The Light Fantastic
Плоский мир | Discworld — 2
“Солнце поднималось медленно, словно не было уверено в том, что это стоит таких усилий. ...
* Фундаментально важной для существования туриста обыкновенного является твердая как кремень вера, что в действительности с ним не может случиться ничего плохого, поскольку он тут ни при чем. Еще Двацветок верил, что любой человек может понять все, что турист скажет. Если, конечно, он, Двацветок, будет говорить громко и отчетливо. Своему ближнему можно и нужно доверять, а значит, люди доброй воли могут уладить все, что угодно, если будут действовать разумно.
* — Каковы же величайшие ценности в человеческой жизни?
Гость долго и упорно думал, а потом с нарочитой неспешностью изрек:
— Горячая вода, хорошие штоматологи и мягкая туалетная бумага.
* — Что будем делать? — осведомился Двацветок.
— Паниковать? — с надеждой предложил Ринсвинд.
* — Убеждение — вот то, что не дает вселенной развалиться на части. И магия здесь ни при чем.
* Ринсвинд почувствовал, как в руку ему скользнула рукоять ножа, и хлюпающий голос у него за спиной спросил:
— Ты когда-нибудь шовершал што-нибудь подобное?
— Подобное чему?
— Ну, врывалшя в храм, убивал жрецов, крал шокровища, шпашал девушку...
— Нет, именно этого я никогда не делал.
— Тогда шмотри. Вот как это делаетшя.
* — Он што, чокнутый?
— Вроде как. Но у этого чокнутого денег куры не клюют.
— А-а, тогда он не может быть чокнутым. Я повидал мир. Ешли у человека денег куры не клюют, то он прошто экшентричный.
* Двацветок ... обычно он не воспринимал угрожающую ему опасность. В противовес всему накопленному человечеством опыту он верил, что если люди поговорят друг с другом, пропустят вместе пару стаканчиков, обменяются фотографиями внуков, может, сходят на какое-нибудь шоу, то уладят тем самым все, что угодно. Также он верил в то, что люди в своей основе — хорошие, просто иногда у них случаются плохие дни.
* Внутри каждого нормального человека сидит безумец, пытающийся выбраться наружу. Никто не сходит с ума быстрее, чем абсолютно нормальный человек.
* Ринсвинд дрался так, как дрался всегда, — неумело, нечестно и без всякой тактики, но зато с напором и энергией вихря. Эта стратегия не давала его противнику осознать, что на самом деле Ринсвинд вообще не умеет драться. Зачастую этот прием срабатывал.
* Дальше случилось вот что.
Ничего.
Чтобы осознать это, людям потребовалось некоторое время.
* — А что эта крокодилообразная штука делает с осьминогом?
Ринсвинд заглянул через ее плечо и, не подумав, все объяснил ей.
— О-о, — помолчав, спокойно заметила она. — Я и не знала, что крокодилы могут так.
* Можно сколько угодно носиться по свету и посещать всякие города, но главное — отправиться потом туда, где у тебя будет возможность вспомнить ту кучу вещей, которые ты повидал. Ты нигде не побываешь по-настоящему, пока не вернешься домой.
* У него нет времени любоваться видами, потому что перед его глазами бесконечной вереницей проносится прошлая жизнь, которая заслоняет весь обзор.
* ...подобные вопросы требуют времени, которое не стоит на них тратить. К примеру, однажды на одной вечеринке знаменитого философа Лай Тинь Видля спросили: "Почему вы здесь?" Ответ занял три года.
* Стены были покрыты оккультными символами, а большую часть пола занимала Восьмикратная Печать Застоя. Эта печать, по общепризнанному в волшебных кругах мнению, обладала поразительной сдерживающей силой, которой может похвастаться лишь летящий прямо в цель кирпич.
* — Так. Что происходит? И почему не послали за мной?
— Э-э, но за тобой посылали, господин, — сказал один из волшебников уровнем пониже и услужливо добавил: — Именно поэтому ты здесь.
— Я имею в виду, почему за мной не послали раньше? — рявкнул Гальдер, проталкиваясь к решетке.
— Э-э, раньше чего, господин? — удивился волшебник.
