

&  — А какова во всем этом роль молодого Мак Даффа?
    — Дело в том, что Гордон Уэй попросил меня создать программное обеспечение для компьютера "Эппл Макинтош" по обработке финансово-отчетной документации — мощное, удобное, много картинок. Я уточнил, что конкретно ему нужно. Он, подумав, ответил: "В ней должно быть все. Я должен получить для этой модели компьютеров программу высшего класса с использованием также музыки, танцев и пения". Поскольку воображения мне не занимать, я воспринял все буквально и приступил к работе.

&  — Мой дорогой друг! Так что же я вам все-таки сказал?
    — Кроме фразы: "Мой дорогой друг", вы ничего более не сказали, профессор.
    — Я уверен, что это была лишь прелюдия к чему-то очень важному, эдакая короткая токката на тему, какой он отличный парень. За этим должно было последовать что-то важное. Но я вдруг все забыл. Вы действительно не знаете, что я хотел вам сказать?
    — Нет.
    — Ну ничего. Это даже хорошо. Если бы каждый наперед знал, что я скажу, какой смысл было бы мне говорить, не так ли?..

&  Наконец он совладал с собой. Нет, он верит в существование двери и должен найти ее. Эта дверь — путь, ведущий... Нет, это просто ПУТЬ.
    Большие буквы сами собой все объясняют, когда нет иного аргумента. ...
    Той небольшой частью своего разума, которая хранила фактическую и логическую информацию, он понимал, что вскоре воды во фляге не останется, а затем не станет и его с лошадью. Лишь вера заставляла его двигаться вперед. Теперь это была вера в ДВЕРЬ.

&  Если он решит не искать дверь, откажется увидеть ее, он никогда не избавится от веры в то, что она существует. Эта вера будет магнитом, вечно притягивающим его. На всю его жизнь, вернее, на то короткое время, что ему еще осталось. Так подсказывала та малая частица сознания, что предупреждала экономить воду во фляге.
    Если он поступит иначе и все же подойдет к ней, чтобы засвидетельствовать свое почтение, и вдруг увидит, что ее там нет?.. Что тогда?
    Что бы там ни было, он будет верить вопреки фактам, иначе какой смысл в вере, для чего она?
    Дверь должна быть там, даже если ее там нет.
    Монах собрался с духом. Там она или нет, он должен ее найти, потому что дверь — это путь куда-то.

&  Свлад Чьелли, известный в колледже как Дирк. Нет, скорее печально известный. О нем говорили, его общества искали, это верно. Но это не имело ничего общего с популярностью. Нельзя сказать, что катастрофа на автостраде популярна, потому что все сбегаются на нее поглазеть. Никто, однако, не стремится подойти слишком близко к бушующему пламени.

&  С помощью верно рассчитанных опровержений ему удалось создать вокруг себя некий ореол таинственности, иногда порождавший самые невероятные догадки, как то, что он медиум, маг, телепат, вещун, ясновидящий и даже "психосасическая" летучая мышь-вампир. Что означает слово "психосасическая", никто, разумеется, не знал. Дирк просто сам его выдумал и сам же решительно отрицал, что знает, что это такое.

Середина

Евгений Гришковец — Город

  “Хорошо, хорошо!..... ...

&  В общем, гадкое это занятие... Понимаете, в голове, ну, в мыслях, слов нет,... они — слова — появляются только на бумаге... и эти слова ничему не соответствуют.

&  Вот и то, что я говорю, ну, вообще говорю, — это не текст, который я подготовил,... но при этом я же знаю, что хочу сказать. Но то, что я хочу сказать, во мне существует не в виде слов,... а как-то ... по-другому как-то. Но всегда, когда я говорю, это выходит в каком-то ином виде, я иногда сам удивляюсь тому, что нахожу какие-то объяснения или точные слова в разговоре, в то время как сам с собой я этого не понимал или во мне этого не было... То есть не было той самой точности и определенности, которая появляется в словах.
    И сейчас я буду говорить и либо найду точные слова,... более точные, чем мои соображения, или запутаюсь и не найду слов...
    Просто я хочу сказать, что говорить слова... ну, в смысле, говорить, чтобы что-то выразить... Ну, что-то живое и важное для тебя в данный момент жизни, это не то чтобы сложно, ... а... удивительно.

