11 июн. 2006 г.

Айн Рэнд — Без противоречий (1/4)

Атлант расправил плечи — 1

Айн Рэнд Атлант расправил плечи Без противоречий цитаты
  “— Кто такой Джон Галт? ...

&  — Лучшие специалисты в области металлургии весьма скептически оценивают сплав Реардэна, допуская, что...
    — Прекрати, Джим.
    — Ну хорошо, на чье мнение ты опираешься?
    — Меня не интересует чужое мнение.
    — Чем же ты руководствуешься?
    — Суждением.
    — Чьим?
    — Своим.
    — Ну и с кем ты советовалась по этому поводу?
    — Ни с кем.
    — Тогда что же ты, черт возьми, можешь знать о сплаве Реардэна?
    — Что это лучшее из всего, что когда-либо появлялось на рынке.
    — Откуда ты это знаешь?
    — Потому что он прочнее стали, дешевле стали и намного устойчивее к коррозии, чем любой из существующих металлов.

&  — Ну, мне нужно время, чтобы все обдумать, поставить вопрос на рассмотрение совета директоров, проконсультироваться у лучших...
    — У нас нет на это времени.
    — Ты не дала мне возможности выработать собственное мнение.
    — Мне плевать на твое мнение. Я не собираюсь спорить ни с тобой, ни с советом директоров, ни с твоими профессорами. Ты должен сделать выбор, и ты сделаешь его прямо сейчас. Просто скажи: да или нет.
    — Опять твои диктаторские замашки...
    — Да или нет?
    — Вот вечно ты так. Ты всегда все переворачиваешь и сводишь к одному: да или нет. В мире нет безусловных вещей, нет абсолюта.
    — Стальные рельсы — абсолют, и мы их либо получим, либо нет. Третьего не дано.


&  Чего они от меня хотят? — думал Реардэн. Чего добиваются? Ему от них никогда ничего не было нужно. Это они все время что-то требовали от него, и, хотя это выглядело любовью и привязанностью, выносить это было намного тяжелее, чем любую ненависть. Он презирал беспричинную любовь, как презирал незаработанное собственным трудом богатство. Они любили его по каким-то непонятным причинам и игнорировали все то, за что он хотел быть любимым. Он спрашивал себя, каких ответных чувств они от него добиваются, — если только им нужны его чувства. А хотели они именно его чувств. В противном случае не было бы постоянных обвинений в его безразличии к ним, не было бы хронической атмосферы подозрительности, как будто они на каждом шагу ожидали, что он причинит им боль. У него никогда не было такого желания, но он всегда чувствовал их недоверчивость и настороженность. Казалось, все, что он говорил, задевало их за живое; дело было даже не в его словах и поступках. Можно было подумать, что их ранило само его существование. "Перестань воображать всякую чепуху", — приказал он себе, пытаясь разобраться в головоломке со всем присущим ему чувством справедливости. Он не мог осудить их не поняв, а понять их он не мог. Любит ли он их? Нет, подумал он, он всегда лишь хотел любить их, что не одно и то же. Он хотел любить их во имя неких скрытых ценностей, которые прежде пытался распознать в каждом человеке. Сейчас он не испытывал к ним ничего, кроме равнодушия. Не было даже сожаления об утрате. Нужен ли ему кто-нибудь в личной жизни? Ощущает ли он в самом себе нехватку некоего очень желанного чувства? Нет, думал он. Был ли в его жизни период, когда он ощущал это? Да, думал он, в молодости, но не теперь.

&  С детства она постоянно слышала в свой адрес ... "Ты эгоистична", — хотя, когда она спрашивала, что это значит, ей ничего не отвечали. Она смотрела на взрослых, удивляясь, как они могут предполагать, что она почувствует вину, если сами обвинения не сформулированы.