* Дело в том, что сравнения и описания редко бывают точными. Во время пребывания Олафа Квимби II на посту патриция Анка были приняты специальные законы, которые намеревались положить конец этому безобразию и придать изложению событий хоть какую-то правдивость. В общем, если легенда сообщала, что "все говорили о доблести" некоего выдающегося героя, то каждый бард, которому дорога была жизнь, добавлял: "Все, кроме пары жителей его родной деревни, которые считали нашего героя просто треплом, и кучи прочих людишек, которые о нем вовсе не слышали".
* Юный Траймон был крайне подозрительным типом. Он не курил, пил только кипяченую воду, и у Гальдера временами появлялось неприятное ощущение, что он умен. Траймон мало улыбался, кроме того, ему нравились цифры и организационные графики, на которых изображается куча квадратов со стрелками, тянущимися к другим квадратам. В общем, он относился к тем людям, которые правильно используют слово "персонал".
* — Заклинание Перемены, — отметил Траймон. — Весь мир меняется.
"Порядочные люди, — мрачно подумал Гальдер, — поставили бы в конце подобного заявления восклицательный знак".
* В воздухе пронесся наилегчайший из всех чистых звуков, высокий и пронзительный, словно разбилось мышиное сердечко.
— Что это было? — спросил Гальдер.
Траймон склонил голову набок.
— По-моему, до диез, — сказал он.
* Перспектива утонуть была ему, что слону дробинка. Двацветок искренне верил, что в хорошо организованном обществе не допустят, чтобы человек ни с того ни с сего утонул.
* — Почему мы здесь?
— Ну, некоторые говорят, что Диск и все остальное сотворил Создатель Вселенной, другие считают, что это весьма запутанная история, имеющая отношение к гениталиям Высочайшего Бога и молоку Небесной Коровы, а кое-кто утверждает, будто все мы обязаны своим существованием случайному раскладу вероятностных частиц. Но если ты имеешь в виду, почему мы сидим здесь, а не падаем с Диска, то об этом я не имею ни малейшего понятия. Должно быть, произошла какая-то ужасная ошибка.
* — Если хотите, у меня растут желуди, — услужливо предложило дерево.
Несколько минут они сидели в сырости и молчании.
— Ринсвинд, дерево сказало?
— Деревья не разговаривают, — отрезал Ринсвинд. — Очень важно это помнить.
* — Слушай, под кустом растут какие-то большие грибы. Их есть можно?
Ринсвинд с опаской посмотрел на грибы. Они действительно выглядели очень большими, и шляпки у них были красного цвета, все утыканные белыми пятнышками. По сути, эти грибы относились к той разновидности, которую местный шаман (он как раз пытался завязать дружбу со скалой в нескольких милях от этого места) стал бы есть только после того, как привязал бы себя за ногу к большому камню. У Ринсвинда не было другого выхода, кроме как вылезти под дождь и приглядеться к грибам.
Он опустился на колени в опавшие листья и заглянул под одну из шляпок.
— Нет, для еды они совершенно не годятся, — слабо сказал он через некоторое время.
— Почему? — крикнул Двацветок. — У них что, пластинки не того цвета?
— Ну, не совсем.
— Тогда, наверное, на ножках не такие пленки?
— Вообще-то, с виду с ними все в порядке.
— Значит, шляпка. Эти пятнышки крайне подозрительны, — догадался Двацветок.
— Я в этом не уверен.
— Так почему же их нельзя есть?
Ринсвинд кашлянул.
— Все дело в крошечных дверцах и окнах, — удрученно произнес он. — Первый и главный признак.
* Разумеется, это абсолютно против правил, но Траймон знал о правилах все и всегда считал, что они существуют только для того, чтобы их придумывать, а не затем, чтобы им подчиняться.
* Кочевники Пупземелья на зиму обычно переселялись поближе к Краю. Это племя непредусмотрительно установило свои фетровые шатры в удушающей жаре минус трех градусов, и теперь большинство кочевников расхаживали с облупленными носами и жаловались на тепловой удар.
— Каковы же величайшие ценности, которые даются нам в жизни? — изрек вождь варваров.
Это одна из тех вещей, которые полагается говорить в варварских кругах, чтобы поддержать свою репутацию.
Человек, который сидел справа от вождя, задумчиво допил коктейль из кобыльего молока и крови снежной кошки и высказался следующим образом:
— Чистый степной горизонт, ветер в твоих волосах, свежая лошадь под тобой.
Человек слева от вождя ответил:
— Крик белого орла в небесных высях, снегопад в лесу, верная стрела на твоей тетиве.
Вождь кивнул и произнес:
— Это, конечно же, вид убитого врага, унижение его племени, стоны и плач его женщин.