&  Мне так жаль того мальчика, то есть меня, мальчика, который думал про себя давным-давно: "Господи, какое счастье, что я родился именно здесь! Вот родился бы где-нибудь... в Аргентине, и что бы я тогда делал?" А сейчас я не понимаю, что это. В смысле, не что это за страна, а почему я ее то так любил, то не любил, почему я здесь живу, почему живу именно так... Вот смотри, я говорю по-русски... и продавщица в нашем гастрономе говорит по-русски. Мы разговариваем с ней на одном языке. Но если бы она услышала то, что я сейчас сказал, а я ведь говорил по-русски, что бы она из этого поняла?

---

&  А я, Макс, ничего делать не могу. В смысле, все через силу, все... И я от всего этого так устал, и кажется, устал на много лет вперед. Нет у меня никаких сил с этим справиться. Потому что все, что я умею, весь мой опыт — все бесполезно. И вот это вот мое состояние, оно для меня такое новое, что я в этом моем новом существовании ничего не умею, и весь мой опыт никуда не годится. Поэтому и хочу сделать чего-то такое, чего не делал никогда. Никогда никуда без дела не ездил. Вот... думаю попробовать.

&  Я боюсь... Я боюсь того, что поеду куда-то, там что-то будет, не будет — неважно. А потом вернусь сюда, и все... В конце концов вернусь... и что дальше? Тогда и этой возможности, возможности уехать, не будет. А если еще честнее, то я боюсь и того, что будет там, если я туда в конце концов поеду... Потом куда — туда? Хотя это, в общем-то, неважно.

&  Не-е, знаешь, я почему так сорвался, ... из-за твоего этого "завидую". Потому что боюсь, боюсь я, что этот ремонт когда-нибудь кончится... потому что он уже длится черт его знает сколько. Всегда, по-моему. И все связано с ним... Все заботы, все причины, все неудобства. Понимаешь? И как бы уже все устоялось, все устройство жизни. А вот кончится ремонт, и что? Пенять будет не на что. Капец...

&  — Зачем отключаешься? Опасаешься какого-то неприятного звонка?
    — Да нет, просто если не отключать — все! Никакого уединения не получится. Люди же не понимают, что они набрали номер и ко мне домой ввалились. А я беззащитен перед ними. Кто-нибудь позвонит, скажет гадость и трубку бросит... Я вроде бы у себя дома, а ко мне может ворваться кто угодно. Без спроса и приглашения. Так что отключаюсь иногда. Хотя сам тоже звоню...

&  Я ничего не чувствую, кроме этого глобального какого-то процесса... процесса понимания моей слабости, вот этой моей неспособности ни к чему... И еще я понимаю, понимаю очень остро, что я буду тем, кто я есть, всегда. Понимаешь, всегда! То есть не буду знать итальянский язык никогда, никогда не буду богатым, никогда не побываю в Аргентине, и так далее, и так далее... нет, Макс, не получается объяснить, потому что, Бог с ней, с Аргентиной, главное — вот это "навсегда". А женщины не так устроены. Лучше. Видимо, как-то рациональнее... Нет, не рациональнее, это обидно звучит. Лучше — и все.

&  Понимаешь, вроде бы все нормально, то есть я вижу, что все вроде как я хотел: ты, Сашка, работа, город... Но я не помню, не могу вспомнить, как я мог всего этого хотеть. И как мог быть всем этим доволен. Понимаешь, я все теперь вижу по отдельности. И все это — отдельно от меня... А самое главное — время. Вот, казалось бы, совсем недавно, я ощущал время так: что-то было давно, что-то не очень давно, а что-то вчера... А сейчас для меня все давно. Все...

