Часть первая. В тылу
“Убили, значит, Фердинанда-то нашего,— сказала Швейку его служанка. ...
& Известно — с револьвером шутки плохи. Недавно у нас в Нуслях один господин забавлялся револьвером и перестрелял всю семью да еще швейцара, который пошел посмотреть, кто там стреляет с четвертого этажа.
& Для такого дела я бы купил себе браунинг...
& Паливец слыл большим грубияном. Каждое второе слово у него было "задница" или "дерьмо". Но он был весьма начитан и каждому советовал прочесть, что о последнем предмете написал Виктор Гюго, рассказывая о том, как ответила англичанам старая наполеоновская гвардия в битве при Ватерлоо.
& — Хорошее лето стоит, — завязывал Бретшнейдер серьезный разговор.
— А всему этому цена — дерьмо! — ответил Паливец...
& — В каком полку вы служили, уважаемый?
— Я таких пустяков не помню, никогда не интересовался подобной мерзостью. На этот счет я не любопытен. Излишнее любопытство вредит.
& — В Конопиште вывешено десять черных флагов.
— Нет, их должно быть двенадцать.
— Почему вы думаете, что двенадцать?
— Для ровного счета — дюжина. Так считать легче, да на дюжину и дешевле выходит,— ответил Швейк.
& На предварительном следствии в полицейском участке на все вопросы он вопил одну и ту же стереотипную фразу:
— У меня писчебумажный магазин!
На что получал такой же стереотипный ответ:
— Это для вас не оправдание.
& — Наше дело дрянь, — начал он слова утешения.
& Уж коли попал в руки правосудия — дело плохо. Плохо, да ничего не попишешь. Все-таки надо признать, — не все люди такие мерзавцы, как о них можно подумать.
& Тут надо нагнать страху, чтобы траур был что надо.
& — Я не виновен, я не виновен!
— Иисус Христос был тоже невинен, а его все же распяли. Нигде никогда никто не интересовался судьбой невинного человека.
& — Не прикидывайтесь идиотом.
— Ничего не поделаешь, — серьезно ответил Швейк. — Меня за идиотизм освободили от военной службы. Особой комиссией я официально признан идиотом. Я — официальный идиот.
& — Что вы на это скажете?
— Этого вполне достаточно. Излишество вредит.
& — Во всем признаетесь?
— Если вы желаете, ваша милость, чтобы я признался, так я признаюсь. Мне это не повредит. Но если вы скажете: "Швейк, ни в чем не сознавайтесь", — я буду выкручиваться до последнего издыхания.
& — Еще что-нибудь подписать? Или мне прийти утром?
— Утром вас отвезут в уголовный суд.
— А в котором часу, ваша милость, чтобы, боже упаси, как-нибудь не проспать?
& Вчера мой адвокат сказал, что если уж меня один раз признали слабоумным, то это пригодится на всю жизнь.
& ...на все надо смотреть беспристрастно. Каждый может ошибиться, а если о чем-нибудь очень долго размышлять, уж наверняка ошибешься. Так уж человеку на роду написано — ошибаться до самой смерти. Вот однажды был такой случай: один человек нашел ночью полузамерзшего бешеного пса, взял его с собою домой и сунул к жене в постель. Пес отогрелся, пришел в себя и перекусал всю семью, а самого маленького в колыбели разорвал и сожрал.
& — Радий тяжелее олова?
— Я его, извиняюсь, не вешал.
— Вы верите в конец света?
— Прежде я должен увидеть этот конец. Но, во всяком случае, завтра его еще не будет,— небрежно бросил Швейк.
— А вы могли бы вычислить диаметр земного шара?
— Извиняюсь, не смог бы. Однако мне тоже хочется, господа, задать вам одну загадку. Стоит четырехэтажный дом, в каждом этаже по восьми окон, на крыше — два слуховых окна и две трубы, в каждом этаже по два квартиранта. А теперь скажите, господа, в каком году умерла у швейцара бабушка?
...
— Сколько будет, если умножить двенадцать тысяч восемьсот девяносто семь на тринадцать тысяч восемьсот шестьдесят три?
— Семьсот двадцать девять, — не моргнув глазом, ответил Швейк.
— Я думаю, вполне достаточно, — сказал председатель комиссии. — Можете отвести обвиняемого на прежнее место.
— Благодарю вас, господа, — вежливо сказал Швейк, — с меня тоже вполне достаточно.
& По правде сказать, я не знаю, почему эти сумасшедшие сердятся, что их там держат. Там разрешается ползать нагишом по полу, выть шакалом, беситься и кусаться. Если бы кто-нибудь проделал то же самое на улице, так прохожие диву бы дались. Но там это — самая обычная вещь. Там такая свобода, которая и социалистам не снилась.
& ...Этот ничего не делал, только жрал, да еще, с вашего позволения, делал то, что рифмуется со словом жрал.
& — Дали ему... десять лет... неделю тому назад...
— Ну, вот видите! — сказал Швейк. — Значит, семь дней уже отсидел.
& Военно-юридический аппарат был великолепен. Такой судебный аппарат есть у каждого государства, стоящего перед общим политическим, экономическим и моральным крахом. Ореол былого могущества и славы оберегался судами, полицией, жандармерией и продажной сворой доносчиков.
& — Ну, так как же с вами быть, Швейк? Что вы там натворили? Признаетесь или же будете ждать, пока составим на вас обвинительный акт?
& — Я думаю, что так, ни за что ни про что, человека не вешают. Должна быть какая-нибудь причина. Такие вещи просто так не делаются.
— В мирное время, — заметил Швейк, — может, оно и так, а во время войны один человек во внимание не принимается. Он должен пасть на поле брани или быть повешен дома! Что в лоб, что по лбу.
& — А... а почему у вас нет спичек? Каждый солдат должен иметь спички, чтобы закурить. Солдат, не имеющий спичек, является... является... Ну?
— Осмелюсь доложить, является без спичек, — подсказал Швейк.
& По...потому что такой человек мне не нужен. Это не денщик, а корова. Та тоже пьет одну воду и мычит как бык.
& К чести господина фельдкурата будь сказано, что в казармы он не звонил, так как телефона у него не было, а просто говорил в настольную электрическую лампу.
& Полевой алтарь — это вам не кошка или носок, который кому хочешь, тому и даришь.
& — А вы умеете министровать?
— Никогда этим не занимался, но попробовать можно. Теперь ведь война, а в войну люди берутся за такие дела, которые раньше им и не снились.
& Я человек весьма терпимый, могу выслушать и чужие мнения.
& Нужник! Вот кто вы. Плюет на пол, будто он в трамвае, в поезде или в другом каком общественном месте. Я всегда удивлялся, почему там везде висят надписи: "Плевать воспрещается", а теперь вижу, что это из-за вас. Вас, видно, уже повсюду хорошо знают.
& — Простите, господин фельдкурат, — отозвался Швейк, — извольте мне сами приказать, чтобы я не вмешивался в ваши дела, иначе я и впредь буду защищать ваши интересы, как полагается каждому честному солдату. Этот господин совершенно прав — ему хочется уйти отсюда самому, без посторонней помощи. Да и я не любитель скандалов, я человек светский.
& Оставьте свою ученость при себе. Подметите-ка лучше пол, сегодня ваша очередь. Какое нам дело до этого дурацкого пятна на солнце! Хоть бы их там двадцать было, из них себе шубы не сошьешь!
... — Как это будет прекрасно, когда мы с вами оба падем на поле брани за государя императора и всю августейшую семью!”
На фронте (Похождения бравого солдата Швейка. Часть 2)
Комментариев нет:
Отправить комментарий