При столь вызывающем утверждении из-под всех бород послышалось одобрительное бормотание.
Потом вождь уважительно повернулся к гостю, небольшой фигурке, заботливо отогревающей у огня отмороженные конечности, и обратился к нему со словами:
— Однако наш гость, чье имя — легенда, должен поведать нам истину: каковы же величайшие ценности в человеческой жизни?
Гость прервал очередную неудачную попытку прикурить.
— Што ты шкажал? — беззубо прошамкал он.
— Я сказал: каковы же величайшие ценности в человеческой жизни?
Воины нагнулись поближе. Ответ героя стоило услышать.
Гость долго и упорно думал, а потом с нарочитой неспешностью изрек:
— Горячая вода, хорошие штоматологи и мягкая туалетная бумага.
* — Ты еще здесь, Траймон?
— Ты меня вызывал, учитель, — ровным тоном сказал Траймон.
По крайней мере, его голос звучал ровно. Но глубоко в серых глазах помощника сверкала слабая искорка, которая говорила, что он ведет учет всех оскорблений, всех покровительственных огоньков в глазах, всех мягких упреков, всех понимающих взглядов и каждый из них обернется мозгу Гальдера лишним годом погружения в кислоту.
* — Что будем делать? — осведомился Двацветок.
— Паниковать? — с надеждой предложил Ринсвинд.
Он всегда утверждал, что паника — лучшее средство выживания. В древние времена, как гласила его теория, людей, столкнувшихся лицом к лицу с проголодавшимся саблезубым тигром, можно было легко разделить на тех, кто паниковал, и тех, кто стоял на месте, восклицая: "Какое великолепное животное!" и "Поди сюда, киска".
* — С тобой все в порядке?
— Нет.
— А-а.
* — Сейчас, наверное, уже утро. К черту правила, я поднимаюсь вверх. Держитесь.
— За что? — поинтересовался Ринсвинд.
— Ну, просто обозначьте общее нежелание упасть отсюда, — сказал Белафон и, вытащив из кармана балахона большой железный маятник, сделал над костром несколько непонятных взмахов.
* Камень...
Он был примерно тридцати футов в длину, десяти футов в ширину и отливал нежно-голубым цветом.
— Какая потрясающая панорама, — пробормотал Двацветок с сияющими глазами.
— Э-э, а что удерживает нас наверху? — спросил Ринсвинд.
— Убеждение, — ответил друид, выжимая подол балахона.
— А-а, — с умным видом протянул Ринсвинд.
— Удерживать их наверху легко, — сообщил друид. Он поднял вверх большой палец и, прищурившись, нацелился на далекую гору. — Труднее всего приземляться.
— А с виду и не подумаешь, правда? — сказал Двацветок.
— Убеждение — вот то, что не дает вселенной развалиться на части, — заявил Белафон. — И магия здесь ни при чем.
* — Да не беспокойся ты так, — сказал он. — Если ты будешь постоянно думать, что каменные плиты не летают, она может услышать тебя и поддаться твоему убеждению. И ты окажешься прав, понятно? Сразу видно, что с современным мышлением вы не знакомы.
— Похоже на то, — слабо откликнулся Ринсвинд.
Он пытался не думать о камнях на земле. Он старался думать о булыжниках, проносящихся в небе, как ласточки, резвящихся над землей, испытывающих радость полета и взмывающих к солнцу...
* Функционирование Вселенной, говорили они, зависит от равновесия четырех сил, которые определяются как чары, убеждение, неуверенность и извращенность.
Так вот и выходит, что солнце и луна вращаются вокруг Диска, потому что их убеждали не падать наземь, а не улетают по причине неуверенности. Чары позволяют деревьям расти, а извращенность удерживает в вертикальном положении. И так далее.
* — А, значит, ты астроном? — сказал Двацветок.
— О нет, — отозвался Белафон. Плита плавно обогнула какую-то гору. — Я консультант по компьютерному оборудованию.
— А что такое компьютерное оборудование?
— Ну, вот оно, — ответил друид, постукивая обутой в сандалию ногой по плите. — Во всяком случае, его часть. Это запасная деталь. Я доставляю ее на место. На Водоворотных равнинах возникли какие-то неполадки в больших кругах. По крайней мере, так говорят. Я был бы не прочь получать по бронзовой гривне за каждого пользователя, который не прочел руководство по эксплуатации.