&  Я думаю: "Боже мой, как правильно было бы мне быть сейчас одному. Но с самого начала. То есть никогда тебя не знать. Потому что теперь я уже без тебя быть не хочу, не могу, без вас не могу... Не хочу". И при этом понимаю, что лучше быть одному.

&  Я, пап, вдруг увидел, точнее, не очень вдруг, но в конце концов увидел, что эта работа... она навсегда... Ну, не в глобальном смысле навсегда, а у меня в жизни навсегда. В ней есть видимые перспективы... Но вот именно, что все варианты этих перспектив видны... И их не то чтобы мало, а просто определенное количество. И еще... можно даже почти точно просчитать, сколько денег я получу до пенсии в случае воплощения даже самых лучших перспектив... Понимаешь? Даже эту сумму можно приблизительно высчитать. И вроде бы деньги неплохие. И дело как бы не в них, не в деньгах... Но из-за того что все сводится к конкретным срокам и цифрам — столько-то денег и столько-то лет, то становится как-то смертельно скучно, а точнее тошно... И я бы, честно говоря, предпочел бы просто найти эти деньги, вот так..., на улице, и вообще бы не работать.

&  ...я тебе уже говорил, я не могу больше делать то, что делал... а другого я ничего не умею, а теперь кажется, что и то, что умел делать, теперь не умею и не могу все это продолжать... Нет!... На самом деле могу! На самом деле все продолжаю и продолжаю... Суета вся эта, телефон все время звонит, я куда-то кому-то звоню... Нет, пап, я не уволился, я, может быть, даже и вернусь... ну, обратно, на работу... но хотелось бы верить, что не вернусь.

&  Я просто произведу перемещение в пространстве, без умысла, без видимой цели и причины, главное, без видимой причины. И я надеюсь, это заставит меня делать то и действовать так, как я еще не знаю. Потому что то, что я знаю, и то, что умею, в той ситуации не пригодится. Потому что то, что я могу здесь, в этом городе, мне кажется, за его пределами пригодиться не может. И возможно, что-то произойдет. А для этого надо поехать. Может быть, есть какой-то другой выход из того, что со мной происходит, просто я другого не вижу.

  ... Угу…”

Ирвин Ялом — Когда Ницше плакал

  “Какая наглая записка! ...

&  "Истина, — продолжил Ницше, — достигается преодолением неверия и скепсиса, а не детским желанием, чтобы что-то было именно так и не иначе! Желание вашего пациента положиться на волю господню — это неправда! Это всего лишь ребяческое желание — и ничто более! Это желание не умирать, мечта о постоянно раздувающемся пузыре, которому мы придумали имя "бог"!..

&  "Не в истине святость, но в поиске истины для каждого! Существует ли действо, более священное, чем самоисследование? ... "Стать собой". А как вы сможете понять, кто вы и что вы, не будь истины?"

&  "Правильный выбор, истинный выбор, — ответил Ницше, — может расцвести только в лучах истины. А как же иначе?"

&  "А что с моим утренним пациентом? К чему сводится его выбор? Может, он выбрал именно веру в бога!"
    "Для мужчины это не выбор. Это не выбор человека, но попытка ухватиться за иллюзию вне себя. Этот выбор, выбор другого, сверхъестественного, всегда расслабляет. Это всегда делает человека меньше, чем он есть на самом деле. Я люблю то, что делает нас больше, чем мы есть!"

&  "Надежда? Надежда — это самое большое зло! ...
    Надежда — это худшее из зол, она продлевает мучения".

&  "А вы сами когда-нибудь выбрали бы самоубийство?"
    "Умирать трудно. Я всегда думал, что последняя награда мертвеца — это тот факт, что ему больше не надо умирать".