&  — Почему ты не хочешь бороться?
    — Потому что они имели право сделать то, что сделали.
    — Дэн, ты сошел с ума.
    — Я ни разу в жизни не нарушал данного мною слова. Мне наплевать, что решит суд. Я обещал подчиняться большинству, и я вынужден подчиниться.
    — А ты мог ожидать, что это большинство так поступит с тобой?
    — Нет. — По его бесстрастному лицу пробежала тень. — Нет. Я этого не ожидал. Они целый год говорили об этой резолюции, но я не верил. Даже когда началось голосование, я все еще не верил, что это может случиться. ...
    — Чего же ты ожидал?
    — Я думал... Они говорили, что все мы должны работать во имя всеобщего блага. Мне казалось, что то, что я сделал в Колорадо, было во благо — во благо для всех. Я думал, что делаю хорошее дело.
    — Глупец! Неужели ты не понимаешь, что тебя именно за это и наказали — за то, что ты делал свое дело.
    Он покачал головой:
    — Я этого не понимаю и не вижу никакого выхода.
    — Разве ты обещал им уничтожить себя?
    — Мне кажется, ни у кого из нас уже просто нет выбора.
    — Что ты хочешь сказать?
    — Дэгни, сейчас весь мир в ужасном состоянии. Не знаю, что с ним произошло, но что-то ужасное. Люди должны объединиться и найти выход из сложившегося положения. Кто же, если не большинство, должен решать, что делать? Мне кажется, что это единственный справедливый способ принятия решений, во всяком случае, я другого не вижу. В данном положении без жертв не обойтись, и раз уж это выпало мне, я не имею никакого права жаловаться. Правда на их стороне. Люди должны объединиться.
    — Если это достигается такой ценой, то будь я проклята, если захочу так жить с людьми на одной планете. Если остальные могут выжить, лишь уничтожив нас, то почему мы вообще должны хотеть, чтобы они выжили? Нет ничего, что могло бы оправдать самопожертвование. Ничто не может оправдать превращения людей в жертвенных животных. Ничто не может оправдать истребление лучших. Человека нельзя наказывать за способности, за умение делать дело. Если уж это справедливо, то лучше нам всем начать убивать друг друга, поскольку никакой справедливости в мире не осталось.

&  — Ты когда-нибудь думаешь о чем-нибудь кроме "Д'Анкония коппер"? — спросил его однажды Джим.
    — Нет.
    — Мне кажется, что в мире существуют и другие вещи.
    — Пусть о них думают другие.
    — Разве это не эгоистичная позиция?
    — Эгоистичная.
    — Чего ты добиваешься?
    — Денег.
    — У тебя их что, недостаточно?
    — Каждый из моих предков за свою жизнь увеличивал производительность компании Д'Анкония примерно на десять процентов. Я собираюсь увеличить ее на сто.
    — Зачем? — спросил Джим, с издевкой подражая голосу Франциско.
    — После смерти я надеюсь попасть в рай, хотя одному черту известно, что это такое, и хочу быть в состоянии заплатить цену, открывающую дорогу в рай.
    — Добродетель — вот цена, открывающая дорогу в рай.
    — Именно это я и имел в виду, Джеймс. Я хочу иметь право заявить, что обладал величайшей добродетелью в мире — был человеком, который делал деньги.
    — Любой дурак может делать деньги.
    — Джеймс, когда-нибудь ты поймешь, что у слов есть буквальные значения.?...

&  — Мне кажется, теперь, когда ты вырос и учишься в университете, тебе пора узнать кое-что об идеалах. Пора забыть эгоистичную алчность и подумать об ответственности перед обществом, потому что те миллионы, которые ты унаследуешь, не предназначены для твоего личного удовольствия, они вверяются тебе во имя блага бедных и терпящих лишения, и я считаю, что тот, кто этого не понимает, самый развращенный и порочный человек.
    — Не стоит высказывать свое мнение, Джеймс, когда тебя не просят. Иначе ты рискуешь оказаться в дурацком положении, поняв, какова ценность твоих суждений в глазах собеседника, — вежливо ответил Франциско.


Комментариев нет:

Отправить комментарий