— И каким целям служит это компьютерное оборудование? — спросил Ринсвинд. Все, что угодно, лишь бы не думать о лежащей под ними пропасти...
— Его можно использовать для того, чтобы... чтобы узнавать, какое сейчас время года, — объяснил Белафон.
— А-а. Ты имеешь в виду, если плита покрыта снегом, значит, сейчас зима?
— Да. В смысле нет. Предположим, ты должен определить, когда взойдет некая определенная звезда...
— Зачем? — спросил Двацветок, излучая вежливый интерес.
— Ну, может, тебе нужно узнать, когда следует сеять хлеб, — пожал плечами Белафон, начиная покрываться испариной. — Или, к примеру...
— Если хочешь, я одолжу тебе свой календарь, — предложил Двацветок.
— Календарь?
— Это такая книжка, которая сообщает, какой сегодня день, — устало сказал Ринсвинд. — Как раз по твоему профилю.
Белафон напрягся.
— Книга? — переспросил он. — Обычная, из бумаги?
— Да.
— Ненадежно все это. Откуда книге знать, какой сегодня день? Бумага считать не умеет, — язвительно заметил друид и с громким топотом, от которого плита угрожающе закачалась, удалился к переднему краю летающего булыжника.
* — Ты когда нибудь слышал про культурный шок?
— А что это такое?
— Это то, что случается, когда люди проводят пятьсот лет, пытаясь заставить круг из камней работать как полагается, а потом появляется человек с маленькой книжечкой, в которой есть отдельная страница для каждого дня и словоохотливые вставочки типа: "Самое время сажать кормовые бобы" и "Кто рано встает, тому бог надает", но важнее всего помнить о культурном шоке, знаешь... — Ринсвинд остановился, чтобы перевести дыхание, и беззвучно пошевелил губами, пытаясь припомнить, куда зашла его фраза. — ...Что? — закончил он.
— Что?
— Никогда не вызывай его у человека, который удерживает в воздухе тысячетонную каменную плиту.
* — Он похож на огромную кучу камней, — объявил Двацветок.
Белафон так и застыл с поднятой ногой.
— Что? — спросил он.
— И это очень мило, — поторопился добавить турист. Он поискал нужное слово и наконец решился: — Самобытно.
Друид словно окаменел.
— Мило? — переспросил он. — Торжество кремниевой глыбы, чудо современной каменотесной технологии — это мило?
— О да, — ответил Двацветок, для которого сарказм означал всего лишь слово из семи букв, начинающееся на "с".
* — И что нам делать? — спросил Двацветок.
— Можно поспать, — предложил Ринсвинд.
Двацветок пропустил его слова мимо ушей и полез вниз по лестнице.
* Волшебник чувствовал, что эта темнота заполнена невообразимыми ужасами, а вся беда с невообразимыми ужасами состоит в том, что их слишком легко вообразить...
* Ринсвинд содрогнулся. Когда Двацветок принимался подобным образом разглагольствовать, им сразу овладевало беспокойство. Слава богам, он не назвал церемонию "живописной" и "оригинальной". Ринсвинд так и не нашел удовлетворительного перевода для этих слов, но самый близкий синоним, который он смог подобрать, означал "неприятности".
— Вот бы Сундук сюда, — с сожалением продолжил турист. — Как кстати пришелся бы мой иконограф. Все обещает быть очень оригинальным и живописным.
* Коэн вроде тоже вспомнил про туриста. Он, пошатываясь, поднялся на ноги, шаркающими шагами подошел к неподвижному телу, приподнял большим пальцем оба века, осмотрел царапину, пощупал пульс и наконец изрек:
— Он наш покинул.
— Умер? — переспросил Ринсвинд.
В дискуссионной комнате его сознания дюжина эмоций разом вскочила на ноги и подняла галдеж. Облегчение разливалось соловьем, когда его перебил Шок с каким-то процедурным вопросом, а потом Ошеломление, Ужас и Потеря затеяли между собой перепалку, которая закончилась только тогда, когда Стыд из соседней комнаты заглянул узнать, из-за чего шум.
— Нет, — задумчиво ответил Коэн. — Не шовшем. Прошто ушел.
* Старшим волшебникам Круглого моря было не до ухмылок. Они постепенно осознавали, что столкнулись с чем-то совершенно новым и ужасающим. С молодым человеком, делающим себе карьеру.