&  Брейер пытался выкинуть из своей головы мысли о смерти. Он пробормотал свое любимое заклинание, фразу Лукреция: "Там, где я, нет смерти. Там, где смерть, нет меня. О чем же волноваться?" Но это не помогло.

&  "Мысли — тень чувств, всегда хмурые, пустые и незатейливые",
    "В наше время никто не умирает от горьких истин — слишком велик выбор противоядий",
    "Что хорошего в книге, которая не выводит нас за пределы всех книг?"

&  "Как кости, плоть, внутренности и кровеносные сосуды покрыты кожей, которая позволяет человеку выглядеть благопристойно, так и тревоги и страсти, терзающие душу, облечены тщеславием; это кожа души".

&  "С упорством он цепляется за что-то, уже давно пройденное, но именует это постоянством".

&  "Он так вежлив. Да, у него в кармане всегда лежит сухарик для Цербера, и он настолько труслив, что для него все мы Церберы, даже ты и я. Вот и вся его вежливость".

&  "Видеть глубину вещей — очень неудобное свойство. Это заставляет держать глаза в постоянном напряжении, и в конце концов ты видишь больше, чем хотел бы".

&  "Все, что не убивает меня, делает меня сильнее".

---

&  ...между нами есть огромная разница: я не утверждаю, что я философствую ради вас, тогда как вы, доктор, продолжаете притворяться, что вы мотивированы на служение мне, на облегчение моей боли. Эти утверждения не имеют ничего общего с человеческими мотивациями. Это часть ментальности рабов, искусно созданной поповской пропагандой. Ищите свои мотивации глубже! Вы обнаружите, что никто и никогда не делал ничего только для других. Все действия направлены на нас самих, все услуги — это услуги самому себе, любовь может быть только любовью к себе". Ницше говорил все быстрее:
    "Кажется, вас удивляет это замечание? Наверное, вы подумали о тех, кого любите. Копните глубже, и вы увидите, что вы любите не их, а любите те приятные ощущения, которые любовь вызывает. Вы любите влечение, а не того, к кому вас влечет. Так что позвольте мне спросить у вас еще раз, почему вы хотите помочь мне? Я снова спрашиваю вас, доктор Брейер, — голос Ницше посуровел, — каковы ваши мотивы".

&  "Я расстаюсь с вами, доктор. Я в долгу перед вами — в большем, чем когда бы то ни было. Обычно прощание сопровождается отрицанием необратимости происходящего: люди говорят "AufWiedersehen", до встречи. Они с легкостью планируют воссоединения, но еще быстрее они забывают об этих решениях. Я не такой. Я отдаю предпочтение правде, которая состоит в том, что мы с вами вряд ли когда-нибудь встретимся снова. ..."

&  "...я часто задавался вопросом, почему страхи правят по ночам. После двадцати лет размышлений на эту тему я пришел к выводу, что не ночь порождает страхи; скорее, они, как звезды, есть всегда, но сияние дня скрывает их из вида.
    А сны, — продолжил Ницше, поднявшись с кровати и проследовав за Брейером к стульям у камина, — сны — это восхитительная тайна, которая молит нас разгадать ее. ..."

&  "...Вы хотите летать, но вы не можете просто так взять и полететь. Я сначала должен научить вас ходить, а первое, что вы должны усвоить, чтобы научиться ходить, — это понять, что тем, кто не подчиняется себе, управляют другие".

&  "Да, все, что вы говорите, Фридрих, — верно, кроме того, что каждый свободен в выборе своего жизненного плана. Выбор жизненных планов — процесс неосознаваемый. Это все — исторические случайности, разве не так?"
    "Если ты не вступаешь во владение своим жизненным планом, ты позволяешь своей жизни стать цепью случайностей".

&  "...Все видимое относительно, равно как и все известное нам. Мы сами создаем все свои переживания. И все, что мы сами создали, мы сами можем и уничтожить".

&  "Мы любим больше само желание, чем желанного".

&  "Жизнь в благополучии опасна".