Вообще-то, никто из них не знал наверняка, сколько на самом деле лет Траймону, но его редкие волосики были еще черного цвета, а кожа — оттенка воска, что при плохом освещении принималось за свежесть юности.
Шесть оставшихся в живых руководителей восьми орденов сидели за длинным, сверкающим и совершенно новым столом в комнате, которая раньше была кабинетом Гальдера Ветровоска. В данный момент каждый из них гадал, что же за черта в Траймоне вызывает желание пнуть его побольнее.
* На самом деле ему нечего было беспокоиться. Сундук, быстро мелькая маленькими ножками, легко обогнал его. Причем, как показалось Ринсвинду, Сундук целиком и полностью был сосредоточен на беге — словно он имел некое отдаленное представление, что настигает их, и это ему совершенно не нравилось.
"Только не оглядываться, — вспомнил волшебник. — Возможно, вид отсюда не очень впечатляющий".
* Выше уже рассказывалось о попытке ввести немного правдивости в сочинительство на Диске и о том, как поэтам и бардам под страхом... ну, в общем, под страхом всяких страшных последствий запретили разглагольствовать о бормочущих ручейках и розовых пальцах зари. Подумать только, они могли говорить, что чье-то лицо отправило в дальний путь тысячи кораблей, только в том случае, если представляли заверенные отчеты из доков.
* — Это был поистине странный... сон, — проговорил он. — Что это за место? Почему я здесь?
— Ну, — начал Коэн, — кое-кто утверждает, што Шождатель Вшеленной вжял горшть глины и...
— Нет, я имею в виду здесь, — перебил его Двацветок. — Это ты, Ринсвинд?
— Да, — ответил Ринсвинд за отсутствием доказательств обратного.
* — О боги, — сказал Кварц.
— Почему "о боги"? — спросил Ринсвинд, вглядываясь в темноту.
Далеко на холмах виднелось крошечное пятнышко, которое могло быть костром.
— О-о, — понял он. — Вы не любите костры, да?
Кварц кивнул.
— Они нарушают сверхпроводимость нашего мозга, — пояснил он, — но дедуля такой костерок даже не заметит.
— Что ж, будем надеяться, что дедуля их не засечет.
Кварц вздохнул.
— На это мало шансов. Они развели костер прямо у него во рту.
* Коэн был вынужден признать, что полукруг каменных глыб у входа в пещеру и впрямь выглядит необычно — каждая из них превосходила в высоту рост человека, была сильно стертой и на диво блестящей. Такой же полукруг виднелся на потолке. В общем и целом они походили на каменный компьютер, построенный каким-нибудь друидом, у которого были довольно туманные представления о геометрии, впрочем, сила тяжести тоже представлялась ему очень непонятной штукой.
* Заколоть тролля можно, но овладение соответствующей техникой требует практики, а еще никогда и никому не удавалось попрактиковаться больше, чем один раз.
* — Полагаю, в конце концов все устроится, — изрек турист.
Ринсвинд посмотрел на него. Подобные замечания всегда выбивали его из колеи.
— Ты действительно в это веришь? — поинтересовался он. — В самом деле?
— Насколько я могу судить, все обычно разрешается самым удовлетворительным образом.
— Если ты считаешь, что полное крушение моей жизни в течение последнего года было удовлетворительным, то, может, ты и прав. Я столько раз чуть не погиб, что сбился со счета...
— Двадцать семь, — сказал Двацветок.
— Что?
— Двадцать семь раз, — услужливо повторил Двацветок. — Я считал. Но ты этого так и не сделал.
— Не сделал чего? Не сосчитал?
* — Эй, взять его!
Наступило молчание.
— Кого? Паромщика? — наконец спросил один из бандитов.
— Да!
— Зачем?
На лице Херрены отразилось недоумение. Такого, по идее, не должно происходить. Как-то принято, что когда кто-нибудь орет команду вроде "Взять его!" или "Стража!", люди действуют, а не рассиживаются, обсуждая то да се.
— Затем, что я так сказала! — не смогла придумать она ничего лучше.
Двое бандитов, стоящие рядом с согнутой фигуркой, переглянулись, пожали плечами, спешились и взяли ее за плечи. Паромщик был почти вполовину ниже их ростом.
— Вот так? — спросил один.
* — Чума? — поинтересовался Ринсвинд, останавливая какого-то человека, толкающего битком набитую детьми ручную тачку.
Тот покачал головой.