&  "...сердце ваше отстукивает время. А скупость времени неизбывна. Время берет, берет — и никогда ничего не отдает обратно. Как ужасно слышать, что вы прожили назначенную вам жизнь! И как ужасно встречаться со смертью, никогда не высказав даже претензии на свободу при всех с этим связанных опасностях!"
    "Фридрих, — сказал он, — это все высокопарные фразы. Я восхищаюсь ими. Они трогают мою душу. Но они далеки, безнадежно далеки от моей жизни. Что такое претензия на свободу в моей повседневной жизни? Как я могу обрести свободу? Я не вы — одинокий молодой человек, отказавшийся от душащей его университетской карьеры. Мне уже поздно этим заниматься! У меня семья, подчиненные, пациенты, студенты. Уже слишком поздно! Мы можем проговорить всю жизнь, но я не могу изменить свою жизнь — она слишком плотно переплелась с нитями других жизней".
    Ницше, что редко случалось, взял его под руку. "Друг мой, — прошептал он, — я не могу сказать вам, как нужно жить по-другому, потому что даже если я сделаю это, вы все равно будете жить по-своему. ..."
    ...
    "...я настаиваю, чтобы вы подумали и о том, как вы можете использовать вечное возвращение в вашей собственной жизни — не абстрактно, но сегодня, сейчас, максимально конкретно!"
    "Вы намекаете, — сказал Брейер, — что каждое мое действие, вся боль, которую я испытываю, — все это будет происходить со мной в бесконечности?"
    "Да, вечное возвращение предполагает, что любое действие, которое вы выбираете, вы должны быть готовы избрать для себя на вечность. Это же утверждение справедливо и для любого несовершенного действия, для любой мертворожденной мысли, для любой не избранной вами альтернативы. И вся не прожитая вами жизнь останется наростом внутри вас — жизнь, которую вы никогда уже не сможете прожить. И не услышанный вами голос совести будет вечно взывать к вам.
    ... Я говорю о том, что жизнь нельзя изменить, нельзя оборвать ради некой перспективы жизни в будущем. Бессмертна именно эта жизнь, этот момент. Нет никакой жизни после смерти, никакой цели жизни, апокалиптического трибунала или Судного дня. Этот момент будет всегда, и вы, только вы сами, будете своим собственным слушателем".
    "Йозеф, я еще раз повторяю, позвольте этой идее завладеть вами. И позвольте мне задать вам еще один вопрос: нравится ли вам эта идея? Или нет?"
    "Она мне не нравится! — Брейер почти перешел на крик. — Жить вечно, думая о том, что я не жил, не чувствовал аромата свободы, — эта идея вселяет в меня ужас".

&  "Тогда, — настаивал Ницше, — живите так, как вам нравится!"
    "Все, что мне сейчас нравится, Фридрих, — это мысль о том, что я выполнил свой долг перед окружающими".
    "Долг? Может ли долг взять верх над любовью к себе и вашим собственным поиском безусловной свободы? Пока вы не нашли себя, понятие "долг" остается всего лишь эвфемизмом для использования других людей для собственного роста".

&  "Такая вещь как долг перед окружающими существует, и я был предан этому долгу. В этом, по крайней мере, я имею смелость быть уверенным".
    "Лучше, Йозеф, намного лучше иметь смелость менять свои убеждения. Долг и преданность — это обман, мистификация, занавес, за которым можно укрыться. Самоосвобождение — это священное нет, даже долгу". ... "Вы хотите обрести себя, — продолжал Ницше. — Как часто я слышал это от вас? Как часто вы жаловались, что так и не познали свободу? Ваше великодушие, ваш долг, ваша преданность — это стены вашей же тюрьмы. Вы не сможете выжить с такими вот мизерными достоинствами. Вы должны научиться осознавать собственную слабость. Свобода не может быть частичной: ваши инстинкты тоже изголодались по свободе; дикие собаки в вашем чулане заходятся лаем, они рвутся на свободу. Прислушайтесь, слушайте внимательно, — разве вы их не слышите?"
    "Но я не могу быть свободным, — взмолился Брейер. — Я связан священным брачным обетом. На мне долг перед моими детьми, моими студентами, моими пациентами".
    "Чтобы вырастить детей, вы должны вырасти сами. Иначе вы будете заводить детей от одиночества, под влиянием животных инстинктов или чтобы законопатить дыры в себе. Ваша задача как родителя состоит не в том, чтобы произвести на свет свое подобие, очередного Йозефа, — это более высокое предназначение. Задача состоит в том, чтобы произвести на свет творца. А ваша жена, — безжалостно продолжал Ницше. — Разве брак не стал для нее такой же тюрьмой, как и для вас? Брачный союз не должен становиться тюрьмой, он должен быть садом, в котором выращивается нечто возвышенное. Возможно, единственный способ спасти ваш брак — это расторгнуть его".
    "Я дал священный супружеский обет".
    "Брак есть нечто большое. Это многое значит — всегда быть вдвоем, сохранить свою любовь. Да, брак священен. И все же..." — Ницше замолчал.
    "И все же?.." — переспросил Брейер.
    "Брак священен. Но, — голос Ницше стал строже, — лучше разрушить брак, чем позволить ему разрушить себя!"

&  ...проводник должен быть мостиком над стремниной, но не может быть костылем. Проводник должен рассказать обо всех испытаниях, что ждут его ученика. Но он не может выбирать за него путь.

&  ...мы должны сталкивать все, что нетвердо держится на ногах!

&  ...лучший учитель тот, кто учится у учеников своих.

&  ...в тихую ночь выпадает самая обильная роса.

&  Брать на себя ответственность других значит добровольно забираться в ловушку, — не только для меня, но и для них.

&  Но в нем, Йозефе, необходимости не было: он будет забыт, место, которое он занимал, будет поглощено временем и существованием других. Через десять-двадцать лет он умрет. И умрет он в одиночестве: не важно, кто в этот момент находится рядом с нами, ведь умираем мы одни.

&  "Фридрих был прав: все это время моя свобода находилась от меня на расстоянии вытянутой руки! Я мог бы давным-давно вырвать у них свою жизнь. Вена стоит, как стояла. Жизнь продолжается и без меня. Я бы все равно исчез, лет через десять или двадцать. Если взглянуть на это из космоса, какая разница когда? Мне уже сорок лет, мой младший брат уже восемь лет как мертв, отец — десять, мать — тридцать шесть. Так что, пока я в состоянии видеть и передвигать ноги, я возьму небольшой кусочек своей жизни в свое распоряжение, — разве я так уж многого прошу? Я так устал служить, так устал заботиться о других. Да, Фридрих был прав. Должен ли я навсегда остаться запряженным в плуг долга? Должен ли я вечно сожалеть о том, какой жизнью я живу?"
    Он попытался уснуть, но стоило ему задремать, как перед его мысленным взором возникали мордашки детей. Он содрогался, как от боли, когда думал о том, что им предстоит расти без отца. Он напомнил себе, как Фридрих верно отметил: "Не плодите детей, пока не станете истинными творцами и не будете плодить творцов". Неправильно рожать детей под влиянием потребности, неправильно использовать детей для того, чтобы заполнить свое одиночество, неправильно придавать смысл своей жизни, производя на свет очередную копию себя. Неправильно и пытаться обрести бессмертие, отправляя в будущее свое семя, — словно бы в сперме содержалось сознание!

&  "Так как же быть с детьми? Они были ошибкой, они были навязаны мне, пока я не имел выбора. Но они есть, они существуют! Об этом Ницше ничего не говорил. А Матильда предупредила, что я могу никогда больше их не увидеть".
    Брейер впал в отчаяние, но быстро взял себя в руки. Нет! Отгоняй прочь все эти мысли! Ницше прав: долг, собственность, преданность, самоотверженность, доброта — эти наркотики, которые убаюкивают, усыпляют, погружают в такой глубокий сон, что человек просыпается только в самом конце своей жизни, если, конечно, вообще просыпается. И открывает он глаза только затем, чтобы увидеть, что он никогда не жил по-настоящему.