— Звезда, приятель. Ты что, на небо не смотришь?
— Смотрю.
— Говорят, она врежется в нас в свячельник, и тогда моря закипят, страны Плоского мира распадутся, короли будут низвергнуты, и города станут как озера стекла, — объяснил человек. — Я ухожу в горы.
— А что, это поможет? — с сомнением спросил Ринсвинд.
— Нет, но вид оттуда лучше.
* По сравнению с Дагони Смерть, который стоял, прислонившись к стене и поставив рядом косу, был сама душка. Он кивнул Ринсвинду.
— Что, позлорадствовать явился? — прошептал волшебник.
Смерть пожал плечами.
— Я ПРИШЕЛ, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ БУДУЩЕЕ, — ответил он.
— Это и есть будущее?
— ОДНО ИЗ НИХ.
— Ужасно, — сказал Ринсвинд.
— Я СКЛОНЕН СОГЛАСИТЬСЯ, — кивнул Смерть.
— А я думал, ты будешь голосовать обеими руками!
— ТОЛЬКО НЕ ЗА ЭТО. СМЕРТЬ ВОИНА, СТАРИКА ИЛИ МЛАДЕНЦА Я ПОНИМАЮ. Я ИЗБАВЛЯЮ ОТ БОЛИ И ПРЕКРАЩАЮ СТРАДАНИЯ. НО СМЕРТЬ РАЗУМА Я НИКОГДА НЕ ПОНИМАЛ.
* Двацветок и Бетан попятились. Двацветок оглянулся.
— Бетан!
— Что? — спросила Бетан, не отрывая глаз от надвигающихся фигур.
— Тупик.
— Уверен?
— Кирпичную стену я узнаю с первого взгляда, — с упреком сказал Двацветок.
* Двацветок уставился на приближающуюся компанию. Как уже упоминалось, обычно он не воспринимал угрожающую ему опасность. В противовес всему накопленному человечеством опыту он верил, что если люди поговорят друг с другом, пропустят вместе пару стаканчиков, обменяются фотографиями внуков, может, сходят на какое-нибудь шоу, то уладят тем самым все, что угодно. Также он верил в то, что люди в своей основе — хорошие, просто иногда у них случаются плохие дни.
* — Звезднолобые закрыли все харчевни. Они говорят, что грешно есть и пить, когда...
— Знаю, знаю, — перебил его Коэн. — Похоже, я начинаю разбираться в местном положении. Они хоть что-нибудь одобряют?
Недобор на пару минут погрузился в раздумья.
— Да. Поджоги всякие, — ответил он наконец. — У них это очень хорошо получается. Книги жгут и все такое прочее. Большие костры получаются.
Коэн был потрясен.
— Костры из книг?
— Да. Ужасно, правда?
— И не говори, — подтвердил Коэн.
Лично он считал это возмутительным. Человек, ведущий суровую, полную лишений жизнь под открытым небом, знает цену хорошей толстой книге, которая должна выдержать по меньшей мере один сезон кухонных костров, если вы будете аккуратно использовать страницы. Множество жизней было спасено в снежную ночь горстью отсыревших щепок и по-настоящему сухой книгой. А если вам захочется покурить, а трубки под рукой нет, то книга всегда к вашим услугам.
* — Мне что-то захотелось кого-нибудь убить, — все еще улыбаясь, отозвался Коэн.
— Звезда велит, чтобы Диск был очищен, — заявил звезднолобый, отступая назад.
— Звезды не разговаривают, — отрезал Коэн, вытаскивая меч.
— Если ты меня убьешь, на мое место встанет тысяча, — предупредил звезднолобый, приникая спиной к стенке.
— Ага, — рассудительным голосом подтвердил Коэн, — но суть-то не в этом. Суть в том, что именно ты будешь мертв.
* Недобор дернул его за пояс. К ним бежали другие звезднолобые. По сути дела, небольшая хорошо вооруженная толпа. Дело начало приобретать несколько более серьезный оборот...
Коэн угрожающе махнул в их сторону мечом, повернулся и бросился прочь. Недобор с трудом поспевал за ним.
— Забавно, — выдохнул гном, когда они понеслись по переулку. — Мне было показалось... что ты предпочтешь... принять бой.
— Шутки... у тебя... дурацкие!
* Для объяснения феномена бродячих лавок или, как они известны в научных кругах, "тавкус бродякус", было выдвинуто три теории.