&  "А еще я понял, — сказал Брейер, — или, может, это одно и то же, не знаю точно... Я понял, что мы должны жить так, как если бы мы были свободны. Да, от судьбы не уйдешь, но мы должны наталкиваться на нее, мы должны желать, чтобы уготованное нам судьбой случилось с нами. Мы должны любить свою судьбу. ..."

&  "...ключ к разгадке жизни: во-первых, желать необходимое, во-вторых, любить желаемое".

&  "...потере должно предшествовать обладание".

&  "Простите меня за жесткость, Фридрих, но я следую совету великого учителя. "Предлагая другу отдохнуть, — говорил он, — убедись, что это будет жесткая постель или походная койка".

&  "Может, все мы — товарищи по несчастью, неспособные увидеть истинной сути друг друга".

&  "...я не мог заставить себя порадоваться с вами этой прекрасной новости. Эта разновидность эгоизма непростительна".
    "...мы состоим из нескольких частей, каждая из которых требует выражения. Мы можем нести ответственность только за окончательный компромисс, а не за капризы и импульсы всех этих частей по отдельности. Ваш так называемый эгоизм простителен именно потому, что я небезразличен вам настолько, что вы готовы разделить эту радость со мной сейчас. Мое прощальное пожелание вам, мой дорогой друг: чтобы слово "непростительное" было вычеркнуто из вашего словаря".

&  "...Этот день действительно странный. Но и очень важный — я решил взять тебя в жены".
    Матильда поставила обратно поднос с кофейными чашками и притянула его голову к себе для поцелуя в лоб: "Ты напился шнапса, Йозеф? Ты говоришь какую-то чепуху, но мне это нравится. — Прежде чем толкнуть дверь в столовую, она обернулась к нему и сказала: — Я думала, что ты решил взять меня в жены четырнадцать лет назад".
    "Дело в том, что я выбираю это сегодня, Матильда. И каждый день".

&  "Каждый человек должен определить для себя, какое количество правды он сможет вынести".

&  "Amorfati — выбирай свою судьбу, люби свою судьбу".

  ... Тем же самым днем пациент из палаты № 13 клиники Лаузон Удо Мюллер заказал фиакр до станции и в одиночестве отправился оттуда на юг, в Италию, к теплому солнцу, неподвижному воздуху, где он собирался встретиться, действительно собирался встретиться, с персидским пророком по имени Заратустра.”

Евгений Гришковец — Дредноуты

  “– Несколько лет назад... я не помню точно, когда... ...

&  А если на меня обидится... ну, Она. Обидится и уйдет в другую комнату, будет там сидеть и молчать, я же буду выпрашивать прощение, суетиться, да и то, кстати, только для того, чтобы стало спокойно мне самому. Чтобы самому успокоиться. И продолжить...

&  Про этого моряка не написано в книгах. Там есть только что-нибудь, вроде: "Через 54 минуты боя на крейсере взорвался боезапас, и в течение двух минут он затонул вместе со всей командой. 789 человек".
    Но если бы женщины прочитали это... Может быть, им бы стало понятно, что для мужчин так важно иметь шанс вот так вот... Когда деваться просто некуда, взять и... Нужна такая возможность.
    А еще, так важно для мужчины, когда он, к тому же... не очень высокий, не красивый, нескладный, понимает, что с чувством юмора у него не все в порядке, и женщины, в общем, вполне равнодушно на него глядят, или не глядят вовсе. Да и китель на нем сидит не очень, ботинки жмут, а усы никак не получаются достаточно густыми и нужной формы. Так вот, ему важно умереть не... в своем нелепом и конкретном обличии, а умереть в виде прекрасного крейсера, броненосца, а еще лучше — дредноута.

&  Даже сам Уинстон Черчилль написал весомую книгу, правда, довольно бестолковую и пристрастную. Наверное, потому, что он там не был.

---

&  Я ничего не знаю, и знать не могу о нем ничего.
    Может, ему было так больно, что он от болевого шока крутил колесико своей пушки, а может быть совсем наоборот, он даже не заметил раны и исполнял инструкцию. Бог его знает.
    Просто я знаю наверное, что вряд ли сам сделал бы так. Потому что у меня уже есть мое сраное высшее образование. Я уже знаю историю, понимаю разные смыслы, умею их находить, или в нужной ситуации не находить. Вот окажись я у той пушки, вряд ли я нашел смысл ее наводить куда-то... Я же знаю, чем закончилась Ютландская битва и Та война, и следующая тоже... Всё, в общем-то, находится на своих местах: в Англии — королева, в Германии: канцлер, немцы, поля... Я это уже успел узнать. Книжек много прочитал.
    Нет! В смерти того мальчика ничего хорошего не было. Это было ужасно, страшно, и обидно. Но иногда нужна возможность делать что-то, не задавая вопросов, и не иметь возможности их задать.

&  Вот взять, к примеру, несколько детских фотографий. Несколько фотографий мальчиков... Точнее, фотографии каких-то людей, когда им было годика по три. Разложить эти фотографии, и при этом знать, что с этими мальчиками стало потом. Вот этот стал работать в банке и сделал хорошую карьеру, этот ничего не добился, но у него чудесная жена и пятеро детей, этот стал ученым и получил Нобелевскую премию, этот спился и плохо кончил, этот стал офицером, это Джон Корнуэл, он стал юнгой, наводил пушку... и умер довольно рано, а это, вообще, я. И что?
    Все эти фотографии вызывают жалость и тоску. Потому что на них мальчики. Мальчики! На этих мальчиках одежда, которую им выбрали и купили, завязали шнурки их ботиночек, потому что они еще не умели завязывать шнурки своими чудесными, но неловкими пальчиками. У них такие прически и такие лица! А дальнейшая их судьба все равно печальна, по сравнению... ну... по сравнению с тем, что там, на этих фотографиях.
    И не успокаивает ни количество денег у одного..., ни то, что другой настаивал на своем, настаивал, а потом получил Нобелевскую премию, а теперь вообще делает, что хочет, а третий, хоть и неудачник, но хороший отец, а четвертый — пил, пил, пока было здоровье, потом здоровье кончилось — он умер, но, в общем-то ничего плохого никому не сделал... А про свою жизнь я что могу сказать? С этих детских фотографий исчезло такое, а в жизни взрослых такое появилось, что вся эта жизнь кажется только предательством тех мальчиков, которые остались только на фотографии.

&  А ведь женщине ничего не объяснить! И сам же знаешь, что бесполезно объяснять! И когда произносишь такие слова, сам знаешь, что говорить их бесполезно... Когда в полном отчаянии говоришь женщине, и говоришь-то каким-то срывающимся голосом: "Поверь, поверь мне, что никто и никогда так, как я, любить тебя не будет. Никто и никогда! Ты понимаешь?!" И отчаянно при этом трясешь рукой. Потому что смотришь в ее глаза, и сразу догадываешься по глазам, что все мужчины так говорят. Все так говорят! Этими же самыми словами. И это ужас! Потому что все говорят правду! Потому что, действительно, никто не сможет точно так же, как Я... Точно так же не сможет, а слова те же... И ясно, что ничего нельзя объяснить. Объяснить ничего не получится. И в этот момент хочется только головой в омут или в окно. Но останавливает то, что ты понимаешь, что всем хочется в такой момент того же самого.
    Но Они не верят. Нет, не верят. ...

  ... А вообще-то это мысль, нужно будет почитать о воздухоплавании.”