Первая утверждает, что много тысяч лет назад где-то во множественной вселенной возникла раса существ, чьим единственным талантом была способность покупать дешево, а продавать дорого. Вскоре под их контролем оказалась громадная галактическая империя или, как они выражались, Универсам. Наиболее прогрессивные особи этого вида открыли способ устанавливать на свои лавки уникальные двигатели, позволяющие пробивать темные стены пространства и открывать обширные новые рынки. После того как миры Универсама погибли в результате тепловой смерти родной вселенной, после окончательной, бросающей вызов всем и вся "горящей" распродажи бродячие звездные лавки разошлись в разные стороны. Они и теперь продолжают заниматься своим ремеслом, прогрызая путь сквозь пространство-время, как жучок — сквозь страницы трехтомного романа.
Согласно второй теории, эти лавки — творения благосклонного Рока, на которые возложена обязанность поставлять именно то, что нужно, и в нужное время.
По третьей теории, это очередной хитроумный способ обходить различные постановления о Запрете Торговать По Воскресеньям.
Однако у всех теорий, какими бы различными они ни были, имеются два общих момента: а) они объясняют наблюдаемые факты; б) они целиком и полностью ошибочны.
* — А можно мне воды, пожалуйста? — перебил его Ринсвинд.
Продавец, казалось, был оскорблен.
— Сначала денег нет, потом стакан воды просят, — возмутился он. — Это переходит всякие...
* Можно говорить о козлах. Можно говорить о чесноке. Можно говорить о Франции. Валяйте. Но если вы не нюхали Анк-Морпорк в жаркую погоду, вы не нюхали ничего.
* Все города были покинуты жителями и находились во власти праздношатающихся банд безумных почитателей левого уха.
— Откуда их столько? — полюбопытствовал Двацветок, улепетывая от очередной толпы.
— Внутри каждого нормального человека сидит безумец, пытающийся выбраться наружу, — ответил продавец. — Лично я так всегда думал. Никто не сходит с ума быстрее, чем абсолютно нормальный человек.
* Общее впечатление, производимое красным светом, делало город, и в обычное время не особенно красивый, похожим на картину, нарисованную художником фанатиком после периода неудач под названием "пора гуталина".
Но это была родина. Ринсвинд вгляделся в пустую улицу и почувствовал себя почти счастливым.
* На пути им встретились один или два независимых мятежника, увлеченно взламывающих лавки.
* — Просто найдите мне нож, — ответил Ринсвинд и принялся простукивать камни.
Бетан и Двацветок переглянулись и пожали плечами. Несколько минут спустя они вернулись с набором ножей, а Двацветок умудрился даже найти меч.
— Мы просто взяли, что нам было нужно, — сообщила Бетан.
— Но оставили деньги, — добавил Двацветок. — Ну, то есть мы оставили бы деньги, если бы они у нас были...
— В общем, он настоял на том, чтобы написать расписку, — устало подытожила Бетан.
* — Давнее дело, — донесся сверху его голос. — Некоторые из камней не закреплены известкой. Потайной ход, понимаете? Осторожнее там внизу.
Еще один камень с грохотом ударился о булыжную мостовую.
— Студенты устроили его много лет назад, — продолжал волшебник. — Очень удобно входить и выходить после того, как потушат свет.
— А-а, — сказал Двацветок. — Понял. Через стену и в таверны — пить, петь песни, читать вслух стихи, так?
— Да, примерно, если не считать пения и поэзии, — согласился Ринсвинд.
* — Я что-то слышу, — заявил Двацветок.
Ринсвинд прислушался. Откуда-то снизу вроде бы доносился какой-то шум. Но шум не страшный. Как если бы куча людей барабанила в дверь и кричала: "Эй!"
— Это случайно не те Твари из Подземельных Измерений, о которых ты нам рассказывал? — спросила Бетан.
— Они таких слов не знают, — ответил Ринсвинд. — Пошли.
* — Отойдите назад.
— Что?
— Спрячьтесь где-нибудь, — рявкнул он, и голос его почти не дрогнул. — Вас это тоже касается, — бросил он Двацветку и Бетан.
— Но ты же не умеешь...
— Я не шучу!
— Он не шутит, — сказал Двацветок. — Эта крошечная жилка у него на виске, знаешь, когда она начинает вот так пульсировать...
— Заткнись!
* — Ты можешь попытаться!
Ринсвинд вздохнул и повернулся к Двацветку.
Но турист куда-то подевался. Глаза волшебника обратились к основанию Башни Искусства, и он успел увидеть, как пухлая фигурка Двацветка, неумело сжимающего в руках меч, исчезает за дверью.
Ринсвиндовы ноги приняли собственное решение, и, с точки зрения головы, оно было абсолютно неправильным.
* — Подожди, — окликнул его волшебник самым бодрым голосом, на который был способен. — Подобные вещи — работа для таких, как Коэн, а не для тебя. Только не обижайся.
— Думаешь, здесь Коэн смог бы что-нибудь сделать?
Ринсвинд поднял глаза и посмотрел на луч неестественного света, падающий из далекого отверстия у вершины лестницы.
— Нет, — признал он.
— Тогда я справлюсь не хуже, чем он, — заключил Двацветок, размахивая присвоенным мечом.
* — Значит, мальчик, да? — бормотал он. — Когда я добьюсь чего-нибудь в нашем ремесле, да? А я ведь всего-навсего разгуливал по белу свету с одним из Великих Заклинаний в голове и, самое удивительное, не сошел с ума!
Он обдумал последний вопрос со всех сторон.
— Да, не сошел, — заверил он себя. — Я ж не начал разговаривать с деревьями, хотя они очень просили.
* Глупо было воображать, что Твари дружным строем выйдут из легкой ряби в небе, двигая челюстями и размахивая щупальцами. Это слишком старомодно и чересчур рискованно. Даже безымянные кошмары способны научиться шагать в ногу со временем. Им всего-навсего нужно было проникнуть в чью-нибудь голову.
* — Вряд ли я смогу продержаться хотя бы еще немного, — добавил волшебник более низким и настойчивым голосом.
— Попытайся.
— Бесполезно. Я чувствую, как моя рука соскальзывает!
Двацветок вздохнул. Придется прибегнуть к крайним мерам.
— Хорошо, — сказал он. — Тогда падай. Мне лично плевать.
— Что? — переспросил Ринсвинд, который настолько удивился, что даже забыл соскользнуть.
— Давай, умирай. Воспользуйся легким выходом.
— Легким?!
— Все, что тебе нужно, — это с воплем улететь вниз и переломать себе все кости, — продолжал Двацветок. — Это может сделать кто угодно. Валяй. Конечно, тебе следует остаться в живых, чтобы произнести Заклинания и спасти Диск. Но не думай об этом. Не надо. Кому какое дело, если все мы сгорим? Давай, думай только о себе. Падай.
Наступило долгое, сконфуженное молчание.
* Дальше случилось вот что.
Ничего.
Чтобы осознать это, людям потребовалось некоторое время. Все инстинктивно пригнулись, ожидая взрыва белого света, искрящегося огненного шара или — в частности Коэн, у которого были довольно умеренные ожидания, — появления нескольких белых голубей и, может быть, слегка помятого кролика.
Ничего получилось очень неинтересным. Иногда вещи не случаются довольно-таки внушительным образом, но Ринсвиндово ничего не смогло бы составить конкуренцию даже самым незначительным из несбывшихся событий.
* — Странные письмена. Они все время меняются. А что эта крокодилообразная штука делает с осьминогом?
Ринсвинд заглянул через ее плечо и, не подумав, все объяснил ей.
— О-о, — помолчав, спокойно заметила она. — Я и не знала, что крокодилы могут так.
* Чар — основная единица магической силы. За нее повсеместно принимается количество магии, необходимое для создания одного маленького белого голубя или трех биллиардных шаров нормального размера.
* Никто не знает почему, но все подлинно таинственные и волшебные предметы бывают куплены в лавках, которые внезапно появляются и — после времени торговли, равного периоду существования липового акционерного общества, — исчезают словно дым. Было предпринято несколько попыток объяснить этот феномен, но ни одна из теорий не способна в полной мере отразить наблюдаемые факты. Лавки возникают в любом месте вселенной, и об их мгновенном переходе в небытие в каждом конкретном городе можно догадаться по толпе людей, которые блуждают по улицам, зажав в кулаках вышедшие из строя магические предметы и красочные гарантийные талоны, и с огромным подозрением разглядывают кирпичные стены.
... Которая вскоре превратилась в сверкающую среди звезд точку - и исчезла.”
500-ый пост в этом блоге.
* Я терпеть не могу, когда кто-то думает и при этом не сообщает мне о чем.